Трудно сказать в точности, какие именно изменения внес автор в содержание легенды, но, наверное, он ограничился лишь самым необходимым. Ему пришлось, например, опустить слова друзей, в том числе и те, которыми они вызвали недовольство Яхве против себя,- в прологе Книги Иова друзья ограничиваются скорбным молчанием. Что касается выступлений друзей в ходе дискуссии, то они, несомненно, сочинены самим автором поэмы и в соответствии с его замыслом - в духе безусловной ортодоксии.
Автор должен был также внести какие-то изменения в речь Яхве. Конечно, бог в народном сказании не произносил тех длинных, речей, которые ему приписаны в поэме, он сказал что-то значительно более короткое. А поскольку Иов в легенде не произнес никакой хулы на бога (1:22), то и у бога не было повода обвинить своего верного раба в попытке "омрачить промысел", а Иову не в чем было каяться. Соответствующие места (38:2; 40:1; 40:3-5; 42:2-6), очевидно, добавил автор поэмы. Вместе с тем бог в легенде не мог не выразить похвалы поведению Иова, и он, наверное, что-то в этом духе сказал праведнику. Но так как этой речи бога мы в книге не обнаруживаем, значит, надо полагать, что она была опущена, а свидетельством этому, возможно, является стих 42:7, начало которого гласит: "После того как Яхве изрек эти слова...", хотя непосредственно перед этим идут как раз слова не бога, а Иова.
Начиная со стиха 42:7, автор, кажется, не вносил никаких существенных изменений в древнее сказание. Именно поэтому здесь и сохранилось поразительное, загадочное в нынешнем тексте книги обращение Яхве к друзьям, в котором бог, как будто совершенно не зная о жестоких нападках на него Иова и рьяных попытках друзей защитить божественную справедливость от этих нападок, заявляет, что Иов говорил "верно", а друзья - нет. Логично думать, что автор поэмы умышленно оставил нетронутыми слова бога из старой легенды это вполне соответствовало его замыслу.
Что касается ортодоксов - ревнителей веры Яхве, то у них первое знакомство с поэмой об Иове должно было вызвать естественное чувство глубокого возмущения. В то же время они не могли не почувствовать, что этот враждебный их учению философский памфлет против бога обладал огромным полемическим зарядом, поскольку помимо силы заложенных в нем идей на нем лежала печать мощной поэтической индивидуальности и таланта автора.
Но, может быть, именно последним обстоятельством и следует объяснить то, что поэму о Иове не постигла участь многих других произведений подобного рода: она не была уничтожена и не погибла в безвестности. Наоборот, ортодоксы предпочли включить ее в свой пропагандистский арсенал. Разумеется, для этого ее надо было соответствующим образом обработать, но у иудейских богословов к этому времени накопился уже вполне достаточный опыт в подобного рода редактировании священных писаний - свидетельство тому вся история Ветхого завета.
ОРТОДОКСАЛЬНАЯ РЕДАКЦИЯ. ПОЭМЫ
Мы не знаем и, вероятно, никогда не узнаем все детали обработки в ортодоксальномдухе поэмы об Иове. Скорее всего, она была осуществлена не сразу и не в один прием, а на протяжении, может быть, нескольких поколений. Перед редакторами прежде всего должна была встать задача усилить аргументацию защитников официальной доктрины. И вот в поэму был введен дополнительный персонаж, Элиу, который также произносит большую речь в защиту Яхве. Есть целый ряд признаков позднейшего происхождения этой речи*. Только этим можно, например, объяснить наличие между последним ответом Иова друзьям и речью Элиу авторского примечания "кончились слова Иова". Первоначально этими словами, очевидно, заканчивалась вся дискуссия. По той же причине, видимо, в книге нет ответа Иова на речь Элиу. Показательно также, что ни в прологе, ни в эпилоге нет ни единого упоминания об Элиу. По мнению ряда исследователей, некоторые особенности языка и стиля речи Элиу также свидетельствуют о более позднем ее происхождении.
______________ * Мнения о позднейшем происхождении речей Элиу придерживается подавляющее большинство критиков. Подробно об этом см.: Kissane E. The Book of Job.V Doublin, 1939. P. XXXV-XL; Fohrer G. Das Buch Hiob. S. 40-41, 445-446; Pfeiffer R. Introduction to the Old Testament. P. 672; Lods A. Histoire de la litterature hebraique et juive depui les origines jusq'a la ruine de 1'etate juif (135 apres J. C.). P. 424-426.
Выступление Элиу во многом повторяет аргументацию друзей, но есть в нем и новые доводы, с помощью которых ортодоксы сделали очередную попытку отвести главное обвинение в адрес Яхве - что бог допускает угнетение невинных и страдание праведных. Элиу, развивая учение пророка эпохи плена Иезекииля о том, что бог хочет не смерти, а раскаяния и спасения грешника (Иез. 3:18 и сл.), разъясняет, что страдание не обязательно является возмездием за уже совершенное прегрешение. Оно может быть также послано богом в виде предупреждения человеку, который еще только вступил на стезю греха или намеревается на нее вступить, но сам того не сознает, а считает себя, наподобие Иова, невинным и праведным, что уже само по себе является греховной гордыней, достойной наказания. В таком случае бог, чтобы "отвести человека от (худого) дела и изгнать из мужа его гордыню", чтобы отвести "душу его от могилы и жизнь его от поражения копьем" (33:17-18), может либо предупредить этого человека в ночном видении, во сне, или человек "вразумляется страданием на ложе своем и непрестанной болью в костях его" (33:19). Но никакие страдания не дают человеку права рассуждать о божественном правосудии и тем более осуждать творца. Он может лишь покаяться и сказать богу: "Я заблуждался, не буду (больше) делать зла. Чего я не вижу,- Ты научи меня, и если я сделал беззаконие, больше не буду" (34:31-32).
Элиу защищает бога и от другого обвинения, будто тот не слышит стонов угнетенных: "Но пустое, (что) не слышит Бог, и (что) Шаддай не замечает этого" (35:13). Все дело в том, что даже те, что стонут, преисполнены гордости и неверия, и "(никто) не говорит: "Где Бог, творец мой?.." И поэтому "Он не отвечает вследствие гордости злых (людей)" (35:10, 12).
Далее, редакторам нужно было как-то ослабить впечатление от неумолимой логики инвектив Иова в адрес бога, и потому в выступлении самого Иова были включены вставки соответствующего содержания. Такой вставкой, по мнению подавляющего большинства исследователей, являются, например, стихи 27:8-10, 13:23, где Иов, на протяжении всей поэмы решительно нападающий на тезис официальной религии о неизбежности прижизненной кары злодею, неожиданно высказывает суждение прямо противоположное, что нечестивцу предстоит суровая расплата. Но, сойдясь таким образом с друзьями во взглядах, Иов тут же почему-то бросает им упрек в пустословии. Наиболее правдоподобно такой клубок противоречий можно объяснить тем, что эти стихи были вставлены в речь Иова позже. Некоторые критики полагают, что они первоначально относились к третьей речи Цофара (отсутствующей в нынешнем тексте книги), которую редакторы целиком, хотя и неуклюже, вставили в выступление Иова. Другие видят в названных стихах часть третьей речи Билдада, в нынешнем виде слишком короткой. Позднейшими вставками в речи Иова признаны стих 21:16, представляющий вопиющее противоречие с контекстом, стих 21:22 и ряд других. В ряде случаев благочестивые редакторы не останавливались и перед сознательным искажением текста и смысла книги. Покажем, как была проделана эта операция со стихом 13:15.
В еврейском тексте первое полустишие этого стиха в подстрочном переводе выглядит так: "Вот Он - убивает - меня, не буду - надеяться". Позднейшие редакторы не стали изменять текст, а только добавили на полях пометку "кери" к слову "не", и получилось - "на него". Таким образом тексту был придан прямо противоположный смысл: "Вот он убивает меня, (но) я на него буду надеяться". Это искажение смысла вполне ясного места было сделано буквально вопреки очевидности, потому что, хотя отрицательная частица "не" и местноимение "на него" произносятся одинаково - "ло", но пишутся-то они по-разному: "ло" - местоимение имеет в конце букву вав; а в еврейском тексте стоит именно "ло" с алефом - т.е. "не". Однако именно с таким искаженным смыслом стих 13:15 перешел и в принятые христианской церковью переводы, древние и новые. Причем в русской Синодальной Библии с этим стихом обошлись особенно бесцеремонно - переводчики сделали вид, будто отрицания "не" в нем вообще не было, и соответственно перевели: "Вот Он убивает меня, но я буду надеяться".