Джуд Деверо

Бархатная клятва

ПРОЛОГ

Джудит, стоявшая рядом с матерью, взглянула на отца. Она совершенно не боялась этого человека, несмотря на то что он всегда делал все возможное, чтобы посеять в ее душе страх. Его глаза, обведенные темными кругами, покраснели. Девушка знала, что он тяжело переживает гибель сыновей, — невежественные, жестокие — они были точной копией своего отца.

Джудит с холодным любопытством изучала Роберта Риведуна, которого никогда не интересовала единственная дочь. С тех пор как его первая жена умерла, а вторая, запуганная и забитая, родила дочь, он стал презирать женщин.

— Что ты хочешь? — спокойно спросила Джудит.

Роберт посмотрел на девушку. Казалось, он видит ее впервые. Действительно, большую часть жизни она провела взаперти. Похоронив себя вместе с матерью среди книг и гроссбухов. Он с удовлетворением отметил, что Джудит похожа на мать, какой та была в юности: у нее необычные золотистые глаза, способные лишить сна любого мужчину, но только не Роберта Риведуна, считавшего их бесцветными. Каштановые волосы отливают рыжиной, широкий, открытый лоб, красиво очерченный подбородок, прямой и изящный нос, благородная линия рта. Да, подумал он, она в прекрасной форме, и он вполне может воспользоваться этим с выгодой для себя.

— Ты единственная, кто у меня остался, — тоном, в котором явно слышалось отвращение, ответил Роберт. — Ты выйдешь замуж и родишь мне внуков.

Джудит была шокирована. Элен с детства готовила ее к жизни монахини. Нет, ее не заставляли петь псалмы и читать молитвы. Напротив, ей прививали практицизм, именно то качество, которое должно было пригодиться для единственной карьеры, доступной женщине благородного происхождения. Она могла бы стать настоятельницей еще до того, как ей исполнилось бы тридцать. Мать-настоятельница так же далека от обычной женщины, как король от крепостного. Мать-настоятельница управляет землями, поместьями, деревнями, рыцарями; она по своему усмотрению заключает различные торговые сделки; мужчины и женщины тянутся к ней, чтобы вкусить от плодов ее мудрости. Мать-настоятельница имеет безграничную власть и никому не подчиняется.

Джудит научилась вести счета огромного поместья, умела найти веские аргументы для доказательства своей точки зрения и знала, сколько пшеницы нужно посеять, чтобы прокормить большое количество народу. Она умела читать и писать, устраивать приемы для королевских особ, управлять госпиталем — она была обучена всему, что могло бы пригодиться ей для будущей роли матери-настоятельницы.

А теперь от нее требуют, чтобы она от всего этого отказалась и прислуживала бы совершенно чужому ей человеку?

— Не выйду. — Она говорила очень тихо, но эти слова не могли бы прозвучать громче, даже если бы она выкрикнула их.

На мгновение Роберт Риведун смешался. Ни одно существо женского пола не осмеливалось противоречить ему и смотреть на него так твердо и дерзко. Подобный взгляд вполне достоин мужчины. Придя в себя, Риведун ударил Джудит, и она отлетела на середину комнаты. Но и тогда, когда она лежала на полу и из рассеченной губы сочилась кровь, в ее глазах не было никакого страха, в них отражались отвращение и ненависть. У Роберта Риведуна перехватило дыхание. Почему-то эта девушка пугала его.

Склонившись над дочерью, Элен отцепила прикрепленный к поясу нож.

Увидев это, Роберт сразу же успокоился. Жена была для него открытой книгой. За яростью дикого зверя, промелькнувшей в ее глазах, он разглядел глубоко запрятанную слабость и бессилие. Он схватил ее за кисть, и нож полетел через комнату. Продолжая держать жену за руку, он, улыбаясь дочери, с хрустом ломал Элен пальцы.

Та не издала ни звука, только скорчилась у его ног. Роберт опять перевел взгляд на дочь, которая так и не поняла причин его необъяснимой жестокости.

— А теперь каким будет твой ответ, девочка? Ты выйдешь замуж или нет?

Джудит кивнула и бросилась помогать потерявшей сознание матери.

Глава 1

Освещенная луной старая каменная трехэтажная башня отбрасывала длинные тени. Казалось, она хмуро и устало взирает на окружавшую ее разрушенную стену. Эта башня была построена за двести лет до дождливой апрельской ночи 1501 года. В стране уже давно установился мир и отпала необходимость строить каменные крепости, и только ленивый мог обитать в столь запущенном и неудобном жилище. Николае Вейланс, владелец замка, считал — в те непродолжительные мгновения, когда был трезв и вновь обретал способность думать, — что башня, возведенная его прадедом в те времена, когда подобные оборонительные сооружения являлись жизненно важными, еще послужит и ему самому, и его потомкам.

Над разрушенной стеной возвышалась массивная надвратная башня. Здесь спал одинокий часовой, его рука обнимала наполовину опорожненный мех с вином. На первом этаже главной башни, на разбросанных по полу грязных соломенных тюфяках вповалку спали дружинники и собаки. Оружие было свалено в кучу возле стены.

Таким было поместье Вейланса: невзрачный, полуразвалившийся старомодный замок, ставший в Англии притчей во языцех. Говорили, что если бы замок был бы таким же крепким, как вино, то Николае Вейланс смог бы противостоять всей стране. Но никто не нападал на него. Просто не было повода. Много лет назад большая часть его земель была отнята у него молодыми, энергичными и нищими рыцарями, только недавно завоевавшими себе имя. Все, что осталось от бывших владений, — это древняя башня (которую, по всеобщему мнению, следовало бы давно разрушить) и несколько ферм, производивших продукты для семьи Вейлансов.

В комнате верхнего этажа горел свет. Там было холодно и сыро — сырость не исчезала даже жарким летом. В трещинах на стенах рос мох, по полу постоянно ползала какая-то живность. Но в этой комнате находилось все достояние замка.

Элис Вейланс наклонилась к зеркалу и стала красить короткие бледные ресницы. Косметику привозили из Франции. Элис откинулась на спинку стула и критически взглянула на свое отражение. Она была вполне объективна в оценке своей внешности, зная о своих несомненных достоинствах, равно как и о способах использовать их с выгодой для себя.

На нее из зеркала смотрело овальное личико с мелкими чертами, крохотным ротиком, похожим на розовый бутон, и прямым носом. Ярко-синие миндалевидные глаза были ее богатством. Свои светлые волосы она всегда ополаскивала в лимонном соке и уксусе. Горничная Ила завязала на лбу Элис желтую ленту и надела на голову калотту[1] из тяжелой парчи, отделанной широкой полосой из оранжевого бархата.

Элис приоткрыла ротик, чтобы еще раз взглянуть на свои зубы. Кривые и длинные, они были ее главным недостатком. С годами она научилась скрывать их: улыбалась с закрытыми губами, разговаривала очень тихим голосом, голову держала слегка наклоненной. Эта манерность придавала ей особую пикантность и интриговала мужчин. Они считали, что она не осознает своей красоты, и стремились пробудить к жизни этот стыдливый цветок.

Элис поднялась и расправила платье. Она была необычайно худой. На плоском теле, лишенном бедер и талии, едва выступали маленькие груди. Ей нравилось ее тело, она считала его чистым и опрятным.

Ее туалет был слишком вычурным, неуместным в этой грязной комнате. Под платьем Элен носила льняную сорочку, столь тонкую, что ее можно было сравнить с газом. Платье из такой же тяжелой парчи, что и калотта, имело глубокий прямоугольный вырез. Ткань очень плотно прилегала к костлявому телу. Юбка изящными складками спускалась до пола. По подолу и по краю свободных рукавов синюю парчу оттеняла широкая кайма из белого кроличьего меха. Талию стягивал пояс из синей кожи, украшенной гранатами, изумрудами и рубинами.

Элис продолжала изучать свое отражение, а Ила в это время расправляла складки подбитой кроличьим мехом парчовой накидки.