Усилили освещение: принесли несколько медных снарядных стаканов со вставленными в них фитилями. Но едва полковой врач увидел развернутого младенца, он тут же признался, что никогда не имел дела с такими "мелкокалиберными" пациентами. Правда, это не помешало врачу тут же внимательно осмотреть, выслушать и простукать неожиданного пациента.
Похоже, результаты осмотра не слишком порадовали врача. Обратившись к Гасилову, будто он и в самом деле был отцом ребенка, полковой врач сказал, пожимая плечами:
- Признаться, ребенок ваш плох. Очень простужен, хрипы в легких. Сказывается, конечно, что долго пролежал на промерзшей земле. Да и с кишечником у него не все в порядке. Хоть он у вас и "гвардеец", армейское питание для него не годится. Нужен режим, уход, еда соответствующая. В общем, прямо скажу, долго он здесь не протянет. Надо бы поскорее отправить его отсюда...
Гасилов болезненно поморщился. Неожиданно для себя он почувствовал, что расстаться с ребенком, уже третьи сутки живущим подле него, будет ему нелегко. Он уже успел и привыкнуть, и привязаться к малышу, радовался его улыбке, его комичным гримасам и приходил в восторг, когда тот с живым интересом таращил глаза на окружающих. Гасилов ловил себя на том, что прислушивается к дыханию ребенка, просыпается ночью при первом его крике.
О своей семье Гасилов никому никогда не говорил. Однако фронтовики чуткий народ: по тому, как мрачнел зампотех, как спешил он уйти, когда в полк приходила очередная почта, окружающие понимали - сам он писем не ждет. Но если молоденькие солдаты охотно слушали рассказы людей семейных об оставшихся где-то близких, старались ободрить их и утешить в минуты тревоги о семье, то Гасилов слишком явно подобных разговоров избегал. И его не трогали, чувствовали: прикасаться нельзя, причинишь боль! Кое о чем можно было лишь догадываться - ведь жил Гасилов в Белоруссии, которую оккупировал враг. Где-то у самой границы...
Командир полка гвардейских минометов знал своего зампотеха еще с той поры, когда оба они носили штатское платье и не помышляли о войне. Вместе с другими комсомольцами, молодые, веселые, полные энергии, приехали они на одну из строек Первой пятилетки. Подружились. Перед самой войной работали вместе в Средней Азии, куда Гасилов временно приехал...
Полковнику доложили о прибывшем вместе с Гасиловым "запасном гвардейце", и он тоже пришел в землянку взглянуть на неожиданное приобретение. Присев на одну из коек, командир полка несколько минут не спускал глаз с малыша.
Ординарец Филиппыч постарался вовсю. В землянке было так натоплено, что ребенок мог лежать в одной рубашонке, доставшейся ему от доброй Анны Евграфовны. Малыш ничуть не смущался присутствием такого высокого начальства: то размахивал ручонками, то вдруг запихивал в рот собственную ногу, то испускал воинственный клич. А стоило полковнику наклониться над ним, как он ухватил его за нос под общий, хотя и несколько смущенный смех собравшихся.
- Кормили сегодня? - спросил полковник у Филиппыча.
- Так точно, товарищ гвардии полковник! - отвечал солдат. - Манной кашей на сгущенном молоке.
Вернулся Гасилов, с трудом протолкался к малышу и остановился растерянно, увидев сидевшего на койке командира полка.
- Такие-то дела, Юрий Петрович, уважаемый мой зампотех, - встретил его командир. - Интересно у вас получается: всех ребятишек из этих мест давно вывезли, а вы, значит, решили обратно ввозить? Из огня, выходит, да в полымя? Обстановка у нас сами знаете какая: с часу на час ждем приказа о наступлении. Что же, и его в поход придется брать?
- Ну куда я мог девать его, товарищ полковник? Если бы не ранило ту добрую женщину из Котлубани, все получилось бы по-другому.
- Ясно, Юрий Петрович, не оправдывайтесь, - прервал Гасилова полковник, знавший уже все подробности. - Поступили вы правильно, только теперь нужно подумать, как бы побыстрее да поудачнее эвакуировать в тыл этого гражданина.
- А ну, ребята, посторонитесь. Слышишь? Обожгу! - в землянку с кастрюлькой в руках вошла девушка - санинструктор Клюева. Увидев командира полка, она выпрямилась и, держа кастрюльку, нерешительно произнесла: Разрешите, товарищ гвардии полковник...
- Прошу, прошу, - ответил тот и добавил шутливо: - Санинструктор Клюева прибыла для выполнения оперативного задания: сварить манную кашу и накормить "запасного гвардейца", так?
- Так точно, товарищ гвардии полковник.
- Выполняйте. Кстати, для вас есть и еще одно поручение, Варвара Алексеевна. Придется вам взять на себя заботу об эвакуации нашего милого гостя. Будьте готовы завтра с утра выехать в Саратов. Вам ведь этот город знаком, вы, кажется, сами оттуда родом?
- Да, товарищ гвардии полковник. До войны я там жила, работала на заводе.
- Тем лучше. Следовательно, и людей знаете. Завтра утром в закрытом "газике" переправьте мальчика в Саратов и устройте его там получше: в ясли, детский дом или к добрым людям. Поступите по своему усмотрению, но, конечно, чтобы получше...
В тот вечер у Гасилова все буквально из рук валилось. Он постарался вернуться в землянку пораньше, чтобы напоследок хоть немного побыть с ребенком. Такую острую грусть он испытывал, такую нежность к этому малышу, точно и в самом деле это был родной его ребенок.
Заглянула и санинструктор Клюева, немного смущенная возложенным на нее поручением. Глаза у нее были виноватые, как будто она извинялась, что вмешивается в чужие дела, отнимает у Гасилова мальчонку.
Она стояла, прислонившись затылком к двери землянки, и молча наблюдала, как зампотех играет с повеселевшим малышом.
- Привык он к вам, - сказала она негромко.
Гасилов обернулся к ней, встал. Выпрямиться во весь рост он не мог, и оттого даже в позе его было что-то просительное.
- Варвара Алексеевна, - сказал он и откашлялся. - А если я вас попрошу... Имени-то ведь нет у мальца. Ни отчества нет, ни фамилии, но ведь человеку-то тяжело оставаться без роду, без племени, без близких... Так вот я и хочу попросить: запишите его там на меня.
Глядя на него во все глаза, Клюева переспросила:
- На вашу фамилию записать?