- Ах, бедная!.. - произнес генерал с искренним чувством сожаления. - Но правда ли, что она очень красива собой?

- Была, а теперь тряпка, вымытая в соляной кислоте: подмазывается... румянится.

После обеда генерал и Янсутский перешли вместе в говорильную комнату, велев себе туда подать шампанского. Там они нашли Долгова, читающего газету, который обыкновенно, за неимением денег платить за обед, приезжал в клуб после своего, более чем скромного, обеда, в надежде встретить кого-нибудь из своих знакомых и потолковать по душе. Янсутский, взглянув на Долгова, сейчас припомнил, что он видел его в Собрании ужинающим вместе с Бегушевым.

Когда подано было шампанское и генерал с Янсутским выпили еще по стакану, то сей последний начал беседу с Траховым совершенно как с ровней.

- А в Москве, ваше превосходительство, нельзя так приятно провести время, как в Париже! - говорил он.

- Нельзя, - подтвердил генерал.

- Припомните Клеманс!.. Что за прелесть девочка!..

Генерал приподнял глаза к небу, и у него вырвался из груди легкий вздох.

Чтобы скрыть волнующие его чувствования, он начал усиленно курить свою дорогую сигару. Жена последний год решительно объявила ему, что он - русский человек и потому должен жить в России. Напрасно генерал жаловался на ожирение сердца, на подагру. Татьяна Васильевна на все отвечала ему: "Вздор, ты совсем здоров!" - и простым механическим способом не давала генералу денег на поездку за границу. Ссориться же с ней окончательно из-за этого генерал не хотел, да и было бы это для него очень нерасчетливо: оставшись на одном жалованье, хорошо не покушаешь!

Вспомнив о заграничной, или, правильнее сказать, парижской, бульварной жизни и сравнивая ее с настоящей своей жизнью, генерал впал в грустное настроение духа и, молча прислушиваясь к своему пищеварению, продолжал сосать сигару, так что Янсутский, не любивший ни на минуту оставаться без какой-нибудь деятельности, обратился с разговором к Долгову.

- Есть что-нибудь интересное в газете? - спросил он.

Долгов чрезвычайно обрадовался его вопросу, рассчитывая поговорить.

- Очень многое! - отвечал он с повеселевшим взором. - В Герцеговине восстание, - это начинающийся пожар!

- Читал про это восстание! - воскликнул, в свою очередь, Янсутский, разваливаясь на диване. - Но только пожара пока еще не видать.

- Пожар!.. - повторил громогласным голосом Долгов.

- Почему вы так уверены в этом? - спросил его генерал мягко вежливым тенором и в то же время, налив и пододвинув Долгову бокал шампанского, присовокупил: - Не угодно ли вам вина?

- Благодарю! - сказал тот и залпом выпил вино, не разбирая даже того, что он пьет. - С кем имею я честь говорить? - прибавил он.

- Я - Трахов, а это - господин Янсутский! - отрекомендовал генерал.

- А я - Долгов! - воскликнул Долгов. - Пожар оттого... - продолжал он без перерыва, - теперь Герцеговина... Там Черногория... Сербия... Румыния!.. Словом, весь славянский мир с Россией во главе...

- Но зачем же России тут ввязываться? - перебил его Янсутский.

- Для того, - закричал уже Долгов, - что это историческое призвание ее!.. Пришло время резко определяющих себя народностей: славяне, германцы, романские племена, англосаксы. Это выдумал Наполеон III и предугадал.

- Черт с ним, с его предугадыванием!.. Он лучше бы предугадал не драться с немцами, и Франция не поплатилась бы миллиардами... - возразил Янсутский.

- Я сам Наполеона всегда ненавидел и говорил, что он ничтожество, что в нем капли нет крови Наполеона Первого, но в этом он прав: Россия должна обособить славянский мир! - кричал Долгов.

- Позвольте-с! - тоже воскликнул не тише его Янсутский. - Какую же выгоду Россия получит через это?

- Выгоду торжества духа! - воскликнул Долгов.

- Это верно!.. - поддакнул ему генерал.

- Но еще восторжествуем ли мы?.. Бабушка надвое сказала: либо дождик, либо снег, либо будет, либо нет!.. - не уступал Янсутский.

- Восторжествуем!.. Турция - гнилой, разлагающийся труп!.. Страна невежества... деспотизма... страна узаконенного распутства! - валял на всех парах Долгов.

- А мне так это узаконенное распутство очень нравится, - подзадоривал его Янсутский. - А вы как, ваше превосходительство, полагаете? - отнесся он к генералу.

Тому не совсем понравился этот вопрос.

- Полагаю, что многоженство есть одно из величайших зол Турции, проговорил он явно недовольным тоном.

- Но почему, - я не вижу! - воскликнул Янсутский.

- Да потому, - старался придумать генерал, - что оно отнимает у турок время, расслабляет их умственные способности, наконец, беспокоит их этими каждодневными, вероятно, ссорами в серале между женами.

- Армия турецкая голодна, не обута, не одета... солдаты их возбуждаются только опиумом и водкой, а в душе они все трус на трусе, хвастун на хвастуне!.. - кричал между тем Долгов, не слышавший даже разговора своих собеседников, как совершенно не входящего в кругозор его собственных мыслей.

- Это неправда!.. Совершенная неправда! - начал уж покрикивать и генерал. - Я с турками сам в Севастопольскую кампанию дрался, это храбрейшие солдаты!..

- То было прежде, а теперь в Турции все деморализовано и все расшатано! - не унимался Долгов.

- Но откуда вы это знаете?.. Вы были в Турции?.. Путешествовали там? допрашивал его Янсутский.

"Был!.." - чуть было не хватил Долгов, но удержался.

- Я не был там, но я читал это и слышал от множества достоверных людей! - сказал он.

- Ну-с, а я был в славянских землях и в Турции и скажу вам достовернее ваших достоверных людей, что турки - честный народ, а славяне, по большей части, плутишки.

У Долгова от последней фразы Янсутского голос даже перехватило.

- Нет, вы не были там!.. Вы это врете, - произнес он совершенно низовой октавой.

Янсутский действительно врал: он не был в Турции и только однажды проехал по железной дороге славянские земли, и то ночью.

- Вру не я, а вы врете!.. - говорил он, уже вставая и озлобленно засмеявшись.

Генералу все более и более начинала становиться неприятною эта сцена: он ожидал, что, чего доброго, спорящие договорятся до дуэли.

- До свиданья, ваше превосходительство! - сказал ему Янсутский фамильярно.