"Не зря, не зря мне так было мерзко сегодня", - невесело думал Дайра, пробираясь к диспетчерской вслед за тонким вихляющим чиновником в голубой форме.
Гремевшее сообщение о приметах Томеша Кинстера вдруг оборвалось, секунду слышался только многократный глухой топот. А потом неестественно низкий голос произнес:
- Пассажирам в зале номер один и примыкающих к нему холлах предлагается незамедлительно спуститься в залы два и три для прохождения медицинского контроля.
Началась вторая, параллельная стадия операции. Полный Контроль, операция, которую так часто описывают в книгах и так редко проводят на практике. Но без него в порту не обойтись. Тут любят ходить с голыми лицами.
- Полетят головушки, - тихо сказал Сентаури.
- Сент, возьми контроль, - сказал Дайра. - Нечего около меня толочься. Все трое идите туда. Я - в диспетчерской. Связь по файтингу.
Незакрепленная вуалетка колыхалась в такт его дыханию.
КИНСТЕР...
Кинстер услышал сирену и увидел лица, обращенные к нему, увидел глаза, полные паники, поднял руку и услышал свой голос, громкий и неожиданно чистый:
- Просьба ко всем надеть шлемвуалы. Среди вас больной.
От него все равно шарахались, теперь уже как от скафа, грязного, оборванного, окровавленного убийцы в нелепых желтых с иголочки брюках. Томеш с удивлением почувствовал, как сжимаются его кулаки, как вздымаются руки, как рот открывается и выталкивает отчаянные, с плачем слова:
- Ведь за вас же, за вас мучаюсь... Душу свою... Клятая война!
Никогда в жизни не слышал он такого ругательства, и в слове "война" никогда не делал неправильного ударения.
Он никак не мог понять, от чьего имени сказал эти слова - от себя или от скафа, роль которого он исполнял. Или это были фьючер-слова, лишенные автора и смысла.
Тело начало выкидывать фортели.
Все изменилось вокруг. Потемнело и стало фиолетовым, и это пугало тоже.
Вот он, предсудорожный всплеск, вот что это такое. Нехотя всплыла первая мысль-зацепка, чистая, без примеси бомммма. С каким напряженнейшим ожиданием он вглядывался в ее неясные контуры, как нежно гладил ее ворсистое тело, как тщательно готовился к пониманию! Наружная простота ее была обманчивой. Среди всей путаницы мучительных громоздких боммммов со множеством ответвлений одна только ниточка (он позволил себе знать это), всего одна давала надежду на излечение.
- Так-так-так-так-так-та-а-а-а-а-ак! - чтобы перебить боммммы и отогнать лишние мысли, сказал тебе Томеш. Помогло. Сегодня все получается. Счастливый день!
Медленно приближалась низкая синяя дверь в служебку, тело слушалось кого-то чужого, и Томеш был рад этому; мысль, такая тяжелая, такая невоспринимаемая, требовала полного внимания.
- Только импат...
Зеленая рука, скрючив пальцы, тянулась к дверной ручке, его рука - вот что отвлекало.
- Только импат может...
Глухо рокотали голосовые связки (а для окружающих его визг был нестерпим) - тело Томеша что-то кричало, а за дверью виднелась лестница, но какая же ясность мысли, клятая война! Вот о чем я мечтал, вот что казалось несбыточным чудом.
- Только импат может справиться с пато...
Лестница, лестница, долгие часы подъема, короткий сон; земного притяжения нет, все твердо, излишне твердо, и цвета странные, таких не бывает, и тишина, только удары изредка, шепотом, непонятно откуда - все онемело вокруг.
...логическими следстви...
И каждый бомммм плодотворен необычайно, каждая мелочь, каждая чушь превращается в произведение мышления, и время летит быстро, с восторгом, и его много; оказывается импаты очень долго живут, так долго, что умирают исключительно от усталости.
...сила, заключенная даже в искалеченном мозге, так велика, что...
Дверь, Комната. Человек за столом. Усилием воли передвижение в красный спектр. Фиолетово-фиолетовеюще-вающее. Оборачивается. Все могу с ним сделать, могу дать иммунитет, но не в этом же сейчас...
...велика, что...
...ТРЦАТР
...могу заразить и без болезненных последствий, могу мгновенно убить только силой мысли своей. Как просто!
Гезихтмакер Эрик Фиск составлял письмо брату, где жаловался на недостаточное внимание к своей персоне и, главное, к профессии. Он обернулся только в тот момент, когда дверь распахнулась и в комнату ворвался скаф, невероятно обтрепанный, грязный. Он сорвал со шлема вуалетку и уставил на гезихтмакера сумасшедший взгляд.
- Что случилось? - вскрикнул Фиск.
...вручаю тебе, Эрик Фиск, плохонький гезихтмакер, бесценный дар чистое импато.
Томеш сосредоточился на Фиске и с радостью почувствовал - тот поддался. Перестраивались нейроны, активность мозга достигла максимума и гезихтмакер обомлело поднес ко лбу дрожащую руку.
- Удалось!!!
Фиск услышал его, и понял, и не поверил, а когда поверил, спросил: что ты делаешь? - и тогда Томеш заметил, что темно-фиолетовое его тело устремляется к гезихтмакеру, что руки со скрюченными пальцами сами собой тянутся к его шее, а самое-то главное, что вот именно в это Фиск сейчас уже не верил, именно сейчас абсолютно он ничего не боялся, а только с удивлением смотрел в лицо Томешу.
ХАЯНИ
Осмотровая комната, которую даже во времена карантина применяли не по прямому назначению, была неисправна. Тихо ругаясь, восемь скафов и три портовых инженера пытались отжать согнутую скобу, и все время на них с эскалатора смотрел человек без шлема. Он держал шлем в руке, широко открыв слезящиеся глаза. Он был одет опрятно, словно с картинки.
Наконец, скобу отогнули, комната громко щелкнула и распахнулась. Инженеры ушли (от комнаты пахло пылью и еще чем-то, присущим только атмосферным портам, а на одной из стен красовался огромный желтоватый потек), скафы расставили волмеры, Хаяни и Ниордан заняли пост у входной двери. Сентаури и еще один, лицо которого было им всем знакомо, а имени не помнил никто - стали у выхода, остальные прилипли к стенам. Они должны были конвоировать больных, если те объявятся.
Хаяни открыл скрипящую дверь и сказал человеку на эскалаторе:
- Заходите.
Тот не двинулся с места.
С полминуты они стояли неподвижно, глядя друг другу в глаза, а остальные настороженно замерли, не понимая, что происходит. Затем Хаяни обернулся и срывающимся от обиды голосом сказал: