Главный герой, карьерист Анташевский (ранее именовавшийся Вандашевским), в рукописной редакции комедии был очерчен несколько полнее и в более отрицательном виде: подчеркивалась вся "низость его характера". По происхождению из разночинцев, мелкий чиновник, он сумел войти в доверие к графу, "главному начальнику ведомства" (то есть министру), служил у него секретарем, "жил только что не в конуре, питался на четвертаковый обед", стараясь прослыть честным тружеником. В то же время он сошелся с богатой женщиной из светского общества, которая его "приютила, приголубила и почти содержала", бросила для него своего мужа, рассорилась со своей матерью, братьями и "все состояние почти прожила для него". У нее на квартире Андашевский берет "трепещущими от радости руками" взятку акциями в триста тысяч и "относит их к своей подруге" на сохранение до завтра. Потом назначенный товарищем министра, он "после 15 лет привязанности" расходится со своей возлюбленной: "...чтож такое в подобных отношениях значит высокая особа или нет!" - замечает по этому случаю жена директора Вуланда. Андашевский женится теперь на дочери графа, своего начальника, типичной авантюристке, которую нисколько не смущают разговоры о том, что ее муж, "породнившись с папа, будет позволять себе всевозможные злоупотребления". В своем супруге она находит сходство не с кем другим, как с Сперанским, таким же плебеем, на которого тоже клеветали, завидовали его возвышению, а между тем "он стоит теперь уже на памятниках". Сам же Андашевский, ставши зятем министра, метит поступить уже "на место папеньки".
В образе графа Зырова первоначально резче обозначался контраст между его положением как главы ведомства и его поведением, моральными качествами, вкусами: "подмазанной и подвитой, в розовом галстучке, в коротеньком пиджаке, словом, до неприличия молодо одетый, но, впрочем, с гордой осанкой и с явной привычкой повелевать" - таков этот молодящийся сановник. Целое состояние он растратил на "французских актрис и балетных фигуранток". По словам дочери, он прожил и ее деньги, доставшиеся ей по наследству от матери, и не дал в том "никакого отчета". Андашевский уверяет, что на службе он двадцать лет работал за графа и что теперь семидесятилетнему старику "трудно... становится заниматься: толкуешь, толкуешь ему - едва вразумишь". У "сумасшедшего старика" к тому же крутой характер. "Деспот, каких мир, я думаю, не представлял", - возмущается Андашевский.
Внесценическим персонажем пьесы является "его сиятельство", князь Михайло Семеныч, занимающий самый высокий пост в правительственной иерархии; от него, облеченного властью, зависят назначения и увольнения министров. В доцензурной редакции пьесы его рекомендовали "единственным у нас государственным человеком" (позже рукой автора исправлено: "это единственный у нас человек с государственным взглядом на вещи"). По обыкновению таких высоких лиц, он жалуется на "безлюдье", на то, что некем заменить выжившего из ума старика: способных людей "один, два да и обчелся". Подходящим кандидатом на административный пост он считает только Каргу-Короваева (фамилия совсем в стиле Салтыкова).
Полнейшая беспринципность "единственного государственного человека" сказывается в том, кому он покровительствует: смотрителем Крестовоздвиженской богадельни он устраивает бывшего управляющего своими именьями Варнуху (иначе Кувыркина, по первоначальному варианту), собственноручно избивавшего рабочих на заводе и получившего за это чин генерал-майора. Должность директора департамента доверяют племяннику "его сиятельства", камергеру Мямлину - "идиоту", "жулику", "негодяю", "прощелыге", делающему карьеру "по милости великосветских тетушек и сестриц". Обрисовка Мямлина в первой редакции пьесы отличалась гротескностью, даже шаржированностью: ходит он, "вихляя толстым задом", "лицо у него перекашивается, и он начинает мычать почти как бык"; это, говорит Мямлин, "пляска св. Витта, болезнь, которою, наконец, страдал царь Навуходоносор"; при этих словах он "сильно мычит". Впрочем, "передергиванье на лице" у него прекратится, как только ему "дадут Владимира" (имеется в виду орден св. Владимира - С.Е.).
Писемский рисовал действующих лиц прямо с натуры. Читатели и тем более цензоры искали в "Подкопах" намеков на определенных лиц, представителей правящей верхушки и столичного светского общества. Замаскировать черты этих "подлинников" (жизненных прототипов) было в интересах автора, стремившегося протащить свою пьесу через цензурный "шлагбаум". Этим, может быть, объясняются произведенные в авторской рукописи замены имен и фамилий действующих персонажей (Зуров - Хмуров - Зыров; Марья Петровна - Марья Сергеевна; Ольга Михайловна Батаева - Ольга Петровна Басаева и др.).
Но и без намеков на "личности" пьеса полностью сохранила свое злободневное значение. Получился резкий драматический памфлет на продажность, карьеризм, произвол и бездарность царской администрации, на "египетскую проказу" взяточничества, спекуляций акциями, алчности, моральной распущенности, маразма аристократических верхов.
Трудно было рассчитывать, чтобы пьеса с такой разоблачительной тематикой могла быть в то время отмечена академической премией, о чем хлопотал писатель (между прочим, по совету И.А.Гончарова) после напечатания "Подкопов" в 1873 году. А.В.Никитенко, вопреки своему прежнему мнению о "лучшем произведении" Писемского, дал о пьесе уклончивый отзыв; он отдал предпочтение драме "Ваал" того же автора, которая все-таки тоже не удостоилась Уваровской премии.
Безуспешными остались и настойчивые попытки добиться разрешения поставить "Подкопы" на сцене.
Н.С.Лесков вспоминал, что Писемский "совсем расстроился от множества неудач, которые встретил при хлопотах об устройстве этой пьесы. С ней все шло как будто заклятое, - и даже самое заглавие ей долго не давалось"*. Действительно, на титульном листе рукописи ЦГАЛИ набросаны один за другим следующие варианты заглавий: "Большие замыслы", "Бескровная битва", "Битва гражданская", "Подкопы". Удачнейший вариант - "Хищники" - в цензурном отношении оказался наименее приемлемым; по выражению Писемского, он вынужден был "обеститулить" свою пьесу**.