— Я Ричард Уольвейн, — сказал он офицеру. — Что вам угодно от меня?

— Мне поручено передать вам, полковник, экстренный приказ губернатора, — ответил адъютант, прикладывая руку к шлему. — Потрудитесь принять.

Сэр Ричард взял сложенную вчетверо и запечатанную сургучной печатью бумагу, вскрыл ее и прочитал следующее:

«Полковнику Уольвейну. Экстренно.

Арестуйте всех пленников, оставленных на честное слово, кто бы они ни были, военные или штатские, и препроводите их под усиленным конвоем в Замок. Затем обыщите весь город.

Финс»

— Ну, Тревор, — вполголоса обратился сэр Ричард к Юстесу, — вот нам и реванш, если бы мы захотели воспользоваться этим случаем… Прочтите-ка… Поняли? Отправляйтесь сейчас же в казармы и приведите сюда сержанта Уайльда с дюжиной рядовых. Начнем обыск с этого дома… Эй, да вот и он сам и с рядовыми! — удивленно и вместе с тем обрадованно вскричал он, увидев въезжавшего в ворота сержанта Уайльда, за которым шла шеренга спешенных солдат, ведших своих лошадей под уздцы. Роб непосредственно из Замка тоже получил приказ отправиться с определенным числом людей в Монсерат-Хауз.

Последовала сцена, трудно поддающаяся описанию. Успело разъехаться лишь небольшое число гостей. Большинство же еще веселилось, разбредшись группами по обширному саду, где находились столы с винами, прохладительными напитками, фруктами и разными лакомствами. Одни из гостей были без масок, другие — в масках, но все в самых разнообразных костюмах. Между ними оказались и пленники на честное слово. Не успели они опомниться, как их всех арестовали и отвели на свободное место перед домом, где расставили рядами, чтобы вести в Замок.

Во всем этом было много комичного и карикатурного; раздавались даже веселый смех и шутки. Но было и немало досады и гнева. В особенности негодовала сама мадам Лаланд, принимая все совершавшееся на ее глазах за оскорбление, наносимое лично ей. На некоторых лицах, не закрытых масками, замечались испуг и что-то вроде раскаяния.

Самые разнообразные чувства выражало лицо Реджинальда Тревора, также, разумеется, арестованного. И это было неудивительно: быть может, за всю жизнь этому человеку не пришлось пережить столько волнений, сколько он пережил в этот вечер. Муки ревности к двоюродному брату; торжество из-за уверенности в том, что Вега его любит; наступившее вслед за тем горькое разочарование и, наконец, унижение тем, что арест был произведен тем же двоюродным братом.

К чести Юстеса нужно сказать, что ему вовсе не хотелось добивать своего родственника, хотя тот и был его противником. Напротив, он от души жалел старшего кузена, в особенности после той радостной для него вести, которую услышал всего за несколько минут перед тем от сэра Ричарда. Но нужно было повиноваться приказанию начальства. С румянцем смущения на своем красивом лице молодой человек подошел к Реджинальду и тихо сказал ему:

— Реджинальд, мне дан приказ отвести тебя в Замок.

Во избежание дальнейших разговоров он поспешно отвернулся и знаком приказал Робу Уайльду позаботиться о дальнейшем. Гигант подошел к Реджинальду и насмешливо проговорил:

— Пожалуйте за мной, капитан. Нам недалеко идти, гораздо ближе, чем тогда, когда вы меня вели из Кэтсхилля в Лидней.

Роялист понял насмешку грубого форестерца, понял с острой болью в душе и взгляд Веги Поуэль, смотревшей на него из окна своей комнаты. Он уже в третий раз видел ее там и все с тем же почти выражением снисходительной жалости на лице и в прекрасных голубых глазах. Однако, встряхнувшись и проведя рукой по лбу и лицу, как бы желая прогнать что-то надоедливое, Реджинальд с гордым видом поднял голову и бодро пошел вслед за сержантом.

Совсем другим взглядом обменялась Вега с Юстесом, когда тот снизу посылал ей прощальный привет. Они теперь знали, что неизменно любят друг друга; а остальное было лишь вопросом времени и обстоятельств. Охранявшие их добрые гении успокоили обоих…

Сэр Вильям Уоллер недолго оставался в Бристоле, он пробыл там лишь столько времени, сколько требовалось, чтобы дать отдохнуть измученным людям и лошадям, да немного оправиться и самому от своих многочисленных, но не опасных ран. Он был не из тех людей, которые любят торчать без дела в осажденном городе, каким Бристоль обещал сделаться в ближайшем будущем. Открытое поле, а не ограниченная стенами крепость — вот что было ареной, достойной деятельной натуры Уоллера. Хотя и потерпевший жестокое поражение, лишенный всей своей армии, этот сильный духом человек не поддался, однако, унынию. Разбита одна армия, он соберет другую. Поэтому он быстро снова покинул Бристоль; за ним последовал и Гессельриг. Они взяли с собой своих любимых «лобстеров», какие только уцелели, попав в город, и которые могли держаться на лошадях с оружием в руках.

Уоллер направлялся в Лондон. При таком слабом конвое это было очень рискованным предприятием, так как вся провинция была наводнена отрядами торжествующего врага. Но сообразительность и ловкость Уоллера помогли ему благополучно добраться до столицы, для чего он должен был делать большие обходы по самым глухим дорогам.

Между тем, вскоре после выступления Уоллера из города бристольцы могли полюбоваться нашествием к их стенам новых гостей — передовых отрядов победоносной роялистской армии. Все западные графства находились уже во власти этой армии. Только в Глостере и Бристоле оставались еще гарнизоны, верные парламенту. Роялисты намеревались овладеть и этими городами. Вопрос сводился теперь к тому, какой из них подвергнется первым натиску роялистов.

Глостер был уже под угрозой, но местному губернатору удалось на время ее отвести. Ввиду этого предполагали, что роялисты набросятся теперь на Бристоль, а потом, взяв его, вновь попытаются овладеть и Глостером. Бристоль был богаче и важнее по своему положению, следовательно, захват его обещал роялистам больше выгод. И, действительно, к стенам Бристоля уже подступал Байрон с передовым отрядом легкой конницы. За ним тянулись и другие войска: из Ленсдоуна шли отряды Гертфорда и Мориса, а со стороны Оксфорда показались ряды наемных войск Руперта, от которых несло гарью сожженного ими Чельгрова, где из-за измены пролиты были потоки крови лучших патриотов.