- Не эстрактируется, товарищ студент?

Обогнав атакующих и перемахнув через шоссе, мы выскочили на высотку у села Подлуже, и тут нам с Никитиным опять не повезло.

- Самолёт на земле у рощи, - докладывает Гадючка.

- Вижу! - отвечаю я и стреляю по самолёту, вокруг которого суетились люди, тянули его за крылья, видимо, поворачивали.

- Разрыва не бачу, - докладывает Гадючка. Не пойму, в чём дело, стреляю опять, и Гадючка опять иронизирует:

- Разрыва не бачу.

Земля под самолётом как будто брызгает, но разрыва действительно нет. Волнуюсь, беру прицел на нитку выше.

- А чем стреляете, заряжающий? - спрашивает вдруг Гадючка у Никитина.

Я спохватился и сообразил, что в горячке забыл дать команду "Осколочным заряжай", и ясно, что Никитин заряжал бронебойным. Поправив свою ошибку, я выстрелил третий раз. Облако разрыва, наконец, закучерявилось, но было уже поздно. Самолёт, вырулив на шоссе, с короткого разбега оторвался от земли.

Гадючка буквально взвыл от досады. Виноват я, но этот хитрец, по своему обыкновению, всё свалил на Никитина - из уважения к командиру, а стрелы-то, конечно, направлены на меня. На этот раз обошлось без перепалки - Никитин не мог защищаться, тоже из уважения к командиру.

- Ну, пропал, теперь у него второй козырь, - сказал он мне тихо.

Ему пришлось признать законным требование возмущённого механика искупить свою вину по крайней мере тремя немецкими танками.

- Иначе шапки врозь, и конец нашей компании, - сказал Гадючка.

- Добре, - миролюбиво ответил Никитин.

Несмотря на постоянную пикировку, моя "компания" становится всё дружнее, и мы уже во время боя чувствуем себя в танке, как дома.

Пока наш экипаж занимался самолётом, другие экипажи успели поджечь несколько автомашин на северной окраине Подлуже и таким образом заградить выход немцам из села. Это оказалось вовремя, так как танки, которые мы обогнали под Птычей, уже, выскочив , из-за леса, ворвались в село. Мы поспешили к выходу из села, чтобы закупорить его прочнее, и, став за домами, открыли огонь по группе немецких танков, стремившихся вырваться из тесной улицы на простор шоссе. Их гнал наш Т-34. Его пушка то появлялась между домами, посылая снаряд за снарядом в хвост немецкой колонны, то вдруг скрывалась. Наконец, он появился и сам с десятком следовавших за ним БТ погнался за немцами, уже не укрываясь больше за домами.

Когда мы подбили одного за другим два передних танка и остальные шарахнулись влево за дома, к железной дороге, оставив на шоссе несколько следовавших в середине колонны легковых машин, я увидел в башне Т-34 Попеля. Преградив своим танком шоссе, он кричал:

- Господа офицеры, "ком хир", или вы думаете, что у нас лакеи есть открывать вам дверцы?

Офицеры вылезли из машины один за другим и, подняв руки, шли к танку Попеля. Последним вылез из красивой легковой машины высокий офицер, с маленькой головкой на длинной шее. По окантовке фуражки и погонам все сразу определили: генерал.

Его картинная поза - он прошёл мимо нас, закинув руки назад, - привела нашего механика в восхищение:

- Ого! Вот так гусак! - говорил Гадючка, потирая от удовольствия руки.

Но когда он узнал, что нами захвачен весь штаб 14-й танковой дивизии немцев и не хватает только самого командира дивизии, генерала Мильче, улетевшего на том самом самолёте, который мы упустили, настроение нашего механика резко изменилось, и чего только не пришлось выслушать бедному Никитину за то, что он заряжал бронебойными вместо осколочных. Гадючка, призывая меня в свидетели, требовал подтверждения, что долг за Никитиным увеличился, что к трём танкам за самолёт надо прибавить упущенного по его вине генерала.

- Слышите? - спросил я отмалчивающегося Никитина.

- Слышу! - ответил он. - Без его морали досада сосёт под ложечкой. Долг так долг! Отдам сполна и даже с лихвой, только пусть работает механик и рычагами так же, как языком...

Это обещало новую вспышку красноречия Гадючки, но тут подошла рота Т-34 во главе с Волковым, и Попель, узнав от пего, что часть немецкой колонны прорвалась на Дубне, крикнул, обращаясь ко всем:

- Э, хлопцы, мабуть, догонять надо?

Я выругал себя за то, что задержался около этих немцев, дал команду: "Вперёд, четвёртая", и мы полетели на Дубно.

За моим взводом, машина за машиной, не отставая, шли танки Волкова. На краю города, у озёр, мы спугнули немецкую пехоту, поспешно ковырявшую лопатами землю, обходя Дубно с запада по шоссе, смяли колонну автомашин и, выскочив на северную окраину города, врезались у моста через Икву в хвост пехотной колонны немцев, спокойно маршировавшей по шоссе на Ровно.

Посреди моста одна за другой вспыхнули три автомашины, огневая пробка закупорила мост, немцы бросились с шоссе врассыпную и стали кидаться в реку. Я услышал рядом чей-то раскатистый смех и, оглянувшись, увидел Попеля, сидящего на башне танка. Подмигнув нам, он показал смеющимися глазами на немцев, тонущих и воющих в полноводной Икве, и крикнул:

- Ишь, купаться захотели, их благородия, господа будущие помещики. Жарко ходить по советской земле!

Я тоже смеюсь, смеются все, и те, которые выглядывают из башни, и те, которые сидят в танках, и те, которые выскочив из своих машин, гонят от берега толпу немцев, испугавшихся воплей тонущих и поспешивших вылезть из воды.

Подавшись вперёд и показывая рукой на пловцов, приближающихся к противоположному берегу, Попель кричит:

- Дайте им! Не жалейте, хлопцы, пару для гостей. Хай учатся, як в нашей воде пузыри пускать!

Со всех сторон застучали пулемёты. С восточного берега по мосту ударила с перелётом батарея.

- Смотрите, танк! - прокричал мне в ухо Никитин, показывая на зашевелившийся на том берегу куст, из которого высунулась короткая толстая пушка.

Я показал на него стоящему рядом в своей машине Кривуле и сам нырнул в башню. В прицел я увидел, что немец поспешно крутил башню, и его пушка, минуя мой танк, остановилась где-то рядом.

"В Попеля наводят", - подумал я и выстрелил в башню. За моим выстрелом последовал выстрел Кривули, и немецкий танк, опустив пушку, задымил.

У моста никто из немцев, кинувшихся в реку, не вышел на тот берег, но дальше, уже в черте города, до батальона пехоты всё-таки перебрались через реку Икву. Уходившие по шоссе на Ровно пехота, танки, артиллерия немцев вернулись и заняли оборону на восточном берегу.

Поставив в прикрытие у моста взвод Т-34 и взвод KB в роще против моста, Попель повёл нас через Дубно обратно в Подлуже, где уже располагался штаб нашего передового отряда. День был хмурый, моросило, но к вечеру тучи разошлись, и солнышко, садясь, улыбнулось нам приветливо и ободряюще, улыбнулось и скрылось. Мы проходили тихий древний город, с одной фабричной трубой, окружённый лугами и плёсами полноводной Иквы. На нём уже лежит печать войны. На западной окраине несколько больших зданий окутано дымом. Костёл зияет сорванными с петель дверями. В центре города мостовая усеяна битым стеклом витрин. На тротуарах лежат трупы убитых жителей.

*

Итог первого боевого дня передового отряда Попеля неплохой: разгромлена на марше 14-я танковая дивизия немцев, взято несколько десятков исправных танков и сотни пленных, занят и удерживается рубеж протяжением в двадцать километров: Иване-Пусте, Верба, Птыча, Подлуже, Дубно.

Как показывают пленные офицеры, у Клейста в нашем направлении действуют шесть дивизий. Это - четыре тысячи танков оперативного назначения, ещё не бывших в боях, только вчера введённых в прорыв. Их задача: захватить переправы на реке Иква, при поддержке авиации выйти на оперативные просторы в направлении Кременца и Ровно, нарушить тыл нашей армии, форсированным маршем идти до Днепра, захватить днепровские мосты и тем самым завершить окружение советских войск в Правобережной Украине. Всё это должно быть сделано за две недели. Захваченный нами в плен начальник штаба дивизии твердо уверен в успехе. Оказывается, вчера утром им было уже известно, что корпус генерала Рябышева движется на Дубно. Легкоброневая дивизия прикрытия Клейста, с которой мы вчера вели бой, обескровлена, но всё же она задержала наше продвижение. Клейст этим воспользовался и опередил нас своей 14-й дивизией с южного направления и 18-й, прошедшей на Ровно, - с северного.