- Да, сэр.

- А ну, черномазый, подойди сюда.

Я подошел.

- Говорят, моя собака тебя укусила, - сказал он.

- Да, сэр.

Я приспустил штаны.

- Хм-м, - промычал он и засмеялся. - Ну, от собачьего укуса черномазому вреда не будет.

- Нога вон распухла, болит, - сказал я.

- Если не пройдет, скажешь мне. Но я еще сроду не видел, чтобы собачий укус повредил черномазому.

Он повернулся и зашагал прочь, а рабочие подошли ко мне, и мы вместе смотрели, как он молодцевато идет среди штабелей сырого кирпича.

- Вот сукин сын!

- Сволочь!

- Ничего, отольются кошке мышкины слезки!

- Да разве на белого управу найдешь!

- А ну прекратить митинг! - крикнул мастер.

Мы покатили наши тачки. Один из парней подошел ко мне.

- К доктору-то сходи.

- Денег нет.

К счастью, дня через два опухоль и краснота исчезли.

Лето подходило к концу, и фабрика закрылась, я снова остался без работы. Прослышал, что требуются мальчики отыскивать и подносить мячи игрокам в гольф, и отправился за пять миль на площадку для гольфа. Меня нанял белый тренер с багровым лицом - шестьдесят центов за девять лунок. Я не знал правил игры и за три минуты потерял три мяча, мои глаза просто не поспевали за ними. Меня тут же прогнали с площадки. Я стал наблюдать, как делают другие мальчишки, и через полчаса снова бегал за мячами и таскал сумку с клюшками. Заработал доллар. Домой я вернулся усталый, голодный, полный лютого отвращения к игре в гольф.

Начался школьный год; я решил учиться, хотя у меня не было ни тетрадей, ни учебников, ни одежды. Школа была на другом конце города, и, добравшись до нее, я уже так хотел есть, точно и не ел своего обычного завтрака каши со свиным салом. Целый месяц я учился без учебников, но потом нашел себе работу - по утрам и вечерам, за три доллара в неделю - и смог их купить.

По мере того как мне открывалась сущность мира, в котором я жил, я становился все более молчаливым и замкнутым. Будущее не сулило мне ничего, так стоило ли учиться? Бабушка намекала, что пора мне уже становиться на свои ноги. Но чему я научился, чем мог зарабатывать себе на жизнь? Ничем. Можно было стать швейцаром, как отец, а дальше что? Удел негров мрачен и жесток. За что белые так упорно ненавидят негров, почему этой ненавистью пронизана вся наша жизнь? Как можно жить в такой ненависти? Откуда она взялась? В школе нам ничего не говорили о негритянской проблеме, а когда я заговаривал о ней с ребятами, они либо молчали, либо отшучивались. Личные обиды и несправедливость они обсуждали с жаром, но представить себе всю картину несправедливостей и обид они не стремились. Почему же я об этом думал все время?

Может быть, я действительно такой плохой, как считают мои дядья, тетки и бабушка? Почему нельзя задавать вопросы? Разве неправильно не хотеть, чтобы тебя наказывали? Почему нужно мириться с тем, что кажется мне несправедливым? А большинство, по моему мнению, поступали несправедливо. Нужно ли мириться с властью, если эта власть несправедлива? Если да, значит, я всегда буду неправ, потому что с этим мириться я никогда не смогу. Как же тогда жить в мире, где ум и чувства ничего не значат, а все определяется властью и традициями? Ответов на эти вопросы я не находил.

Я учился в восьмом классе, дни текли своей чередой, голод по-прежнему преследовал меня; я все отчетливей начинал понимать себя. На уроках я томился от скуки, раздумывая обо всем на свете, мечтал. Однажды вечером я вытащил свою тетрадь для сочинений и решил написать рассказ, толкнуло меня к этому не что иное, как безделье. О чем же мне писать рассказ? Постепенно родился сюжет - про злодея, который хочет отнять у вдовы ее дом, придумал и название: "Пол-акра заколдованной Дьяволом земли". Рассказ получился зловещий, таинственный, со всякими ужасами и страстями, под стать моему тогдашнему настроению. Закончил я его быстро и стал думать, что же делать с ним дальше.

Отнесу-ка его в негритянскую газету!.. Я решительно вошел в редакцию и сунул свою истрепанную тетрадку человеку, который назвался редактором.

- Что это такое? - спросил он.

- Рассказ, - сказал я.

- Репортаж?

- Нет, я его сам придумал.

- Ладно, я прочту, - пообещал редактор.

Он бросил тетрадку на стол и, посасывая трубку, глянул на меня с любопытством.

- Прочтите его сейчас.

Он широко раскрыл глаза. Я не имел представления о том, как делается газета. Я думал, вот редактору приносят рассказ, он его тут же читает и говорит "да" или "нет".

- Я прочитаю и скажу тебе свое мнение завтра.

Я был разочарован: я так старался, а ему все это совсем не интересно.

- Отдайте рассказ, - сказал я, протягивая руку.

Он взял тетрадку и прочитал страниц десять.

- Заходи завтра, ладно? Я его вечером дочитаю, - сказал он.

- Ну ладно, - смягчился я. - Зайду завтра.

Я ушел, убежденный, что рассказа он не прочтет. Куда нести рассказ, когда он его отвергнет? На следующий день я снова зашел в редакцию.

- Где рассказ? - спросил я.

- В гранках, - сказал редактор.

- В каких таких гранках?

- Рассказ набран, мы его печатаем.

- Сколько я получу? - в волнении спросил я.

- Мы за рукописи не платим, - сказал он.

- Но газету-то вы продаете, - пытался я рассуждать логически.

- Продаем, но газета-то у нас еще совсем молодая, - объяснил он.

- Вы просите меня отдать вам рассказ даром, а сами берете за свою газету деньги, это как же?

Он засмеялся.

- Слушай, ты только начинаешь писать. Мы тебя напечатаем, читатели узнают тебя - разве этого мало?

- Но если рассказ хорош и вы его продаете читателям, значит, мне причитается часть денег, которые вы на нем заработаете, - настаивал я.

Редактор снова засмеялся, и я понял, что здорово его позабавил.

- Я дам тебе кое-что поценнее денег, - сказал он. - Я помогу тебе научиться писать.

Я остался доволен, хотя и считал, что меня надули.

- Когда вы напечатаете рассказ?

- Я разделил его на три части, - сказал он. - Первую напечатаем на этой неделе. А скажи-ка мне вот что, будешь вести у нас хронику? Плата построчная.

- Я работаю утром и вечером за три доллара в неделю, - сказал я.

- Да, такую работу бросать не стоит, - сказал он. - А что ты собираешься делать летом?