Фараон колебался. Он выбирал между Тотом и Осирисом.

– Тот, конечно, хорошо… – говорил Фараон сам себе. – Но Осирис разве плохо? Осирис тоже хорошо…

Он посмотрел на статую Тота. Тот, в наряде писца, застывший в широком шаге, всем своим видом показывал, что для того, чтобы писать, не нужны ни большие мозги, ни умный взгляд, а только папирус и чернила.

Фараон вздохнул и побрёл к святилищу Осириса.

– И ещё… – сказал он сам себе. – У Осириса хотя бы нет проблем с дикцией.

Осирис стоял в особом углублении, сложив руки на груди и закрыв глаза.

– О Осирис! – воскликнул Фараон, аккуратно падая перед статуей ниц. – О Властитель Двух Царств, возрождающийся и умирающий…

Голос, оглушающий как рёв водопада и одновременно тихий, как шелест травы, ответил ему: «Весь внимание».

– О Властитель!…

«Валяй.» сообщил голос. «Я готов уделить тебе весь свой день.»

Точки падали как тяжёлые капли первого зимнего дождя.

– Скажи мне, о Повелитель, что мне делать с евреями? Должен ли я отпустить их?

Повисла пауза.

Раздался звук, который мог бы возникнуть, если бы ревущий водопад и шелестящая трава могли бы задумчиво жевать собственные губы.

«Нет» – сообщил наконец Осирис.

– Почему? – спросил Фараон.

Снова повисла пауза.

«Нипочему. Это воля моя. Ты собираешься обсуждать?» – спросил Осирис.

– Разумеется, я собираюсь обсуждать! – возмутился Фараон. – Почему я не могу обсуждать? Почему бог не может обсудить с богом?…

«Какого рода ты бог?» спросил Осирис.

– Ну я живущий на земле бог… – Фараон задумался. – От моего настроения зависит погода, так? И рассвет наступает, когда я открываю глаза. И так далее.

«От твоего настроения. Не от тебя самого.» – сказал Осирис. – «А уж насчёт рассвета я бы на твоём месте молчал. Тебя каждое утро будят вшестером. Тухловато у тебя с божественностью».

– А ещё я принёс тебе рисовых лепёшек. – сказал Фараон. – И пива.

«Зачем?» спросил Осирис.

– Ну чтобы тебя умилостивить… – сказал Фараон, помахивая неопределенно рукой. – Понимаешь, у меня же вроде как тяжелые времена. И я надеялся, что ты сейчас сойдешь с постамента, сядешь рядом со мной…

«Зачем мне сейчас сходить с постамента?» спросил Осирис. «Я бог. Я могу сойти с постамента в любой момент».

– Ну так чего же ты ждёшь?… – воскликнул Фараон.

«Ничего не жду.» сказал Осирис. «Я не хочу сходить с постамента. Для статуи естественней и удобней стоять и не шевелиться. Не беспокой меня схождениями».

– Ну мне всё равно, как ты расположишься, – сказал Фараон, – просто я рассчитывал на твою помощь. На твою поддержку. Что ты выскажешь свою волю.

«Ты уже слышал мою волю, царь двух земель» сказал Осирис. «А потом ты спросил „почему“. Зачем тебе моя воля если ты с ней споришь? С божественной волей не спорят. Против неё ропщут.»

– Ты, между прочим, минут пять раздумывал что ответить. Я не могу узнать – как шла твоя мысль?

«Нет.»

– Почему?!

«Я не раздумывал.»

– Тогда почему ты не ответил сразу?

«Потому что хотел. Такова была воля моя.»

Фараон вздохнул снова – глубже, тяжелее, безнадёжнее.

«Можешь перестать выпускать из себя воздух с таким свистом. На меня не действуют старые трюки».

– Ну хорошо, – сказал Фараон, направляясь к выходу из храма, – да приидет воля твоя. Я не стану отпускать евреев.

«Поступай как хочешь».

Фараон остановился.

– Чего?! – воскликнул он. – Ты же сказал, что я не должен их отпускать!

«Я сказал только „нет“. Всё остальное говорил ты».

– И что же я говорил?…

– «Ты спросил – должен ли ты отпускать евреев. Я сказал, что не должен. Мне, во всяком случае».

– Ты, инфантильный, самовлюблённый…

«Я знаю. Если не хочешь знать мою волю, больше не приходи спрашивать».

Фараон насупленно молчал.

«Ну же» подбодрил Осирис.

Фараон молчал.

«Недалёкий.» подсказал Осирис. «Или что-нибудь насчёт извращённого ума.»

– …любитель поиздеваться над людьми. – закончил Фараон.

«Тоже неплохо.» поддержал Осирис. «Эй погоди. Лепёшки и пиво оставь.»