В то время, когда происходили описанные события в Восточной Пруссии, Россия получила большую моральную компенсацию от разгрома австро-германской армии на полях Галиции.
Юго-Западный фронт, в составе 4-х армий, имел задачей охват с обоих флангов австро-венгерцев, с целью отрезать их от Днестра и Кракова. Западная группа, более слабая (4-я и 5-я армии), должна была наступать между Вислой и Бугом в общем направлении на Перемышль, а восточная группа (3-я и 8-я армии), развернувшаяся в районе Ровно и Проскурова, — в направлении на Львов.
Наша восточная группа далеко еще не была обеспечена транспортными средствами и тыловыми учреждениями и, кроме того, к нам не подошел еще 2-й корпус. Комплектовалась группа корпусами изнутри страны, и потому мобилизационная ее готовность была далеко не полная. Тем не менее, во исполнение франко-русского договора, армии Юго-Западного фронта перешли в наступление.
Австро-венгерское главное командование, выставив заслоном на восток 1½ армии[73], главные свои силы направило против слабейшей нашей западной группы. Между Вислой и Бугом разыгрались встречные бои, кровопролитные и неудачные для нас. В особенно тяжелом положении оказалась 5-я армия. Наши войска принуждены были отступить к Люблину и Замостье.
Но к 1 сентября произошел перелом. Подвезены были подкрепления, и сказались победы восточной группы.
Вторгнувшись в пределы Австрии, армия генерала Рузского на восточных подступах ко Львову, армия ген. Брусилова — южнее, отбросили австрийцев у Злочева, на Золотой Липе, и на Гнилой Липе, нанеся им жестокое поражение (26—28 авг.). Австрийцы поспешно и в беспорядке отступили, но наше командование, имея преувеличенное понятие о силе противника, не преследовало его, а приступило к подготовке планомерной осады Львова, который считался сильной крепостью и имел, кроме того, политическое значение, как столица Галиции. Совершенно неожиданно 2-го сентября австро-венгерские силы оставили Львов, и 3-го наши конные разъезды вступили в него. Точно так же на Днестре почти без сопротивления был захвачен нами сильно укрепленный город Галич.
Армия Рузского, после занятия Львова, двинулась севернее на выручку нашей западной группы, а армия Брусилова развернута была от Львова до Днестра, с задачей пассивной обороны. Но Брусилов энергично запротестовал, и штаб фронта предоставил ему продолжать наступление.
Я принял участие в этих первых операциях 8-й армии в качестве генерал-квартирмейстера, но штабная работа меня не удовлетворяла. Составлению директив, диспозиций и нудной, хотя и важной штабной технике я предпочитал прямое участие в боевой работе, с ее глубокими переживаниями и захватывающими опасностями.
И когда через наш штаб прошла телеграмма фронта о назначении начальником дивизии ген. Боуфала, бывшего начальником 4-й стрелковой бригады[74], я решил уйти в строй. Получить в командование такую прекрасную бригаду было пределом моих желаний, и я обратился к начальнику штаба и к ген. Брусилову, прося отпустить меня и назначить в бригаду. После некоторых переговоров согласие было дано, и 6 сент. я был назначен командующим 4-й стрелковой бригадой.
В своих воспоминаниях, написанных уже в большевистские времена, ген. Брусилов приводил такую оценку моей деятельности:
«Генерал Деникин, по собственному желанию служить не в штабе, а в строю, получил 4-ю стрелковую бригаду, именуемую „Железной“, и на строевом поприще выказал отличные дарования боевого генерала».
4-я стрелковая бригада прославилась в русско-турецкую войну 1877—1878 гг. Начало ее известности относится к знаменитому переходу через Балканы отряда ген. Гурко и славным боям на Шипке, куда бригада пришла форсированным маршем на выручку к истомленному и истекавшему кровью гарнизону и отстояла перевал. С тех пор она носила название «Железной», так ее прозвали ее боевые соседи, и имя это вошло в обиход всей российской армии и получило признание в словах Высочайшего рескрипта на имя полководца фельдмаршала Гурко, бывшего впоследствии шефом 14-го стрелкового полка.
Прощаясь с бригадой, ген. Гурко говорил:
«История оценит ваши подвиги… Дни, проведённые с вами, стрелки, я считаю и всегда буду считать самыми лучшими днями своей жизни».
Через 38 лет я мог повторить те же слова.
В мирное время бригада состояла в Одесском военном округе, считавшемся второстепенным в смысле требовательности службы, и стояла в Одессе — городе с особой психологией, со спекулянтским характером и интернациональным населением. Никого из участников турецкой войны в бригаде, конечно, не оставалось, только начальник ее, ген. Боуфал был тот самый поручик Боуфал, который некогда со своей ротой на крупах казачьих коней первым ворвался на Шипку…
И вот, когда началась мировая война, железные стрелки доказали, что ими не растрачено духовное наследие славных отцов. Так живучи военные традиции.
Судьба связала меня с Железной бригадой[75]. В течение двух лет шла она со мной по полям кровавых сражений, вписав не мало славных страниц в летопись великой войны. Увы, их нет в официальной истории. Ибо большевистская цензура, получившая доступ ко всем архивным и историческим материалам, препарировала их по-своему и тщательно вытравила все эпизоды боевой деятельности бригады, связанные с моим именем…
Положение бригады (дивизии) в 8-й армии было совершенно особое. Железным стрелкам почти не приходилось принимать участия в позиционном стоянии, временами длительном и скучном. Обычно, после кровопролитного боя, бригада выводилась Брусиловым в «резерв командующем армией» для того лишь, чтобы через два-три дня опять быть брошенной на чью-либо выручку в самое пекло боя, в прорыв или в хаос отступающих частей. Мы несли часто большие потери и переменили таким порядком четырнадцать корпусов. И я с гордостью отмечаю, что Железная дивизия заслужила почетное звание «пожарной команды» 8-й армии.
Об одном из таких эпизодов во время февральского наступления врагов 1915 г., когда подошедший германский корпус прорвал наш фронт, Брусилов говорит:
«Первое, что мною было сделано, это приказание немедленно перейти в контрнаступление, и я направил туда 4-ю стрелковую дивизию для поддержки отступающих частей. Эта дивизия всегда выручала меня в критические моменты, и я неизменно возлагал на нее самые трудные задачи, которые она каждый раз честно выполняла».
«Каждый раз»… да. Но какою ценой! Мое сердце и сейчас сжимается при воспоминании о тех храбрых, что погибли…
Тогда мы совместными усилиями с 8-м корпусом не только приостановили наступление немцев, но и заставили их перейти к обороне.
Когда однажды за Саном, в Карпатах, дивизия моя атаковала покрытую редким кустарником гору и после упорного, тяжелого боя подошла уже на прямой выстрел к окопам противника, я получил неожиданное приказание о смене нас другой частью, причем немедленно, среди белого дня, и отводе в резерв. Операция эта нам дорого стоила, но мы уже знали, что наше имя обязывает…
Потом оказалось, что штаб нашей 8-й армии получил предупреждение из высшего штаба, что 24-й корпус, в который входила моя дивизия, будет переброшен в 3-ю армию, и командующий поспешил выключить нас заблаговременно из корпуса, дабы такой ценой сохранить в составе своей армии железных стрелков.
Еще один эпизод.
73
3-я армия и группа Кавеша.
74
Отдельные стрелковые бригады не входили в состав пехотных дивизий, имели свою дивизионную организацию, но меньший состав: четыре полка по 2 батальона (вместо 4-х) и дивизион артиллерии (3 батареи вместо 6-ти).
75
В 1915 году, во время военных действий, она была развернута в дивизию.