- Извините, сударыни, не умею, как дамам представляться и раскланиваться им, - сказал он и затем указал на своего товарища. - Вон Василий Иваныч у нас... тоже, надо сказать, вместе мы с ним на шоссе воспитание получили... Ну, а ведь на камне да на щебне не много ловким манерам научишься, - так вот он недавно танцмейстера брал себе и теперь как есть настоящий кавалер, а я-с - как был земляник{53}, так и остался.

- Вы всё шутите! - проговорил еще первое слово Василий Иванович и сразу обнаружил свое бердичевское происхождение.

- Не угодно ли вам будет присесть? - сказал Хмурину Янсутский.

- Благодарю вас покорно! - отвечал тот, и ему низко кланяясь; а потом хотел было сесть на одно из кресел, в котором, впрочем, вряд ли бы и уместился, но в это время поспешила встать с дивана Домна Осиповна.

- Не угодно ли вам лучше здесь сесть? - сказала она Хмурину.

Он сначала было растопырил руки.

- Нет, сударыня, извините, не могу этого...

- Очень можете, - перебила его Домна Осиповна, - вы человек пожилой, почтенный и непременно должны сидеть на диване.

Хмурин затем поклонился еще раз ей, сел и принял такую позу, которой явно показал, что он нисколько не стесняется и совершенно привык сидеть перед дамами, перед всякими статс-секретарями и даже руководствовать всей беседой.

- Сейчас я читал в газетах, - начал он совершенно развязно и свободно, между тем как друг его Офонькин делал над собой страшное усилие, чтобы занять все кресло, а не сидеть на краешке его, - читал в газетах, продолжал Хмурин, - что, положим, там жена убила мужа и затем сама призналась в том, суд ее оправдал, а публика еще денег ей дала за то. Бывали ведь такие случаи, по старинной это выходит поговорке русской: "Милость на суде хвалится" - прекрасно-с, отлично!.. Читаю я далее-с: один там из моих подрядчиков, мужичонко глупый, выругал, что ли, повариху свою, которая про артель ему стряпала и говядины у него украла, не всю сварила, - повариха в обиду вошла и к мировому его, и господин мировой судья приговаривает мужика на десять дней в тюрьму. Значит, убивать можно, потому что еще денег за это дают, а побранить нельзя - наказывают; странно что-то!

- Это потому, - начал ему возражать Янсутский, - что поводом к убийству могут быть самые благородные побуждения; но мужчине оскорбить женщину - это подло и низко. В этом случае строгие наказания только и могут смягчать и цивилизовать нравы!

Хмурин склонил голову, чтобы внимательнее выслушать и лучше понять, что говорил Янсутский.

- Только это-с? - спросил он его каким-то плутовато-насмешливым голосом.

- Конечно! - подтвердил Янсутский. - Даже в наших предприятиях - вы, конечно, хорошо это знаете - ни подрядчики, ни мы сами в настоящее время не станем так строго обращаться с подчиненными, как это бывало прежде.

- Это отчего-с? Я нынче так же строго держу... еще строже даже!.. возразил Хмурин.

- Поэтому вы рискуете быть наказанным, - заметил ему Янсутский.

- Да хоть бы двадцать раз меня наказывали!.. В нашем деле без строгости нельзя-с!

- Что ж, вы и терпели наказание? - спросил Хмурина Тюменев.

- Никак нет-с! - отвечал тот с усмешкой. - И терпеть даже никогда не буду, потому я богат... Ну, когда тоже очень этак не остережешься, призовешь после этого "пострадавшее лицо", как нынче их, окаянных, именуют, сунешь ему в зубы рублей тридцать - он же тебе в ноги поклонится.

- Ну, не всякий вам поклонится, извините! - возразил ему опять Янсутский.

- Не всякий? - повторил насмешливо Хмурин. - Я даже... не для огласки это будь молвлено... генерала было одного "оскорбил действием", - прибавил он, видимо, зная все юридические термины из новой судебной практики и сильно их не любя.

- Генерала? - спросил не без удивления Тюменев.

- Точно так-с! - ответил Хмурин. - Кирпичу я ему поручил для меня купить, тысяч на сто, а он тут и сплутовал сильно; я этого не стерпел, соскочил с пролеток, да с плетью за ним... "Ну, думаю, пропал совсем!.." А выходит, что на другой день он сам же пришел ко мне: добрый, значит, этакой уж человек, и до сей поры мы приятели!..

Говоря это, Хмурин все почему-то старался смотреть в окно, а граф Хвостиков тоже как-то глядел в совершенно противоположную сторону, и сильно можно было подозревать, что вряд ли эта история была не с ним.

- Сильвестр Кузьмич любит и выдумывать на себя, - отозвался вдруг Офонькин на своем бердичевском наречии.

- Пошто ж мне выдумывать?.. Не выдумываю!.. - отвечал ему как бы совершенно равнодушным тоном Хмурин. - А говорю только к тому, что я суда мирового не боюсь.

- Прекрасно-с, но в этом случае вы вините общество, а не суд, - начал снова с ним препираться Янсутский. - В давешнем же споре нашем вы смешали два совершенно разные суда: один суд присяжных, которые считают себя вправе судить по совести и оправдывать, а в другом судит единичное лицо - судья.

- Позвольте-с! Позвольте! - перебил его Хмурин, как-то отстраняя даже рукою его доказательства. - Господину мировому судье закон тоже позволяет судить по совести - раз!.. Второе - коли убийцу какого-нибудь или вора судят присяжные, суди и драчуна присяжные: суд для всех должен быть одинакий!

- Я не нахожу существенной разницы в обоих этих судах, - вмешался в разговор Тюменев, - как тут, так и там судят лица, выбранные обществом.

Хмурин на это засмеялся.

- Ах, ваше превосходительство! - воскликнул он. - Изволите вы жить в Питере: видно, это оченно высоко и далеко, и ничего вы не знаете, как на Руси дела делаются: разве одинако выбираются люди на места, на которых жалованья платят, или на места, где одна только страда и труд! На безденежное место тоже больше стараются упрятать человека маленького, смирного, не горлопана; ну, а где деньгами пахнет, так там, извините, каждый ладит или сам сесть, а коли сам сесть не хочет, так посадит друга и приятеля, - а не то, чтобы думали: каков есть внутри себя человек. Вы мне про эти дела и выборы наши лучше не говорите - вот они где у меня, в сердце моем сидят и кровь мою сосут!..

И Хмурин при этом указал на себя в грудь.

- Так надо сказать-с, - продолжал он, явно разгорячившись, - тут кругом всего этого стена каменная построена: кто попал за нее и узнал тамошние порядки - ну и сиди, благоденствуй; сору только из избы не выноси да гляди на все сквозь пальцы; а уж свежего человека не пустят туда. Вот теперь про себя мне сказать: уроженец я какой бы то ни было там губернии; у меня нет ни роду, ни племени; человек я богатый, хотел бы, может, для своей родины невесть сколько добра сделать, но мне не позволят того!