В саду, между тем, по распоряжению барона, засветили цветные фонари, и все кустики и деревца приняли какой-то фантастический вид: посреди их гуляли как бы тоже фантастические фигуры людей. На скамейку, расположенную у того окна, у которого сидел князь, пришли я сели Миклаков и Елена. Князя они совершенно не могли видеть.
- Вы говорите, что заметно? - спрашивала Елена.
- Совершенно заметно! - отвечал, невесело усмехаясь, Миклаков.
- Ну что ж, ничего!.. Пусть себе! - сказала Елена.
- Вовсе не ничего! Ну к чему такая неискренность!.. - возразил ей Миклаков уже серьезно. - Ваше положение скверное и неприятное, а будет еще сквернее и неприятнее.
- Но что же делать, как помочь тому? - спрашивала Елена.
- Что делать? - повторил Миклаков в раздумье. - Поезжайте лучше за границу и назовитесь там дамой, что ли!
- Но нельзя же каждый раз ездить для этого за границу.
- А вы думаете повторять такое ваше положение? - спросил насмешливо Миклаков.
- Очень может случиться, - отвечала Елена спокойно, - а потому, теперь ли, тогда ли вытерпеть подобное положение - все равно!
- И то правда! - подхватил Миклаков и вздохнул.
У князя кровью сердце обливалось, слушая этот разговор: внутреннее сознание говорило в нем, что Миклаков был прав, и вздох того был глубоко им понят.
Миклаков и Елена, впрочем, вскоре ушли с этой лавочки, и зато вместо них заняла ее другая пара, г-жа Петицкая с ее Архангеловым.
- Как вам нравятся разные романические сцены, которые тут разыгрываются? - говорила она кавалеру своему кротким и незлобивым голосом.
- Какие-с? - произнес тот как-то торопливо и почти в лакейском тоне.
- Тут ужасные драмы происходят, - повторила г-жа Петицкая, - эта брюнетка - девица: она любовница князя!
- Что же, она давно его любовница? - спросил ее, черт знает к чему, молодой человек.
- Не знаю, - отвечала с небольшою досадой г-жа Петицкая, - я знаю только одно, - продолжала она каким-то шипящим голосом, - что она развратнейшее существо в мире!
На это молодой человек ничего не сказал, боясь, может быть, опять как-нибудь провраться.
- А вот этот высокий мужчина - барон: вы видели его?
- Видел-с! - отрезал молодой человек.
- Он ухаживает за княгиней и, кажется, уж счастливый ее поклонник! продолжала г-жа Петицкая.
- Ах, да, да! Так, так! Это я видел и заметил! - подхватил как-то необыкновенно радостно молодой человек.
То, что барон куртизанил с княгиней и она с ним, - это даже г.Архангелов заметил, до такой степени это было ярко и видно!
Далее князь не в состоянии был выслушивать их разговора; он порывисто встал и снова вернулся в залу, подошел к буфету, налил себе стакан сельтерской воды и залпом его выпил. Елпидифор Мартыныч, все еще продолжавший стоять около ваз с конфетами, только искоса посмотрел на него. Вскоре после того в залу возвратилась княгиня в сопровождении всех своих гостей.
- Мы сейчас идем фейерверк смотреть! - отнеслась она к мужу.
- Идите! - отвечал ей почти грубо князь и затем, обратившись к Елене, подал ей руку.
- Пойдемте, Елена Николаевна; вы, я знаю, в темноте не умеете ходить одни! - сказал он ей ласковым голосом.
Все отправились к пруду, на котором был устроен фейерверк, и уселись на приготовленные там заранее стулья. Князь непременно полагал, что барон находится в группе людей, стоящих около фейерверка, так как фейерверк этот барон сам затеял и сам его устраивал; но, к великому своему удивлению, когда одно из самых светлых колес фейерверка было зажжено, князь усмотрел барона вовсе не на пруду, а сидящим вдвоем с княгиней вдали от всех и находящимся с ней в заметно приятных и задушевных разговорах. Князю показалось это, наконец, гадко!
- Не хотите ли вы отсюда прямо идти домой? - спросил он Елену.
- Ах, очень бы желала, - отвечала ему та.
Ей, в самом деле, тяжело было оставаться на людях.
- Ну так что же, пойдемте! Я вас провожу и даже останусь у вас! сказал князь.
- А разве вы не будете ужинать с вашими гостями?
- Черт с ними, надоели они мне все! - отвечал князь с презрением.
- В таком случае, пойдемте! - проговорила Елена довольным голосом; она нисколько даже не подозревала о волновавших князя чувствованиях, так как он последнее время очень спокойно и с некоторым как бы удовольствием рассказывал ей, что барон ухаживает за княгиней и что между ними сильная дружба затевается!
XII
Миклаков издавна обитал на Тверской в весьма небогатых нумерах. Он до сих пор еще жил, как жил некогда студентом, и только нанимал комнату несколько побольше, чем прежде, и то не ради каких-нибудь личных удобств, а потому, что с течением времени у него очень много накопилось книг, которые и надобно было где-нибудь расставить; прочая же обстановка его была совершенно прежняя: та же студенческая железная кровать, тот же письменный стол, весь перепачканный чернильными пятнами и изрезанный перочинным ножом; то же вольтеровское кресло для сидения самого хозяина и несколько полусломанных стульев для гостей. Миклаков сам говорил, что всяк, кто у него побывает, не воспылает потом желанием бывать у него часто; но вместе с тем он, кажется, любил, когда кто заходил к нему, и вряд ли даже помещение свое держал в таком грязном виде не с умыслом, что вот-де скверно у меня, а все-таки хорошие люди делают мне посещения. Курил Миклаков трубку с длинным черешневым чубуком и курил Жукова табак, бог уж знает, где и доставая его. Комплект платья у него был так же неполон, как и во дни оны: халат его был, например, такого свойства, что Миклаков старался лучше не надевать его, когда это было возможно, а так как летом эта возможность, по случаю теплой погоды, была почти постоянная, то Миклаков обыкновенно все лето и ходил в одном белье. Раз, в очень жаркое утро, он именно в таком костюме лежал на своей кровати и читал. Вдруг по коридору раздались довольно тяжелые шаги; Миклаков навострил немного уши; дверь в его нумер отворилась, и вошел князь Григоров.
- А, ваше сиятельство! - воскликнул Миклаков, впрочем, не поднимаясь с постели и только откладывая в сторону читаемую им книгу. - Какими судьбами вы занесены из ваших прохлад в нашу знойную Палестину?
- Да вот, видите, к вам приехал!.. - отвечал князь.
Выражение лица его было мрачное и пасмурное. Положив шляпу, он поспешил усесться на один из стоявших перед письменным столом стульев.
- Вижу, вижу-с и благодарю! - сказал Миклаков, поворачиваясь к князю лицом, но все-таки не вставая с постели.
- Да вставайте же, полно вам валяться!.. Сядьте тут к столу! воскликнул тот, наконец.
- Немножко совестно! - произнес Миклаков. - Впрочем, ничего! - прибавил он и затем с полнейшею бесцеремонностью встал в своем грязном белье и сел против князя.
Тот, с своей стороны, ничего этого и не заметил, потому что весь был занят своими собственными мыслями.
- Ну-с, что же вы скажете мне хорошенького? - начал Миклаков.
- Что хорошенького?.. Все как-то скверно у меня идет, - отвечал князь с расстановкой.
Миклаков сжал на это губы.
- Скверно для вас идет, - повторял он, - человек, у которого больше восьмидесяти тысяч годового дохода, говорит, что скверно у него идет, странно это несколько!
- Не в одних деньгах счастье, - возразил князь.
- А по-моему, в одних деньгах и есть, да, пожалуй, еще в физическом здоровье, - подхватил Миклаков.
- Нет-с, для человека нужно еще нечто третье!
- А именно?
- А именно правильность и определенность его отношений к другим людям!
Миклаков опять сжал губы.
- Я что-то мало вас понимаю, - произнес он.
- Очень просто это, - отвечал князь. - Отношения мои к жене теперь до того извратились, исказились, осложнились!..
Князь еще и прежде говорил с Миклаковым совершенно откровенно о своей любви к Елене и о некоторых по этому поводу семейных неприятностях, и тот при этом обыкновенно ни одним звуком не выражал никакого своего мнения, но в настоящий раз не удержался.