- Какой-то мужчина спрашивает вас во дворе.

- Это, наверно, Мигелито! Насчет гитары?

- Да, пусть берет. Отнесите ему гитару. Она здесь, в углу, - сказал я.

Когда Грисельда ушла, я тщетно старался прочесть в глазах Алисии следы сообщничества, но она, сославшись на усталость, отправилась отдыхать.

- Пошли бы поглядеть на восход луны, - предложила мне Себастьяна.

- Что-то не хочется, - ответил я.- Когда будет нужно, я позову тебя.

И я незаметно сунул под плащ бутылку вина. Спокойно, ничем не выдавая своих намерений, я сказал Грисельде, как только она возвратилась:

- Себастьяна может лечь здесь, в зале. Я устрою свой гамак на террасе канея. Хочется подышать свежим воздухом.

- Хорошо придумано. В такую жару не уснешь, - заметила мулатка.

- Если хотите, - предложила хозяйка, - отворите дверь настежь.

При этих словах я почувствовал коварное удовлетворение.

Я пожелал Грисельде спокойной ночи и подчеркнуто добавил:

- Мигель предлагает спеть корридо 1. [1 Корридо - песня, частушка.] Я скоро лягу.

Через несколько минут в ранчо погасили свет.

Я прежде всего проверил, дома ли собаки: вполголоса окликнул их и тщательно осмотрел все закоулки. Пусто! На мое счастье, псов взяли с собой Франко и дон Рафаэль.

Я вошел в каней, направляясь на огонек папиросы Мигеля.

- Мигель, хочешь глоток?

Он возвратил мне бутылку, сплюнув:

- Какой горький ром!

- Скажи, с кем у Барреры свидание?

- Не знаю, с которой из двух.

- С обеими?

- Похоже, что так.

Сердце бешено застучало у меня в груди, в горле пересохло, и я еле выговорил:

- Баррера - порядочный человек?

- Мошенник. Обещает завербованным пеонам любой товар, заставляет расписываться в книге, а потом в счет этого дает разную мелочь и говорит: "Остальное получите у меня на Вичаде". Я уж теперь ни на что не надеюсь.

- А сколько денег ты от него получил?

- Пять песо, а расписку он взял за десять. Посулил мне новый костюм и ничего не дал. И так со всеми. Он уже послал людей в Сан-Педро-де-Аримена, чтобы они приготовили на Муко лодки. Ато Гранде совсем опустел. Даже Хесуса нет, - его старый Субьета послал с запиской к начальству.

- Ну ладно, бери гитару и пой.

- Еще рано.

Мы прождали почти час. Мысль о неверности Алисии приводила меня в ярость, и я, чтобы не разрыдаться, кусал себе руки.

- Вы хотите убить его?

- Нет, нет! Я только хочу узнать, к кому он ездит.

- А если он путается с вашей женой?

- Все равно.

- Но ведь вам это, наверно, неприятно?

- По-твоему, я должен убить его?

- Дело ваше. От меня бы ему не поздоровилось. Спрячьтесь за изгородь, я сейчас стану петь.

Я выполнил совет Мигеля. Минуту спустя он сказал мне:

- Не пейте больше и цельтесь вернее.

Вскоре на листве банановых деревьев появился неверный отблеск лунного света, постепенно разлившийся по всему небу.

Раздались меланхолические аккорды гитары:

Коршун бедную голубку

Подстерег и закогтил;

Только кровь ее осталась

Там, где он ее схватил.

Напрягая зрение, я целился то в сторону реки, то в сторону корралей, а то еще куда-то. Резкий крик павлина, сидевшего на коньке крыши, пронизал ночную тьму.

Где-то на степной тропе завыли собаки.

Только кровь ее осталась

Там, где он ее схватил.

Женщины в комнате зажгли свет. Старая Тьяна показалась на пороге, как привиденье.

- Хватит, Мигель, нинья Грисельда не может уснуть.

Певец умолк и подошел ко мне.

- Я забыл сказать вам, что я обещал подать ему лодку. Когда мы поедем обратно, стреляйте в сидящего впереди. Если не промахнетесь, я брошу его кайманам, и кончены счеты.

Я видел, как он отчалил и поплыл по сумрачной реке, пересеченной неподвижными тенями деревьев. Но вот он вступил в черную полосу заводи, и видно было лишь поблескиванье весла, сверкавшего, как широкий ятаган.

Я ждал до рассвета. Никто не вернулся.

Бог знает, что происходило в это время.

Под утро я оседлал лошадь Мигеля и повесил двустволку на плетень. Грисельда, поливавшая из кувшина цветы, с беспокойством наблюдала за мной.

- Что ты делаешь?

- Поджидаю Барреру, который здесь ночевал.

- Что ты говоришь! Что ты говоришь!

- Слушайте, Грисельда. Сколько мы вам должны?

- Я не понимаю тебя!

- Отлично понимаете. Ваш дом - не для порядочных людей. А вам не пристало валяться на траве в степи, когда дома есть кровать!

- Придержи язык! Ты пьян!

- Только не от вина, которое вам привез Баррера.

- А разве он привез его мне?

- Вы хотите сказать - Алисии?

- Ты не можешь заставить ее ни любить тебя, ни следовать за тобой. Любовь - как ветер: куда захочет, туда и дует.

При этих словах я торопливо сделал несколько глотков из бутылки и схватился за ружье. Грисельда убежала. Я распахнул дверь.

Полуодетая Алисия сидела на кровати.

- Ты понимаешь, что здесь из-за тебя происходит? Одевайся! Едем отсюда! Скорей! Скорей!

- Артуро, перестань, ради бога!

- Я убью Барреру у тебя на глазах!

- Неужели ты способен на такое преступление?

- Не смей плакать! Ты уже и мертвого его жалеешь?

- Боже мой... Помогите!

- Я убью его! Я убью его! А потом тебя, себя и всех остальных! Я в своем уме! Не смей говорить, что я пьян! С ума сошел? Нет! Неправда! Я в своем уме! Остуди жар, который палит мне мозг! Где ты? Пощупай мне голову! Где ты?

Себастьяна и Грисельда старались удержать меня.

- Успокойся, успокойся, ради всего святого! Это я. Ты не узнаешь меня?

Они повалили меня на гамак и хотели связать его края, но я ударами ног разорвал сетку и, схватив Грисельду за волосы, вытащил во двор.

- Сводница, сводница!

И ударил ее кулаком: по лицу Грисельды потекла кровь.

Потом, впав в бредовое состояние, я принялся хохотать. Меня забавляло жужжанье дома, который быстро вертелся, обдавая меня свежим ветром. "Так, так! Пусть он не останавливается, я сошел с ума!" Мне казалось, что я - орел; я размахивал руками и чувствовал, как лечу по воздуху над пальмами и степями. Я хотел опуститься, чтобы схватить Алисию и в своих когтях унести ее в облака, подальше от Барреры и всего дурного. И я поднимался высоко-высоко, в самое небо, солнце жгло мне голову, и я дышал его пламенным светом.