Гимпель отважился произнести несколько банальных вежливых фраз. И тут, остолбенев от изумления, он убедился, что "бесформенное существо" исполнено жизни. Ренуар знаком пригласил его сесть, потом сделал другой знак, чтобы Большая Луиза дала ему сигарету; та сунула ему ее в рот, затем зажгла. Его глаза сверкали. "Я наделен всеми пороками, - сказал он, - я даже пишу картины". И тут же начал оживленную беседу с гостем.

Гимпель спросил, нельзя ли купить у него несколько картин. Но художник отказал ему: "Нет, только не сейчас, я должен оставить побольше картин моим детям. Разве что через год, посмотрим".

В дни, когда состоялся этот визит, а именно в середине марта, Ренуар жестоко страдал от болей, особенно в левой ноге, изуродованной ревматизмом. Сплошь и рядом художнику приходилось вставать с постели по ночам, чтобы спастись от "кроватной пытки". Поэтому он предполагал надолго задержаться в "Колетт". Но, желая хоть немного отдохнуть, он объявил, будто на время переезжает в Марсель. Его мечтой было перед смертью написать большое полотно "Купальщицы", которое он рассматривал как свое завещание живописца. Естественно, ему должна была позировать Деде. Но достанет ли у него сил осуществить эту мечту?

К сожалению, в апреле Ренуару пришлось поехать в Ниццу. Больная нога заставляла его ужасно страдать. Боялись, не началась ли гангрена. Пошли разговоры об операции. Неужели его ждет участь Мане?

В Ницце Гимпель иногда навещал художника и несколько раз заставал его за работой: он писал Деде. Но Ренуар был недоволен. "Двадцать семь раз уже позировала мне эта женщина! - воскликнул он. - Но я себя не узнаю. На прошлой неделе картина была много лучше, зря я тронул ее".

Наконец Ренуар согласился продать Гимпелю несколько картин: "Букет цветов" - за 3 тысячи франков, портрет Деде - за 10 тысяч, "Женщину на лужайке" - за 5 тысяч. Цены были высокие[246]. Гимпель поначалу возмутился, но Ренуар ответил, что он не может дешево продавать свои картины, чтобы не причинить убытка торговцам, обычно скупающим его работы, в первую очередь Дюран-Рюэлю. "Я издавна многим обязан Дюран-Рюэлю, - сказал Ренуар, - он единственный помогал мне жить, когда мне нечего было есть"[247].

Ренуар долго глядел на мадам Гимпель. "У вашей жены прелестное лицо. Мне очень хотелось бы ее написать. Я поместил бы ее в саду".

Однако Гимпели уехали раньше, чем Ренуар осуществил свой замысел. Неожиданно резко усилились боли, от которых страдал художник. Косточка на левой ступне "совершенно разрушилась". Хирург уже готов был оперировать ее, однако опасался это делать из-за отека. "Я никак не могу уснуть, даже больная нога не спит", - писал Ренуар 22 мая Жанне Бодо.

Конец весны и лето были особенно тяжелыми для художника. Он задыхался от зноя, ему докучали мухи и комары. "Все эти мошки лезут в глаза, в нос; есть вовсе не хочется. Я совсем лишился приятных округлостей".

И все же Ренуар снова взялся за кисть.

"Дни художника сочтены", - 24 апреля записал в своем "Дневнике" Гимпель. А Ренуар мечтал написать "Купальщиц". И еще он любовался Деде, рыжеволосой красавицей: в ее теле жарко струилась кровь, и само это тело было звонкой песнью - гимном непреходящей жизни.

* * *

"Я всего лишь простой человек, наделенный кое-какими достоинствами и множеством недостатков. Но я знаю это и потому чужд гордыни", - говорил Ренуар Альберу Андре.

11 ноября он встретил сообщение о перемирии с той же безыскусной радостью, что и другие старые люди, чьи сыновья сражались на фронте. Отныне Ренуару уже не придется со страхом ждать трагической вести. Жан, демобилизовавшись, возвратился в "Колетт".

Зимой 1918/19 года Ренуар перенес бронхит, который еще больше расшатал его здоровье. "Еще одна такая встряска - и конец", - заявил он. И снова принялся за работу. Картина "Материнство", на которой он написал Алину с их первым ребенком, за последние годы несколько потрескалась. Боясь, как бы полотно не погибло, Ренуар переписал его в уменьшенном виде... Алина! Нежный померкший лик!.. На листах, где художник рисовал акварелью мотивы орнаментов для Коко, он то и дело набрасывал портрет своей покойной подруги[248].

Плодовитость художника не только не иссякла, напротив, одна за другой рождались картины: обнаженные женщины, цветы, портреты - он написал, к примеру, портрет жены Жоржа Бессона. Груда картин в его мастерской росла. "Большей частью без рам, они громоздились по двадцать, тридцать штук на сундуках, скамьях или далее прямо на полу", - рассказывал Жорж Бессон. Самые последние работы "были наколоты на планки, составленные лесенкой".

В этом состоянии подъема Ренуар наконец приступил к работе над "Купальщицами". Трудности, которые предстояло преодолеть, не остановили его. Хотя "размах движений его рук ныне был до крайности ограничен"[249], художник все же приступил к этому полотну шириной в один метр шестьдесят и высотой в один метр десять сантиметров. Какая дерзость! Только вдохновение Ренуара позволило ему завершить работу над картиной в несколько сеансов. А между тем эта картина - одна из вершин его творчества как с точки зрения техники (замечательна ее вибрирующая текстура, ослепительна игра оттенков при доминирующем красном цвете - символе жизни), так и благодаря настроению, которое она создает: впечатлению полноты жизни, бездумного счастья, возникающему при виде этого первозданного мира, этих двух наяд, растянувшихся на ложе из цветов и листьев, в ярком радостном свете вечного лета[250].

Силы Ренуара убывали. Голос его совсем ослабел. Он реже писал теперь письма друзьям. Иногда, не в силах держать перо, он кому-нибудь диктовал эти письма. Работая в мастерской, он теперь чаще устраивал перерывы. Но его творческий подъем не угасал, и с той же настойчивостью, с той же требовательностью к себе он продолжал свои поиски. Его исхудалое лицо освещалось улыбкой, когда он был доволен только что законченной работой. "Кажется, я уже немного умею писать картины, - тихо говорил он. - Мне понадобилось более полувека, чтобы добиться этого, хотя до совершенства еще очень далеко! "

В июле Ренуар уехал в Эссуа, где провел несколько дней в обществе Жоржа Ривьера. "Чувствую, что по-прежнему иду вперед", - сказал ему художник.

"Он писал как-то крупную обнаженную фигуру, - рассказывал Ривьер, фигуру сидящей женщины, увиденной со спины. Он был не совсем доволен своей работой: тело не светилось так, как он этого хотел. "Чего-то здесь не хватает, - сказал он, - но мне еще не совсем ясно, что я должен сделать. Какое трудное ремесло!" На другой день перед обедом я пришел к нему в мастерскую, и он показал мне маленький холст, на котором изобразил без модели ту же обнаженную женщину. "Вот, - сказал он мне, довольный, наконец-то я догадался, что нужно сделать". Впечатление молодости, света было и впрямь ослепительным... После обеда он стал выправлять свое большое полотно - за какой-нибудь час картина преобразилась. Весь уйдя в работу, художник не чувствовал ни боли, ни усталости. "Вот теперь все как надо", сказал он".

Из Эссуа Ренуар ненадолго уехал в Париж. Было это во второй половине августа.

Луврский музей, чьи сокровища на время военных действий вывезли в надежное место, теперь вновь открыл для посетителей часть своих залов. На первом этаже, в зале Лаказа, временно разместилась выставка произведений, переданных в дар или завещанных музею за период после 1914 года. Здесь была также картина Ренуара - погрудный портрет мадам Шарпантье, переданный Люксембургскому музею обществом его друзей. Художник был несколько обеспокоен впечатлением, которое могла произвести эта картина, да и к тому же сам он уже не столь отчетливо ее помнил. Ренуар попросил Ривьера сходить в Лувр - взглянуть на нее, а услышав от друга благоприятный отзыв, внезапно, охваченный нетерпением, решил завтра же отправиться туда.