Лишившись своей главной опоры - системы, которую он создал, - при всей значимости своего нового поста, Чубайс в правительстве странным образом завис. Полеванов в своих первых интервью сделал признание, что никогда вплотную приватизацией не занимался и не очень хорошо себе представляет, что и как, но уверен - в этом деле мы перегнули палку и дело надо выправлять. Трогательное признание молодого министра с внешностью российского золотопромышленника начала XX века все сочли полунамеком и полупредупреждением - скучно не будет! Суть своих взглядов Полеванов очень скоро изложил в серии выступлений: он высказался против иностранных инвестиций, предложил пересмотреть правомерность приватизации ряда крупнейших предприятий Сибири, проведенной в рамках государственной программы приватизации 93-94-го годов. И в качестве сокрушающего финала заявил о возможной национализации этих предприятий. Последнее заявление "Чубайса № 2" предвещало грандиозный скандал. Именно Полеванов более других пролил свет на взгляды своего "наставника" Коржакова как антизападника, не чуждого национальной идее, сторонника государственного регулирования и доминирования в экономике отечественного капитала. По законам простой комбинации появление Полеванова на ключевой позиции в правительстве усиливало Олега Сосковца, а значит, допускало око руководителя Службы безопасности Президента в святая святых - имущественный заказник государства. Неудавшаяся попытка Коржакова провести частичную ревизию в топливно-энергетическом комплексе, не без труда отбитая премьером, делает рисунок схватки очевидным. Речь идет об известном письме Коржакова на имя Черномырдина, в котором Александр Васильевич популярно объяснил премьеру, как следует распоряжаться нефтяными запасами страны в интересах отечественного капитала. Письмо вызвало большой шум. Все тайное становилось явным. На политической арене появилась фигура, претендующая на ключевую роль в государстве.

ИМЯ: Александр;

ОТЧЕСТВО: Васильевич;

ФАМИЛИЯ: Коржаков;

ЗВАНИЕ: генерал-майор;

ДОЛЖНОСТЬ: руководитель Службы безопасности Президента Российской Федерации.

Прошу занавес. Конец первого действия.

ЧЕЧЕНСКИЙ УЗЕЛ

Когда не могут развязать, тогда решают разрубить.,

Решением этой проблемы надо было заниматься три года назад - расхожее суждение последних недель. Его с одинаковой эмоциональностью высказывают либералы, коммунисты, рабочие, банкиры. Даже сторонники военной операции в Чечне не возражают, но...

Рассуждая логически, тезис "лучше раньше, чем позже" правомерен во все времена. Однако камнем преткновения оказывается ответ на вопрос: а возможно ли было раньше решить то, чем мы вынуждены заниматься сегодня? И исключить те немыслимые потери, а также общественный разлад, вызванный этими потерями?

Тогда, в 1991 году, Россия заявила о своем суверенитете. И Горбачев с Лукьяновым толкнули автономии на взрывоопасный путь их равенства с союзными республиками. Они почти не сомневались, что накажут Ельцина: суверенный вирус, сепаратизм окажутся не по зубам этим новоявленным политикам, и ком возникших противоречий, несущийся с высот, раздавит и сметет их. Неопытность, этническая непросвещенность сказались и в действиях новой команды. Фраза, оброненная Президентом в одной из поездок: "Возьмите себе столько суверенитета, сколько можете переварить", - выполнила роль детонатора, и никакие разъяснения уже не могли остановить нескончаемую череду притязаний на суверенитет, самостоятельность, независимость. Слова, прозвучавшие из уст высшего должностного лица в России, были истолкованы как факт внутренней федеральной и национальной политики, к проведению которой даже в разумных, сдержанных, а не самоопределяющихся масштабах новая Россия была не готова.

Дудаев пришел к власти как на волне антисоюзных, антиимперских тенденций, так и тенденции отречения от коммунистической номенклатуры, в руках которой оставалась политическая власть в Чечне. Это был период, когда новые лидеры России не очень хорошо понимали, каким образом должна обновиться политическая власть в национальных республиках. Изменение образа власти трактовалось упрощенно: подальше от коммунистических догм. Хороши любые, но только не те, кто был вчера.

По утверждению Полторанина, Дудаев, вернувшийся из Эстонии, где он командовал дивизией стратегической авиации и откуда комиссовался по состоянию здоровья, был готов занять пост заместителя министра внутренних дел республики. На сей счет якобы существует даже письменное заявление Дудаева. По мнению Полторанина (а он в 1991 году в составе неофициальной делегации вместе с Бурбулисом и Хасбулатовым посещал Чечню), Дудаеву нужно было добавить одну звездочку на погоны, превратить его в генерал-лейтенанта и замминистра республики, и, скорее всего, никаких чеченских амбициозных передряг не произошло бы. Так ли это на самом деле, не упрощена ли излишне ситуация, сказать трудно. Известно другое - многими приход Дудаева к власти в 1991 году воспринимался как победа демократии, сместившей партократический клан. И даже несогласие с этим Хасбулатова, в то время Председателя Верховного Совета, воспринималось как уязвленность одного чеченца победой другого. Тем не менее Верховный Совет признал результаты выборов в Чечне недействительными. Но, опять же, все это выглядело излишне спонтанным; хотя было ясно, что выборы были проведены с серьезными нарушениями, но превалировало чисто эмоциональное неприятие фигуры самого генерала Дудаева. Уже тогда Хасбулатов называл нового чеченского лидера преступником.

Поздней осенью 1991 года на заседании Верховного Совета обсуждался вопрос о Чечне. Самую непримиримую позицию занимали Руцкой и Хасбулатов. И тот, и другой считали возможным применение военно-полицейских, карательных методов. Руцкой, как всегда, горячился, сидел в первом ряду и отпускал ядовитые реплики по поводу нерешительности демократов (возражавших против силового решения), а также неумелости Баранникова, который обещал подтянуть к границе с Чечней части МВД, но слова не сдержал. Позиция Руцкого была очень схожа с позицией Грачева на момент начала военных действий: "одного десантного полка хватит для того, чтобы навести порядок в Грозном". Иваненко (в то время шеф российской ГБ) считал силовое решение ошибкой. Хасбулатов метал молнии, грозился всех посмещать с должностей. Ни до чего не договорились. Приняли очередное решительное предупреждение Чечне, создали комиссию. Сейчас, оглядываясь назад, думаешь: а можно ли все это назвать бессилием? И да, и нет. Доводы "за" и "против" мало в чем изменились за последние три года.

Угроза кавказской войны... Права человека... Обострение отношений с республиками внутри федерации... Нарушение Конституции... Армия должна быть вне политики... Что скажет Запад о нашей демократии?..

А с другой стороны неслось: надо поставить Дудаева на место! Единство России - прежде всего... Они должны почувствовать жесткую руку Центра... Это охладит горячие головы сепаратистов в национальных республиках... Запад нам не указ... Дудаев восстанавливает Кавказ против России...

Одни считали, что пожар кавказской войны вспыхнет, если вмешаемся. Другие - если будем молчать и не пресечем всекавказских амбиций Дудаева.

Не помню, было ли на момент того заседания Верховного Совета оружие уже передано чеченцам или нет. Я хорошо помню другое - в тот момент у России своей структурно обозначенной армии не было, как не было и сколько-нибудь внушительных войск МВД. И органы государственной безопасности находились в зачаточном состоянии. Возможно, не было той техники, которая скопилась у Дудаева сейчас, но не было и сил, способных легко противостоять ему. И тень Союза ещё плыла над Россией. И передача техники после вывода войск рассматривалась как часть именно политического решения конфликта, И сейчас, в общей перебранке, сваливая друг на друга неудачи военной операции, желая подтолкнуть к скамье подсудимых то маршала Шапошникова, то генерала Грачева, то ещё кого-то, мы забываем именно об этой частности: оставленное оружие было как бы условием мирного решения проблемы, дабы погасить тенденции к отделению от России. Умное это решение или недальновидное - легко говорить сейчас. Разумеется, если бы у Дудаева не было столько военной техники, сегодняшние жертвы были бы неизмеримо меньшими.