Что-то грязное, вонючее залепило лицо, ребра заныли от сильного удара. Но Даброгез уже был на ногах - трое нападавших рухнули почти одновременно. Добивать их не стал, снова опустился к стене. "Скоты!" Голова гудела. Он отхлебнул из фляги. И будто обожгло - они, там, наверху, взяли только меч и шлем, остальное оставили, а ведь на нем полно всякой мишуры, за которую можно не одного, а целый десяток центурионов угробить! Даброгез глубоко вздохнул. Значит, проверяют или еще что-то, непонятно. Да и неважно что, главное, у него есть выход. А может, отказаться? И определиться просто в охрану, и почитать то за большую удачу и спасение? Ну нет! Он услышал, как судорожно, с бульканьем дергался кадык у сидящего рядом старика, и протянул ему флягу. Темные фигуры, всхлипывая и задевая за что-то, расползались по углам.
- Спасибо, - прошептал старик, - я уже думал - конец. Да все равно, мне не выжить, они...
- Они дерьмо. И нечего из себя новоявленного Иисуса строить! - оборвал его Даброгез. - Надо было отрицать все и славить церковь Божью и этого узурпатора Сигулия, вот и все, был бы на воле.
Бродяга-проповедник покорно кивал, но говорил обратное.
- Нельзя, никак нельзя. Гляди, что творится, во что обернулось учение праведное, ведь благочестия нет, идолопоклонниками были, ими и остались. Все смешалось. И прав был ваш хоть и язычник, а все равно философ, помнишь: с исчезновением благочестия к богам, не веры, заметь, а благочестия лишь, не искоренится ли и вера в человеческое сообщество, и самая совершенная изо всех добродетелей - справедливость? Не то ли и мы видим сейчас? Не вера для очищения, а догматы для порабощения, мало им власти телесной, тщатся и над духом, над помыслами возобладать. Нет, нельзя кривить перед ними, нельзя. Свет истины освещает души, пока живы его источники, света этого, солгал - и снова тьма, снова невежество, насилие, кровь...
- Крови и при свете достаточно. О шкуре своей печься надо, а уж потом обо всем прочем! - Он заглянул в глаза старику и неожиданно для себя увидел, что в них нет и тени безумия. - А впрочем, как знаешь! - добавил Даброгез и отвернулся.
- Человек рождается безгрешным на белый свет, нет на нем никакого - ни первородного, ни иного греха, и смерды и короли одинаковыми приходят в жизнь. А коли так, то не от Бога все это, что творится, не от бога, прежде такого не было, нет! - Старик зло рассмеялся, потом закашлялся, еле дыша продолжил: - Сидят и во мне, сидят покуда церковных блудней ложь и невежество. И не от лукавого то, не от Бога - люди, только сами люди... ни при чем тут промысел Божий.
Даброгез потянулся, разогнул затекшие ноги.
- И ты говоришь обо всем этом где придется, да? Пророком себя, наверное, считаешь, да скорее - безумец ты просто.
- Не спеши, - старик дернул за край плаща, сам испугался своего смелого жеста, - отрицание неправды не есть безумство!
Даброгезу стало скучно продолжать беседу с умалишенным. Он опять прикрыл глаза - через день, большее два он будет наверху, а там - за дело! И в конце концов, не сошелся же свет клином на этом Сигулии с его заурядным королевством.
- Зачем же ты тогда спас меня от этих несчастных, ослепленных невежеством? - спросил вдруг старик после большой паузы.
- Шума не люблю, - лениво ответил Даброгез.
- И только? Нет, не говори так. В тебе проснулось то, что было основой, что и есть человек истинный...
- Слова.
- А ты знаешь, почему распалась ваша Империя? - Бродяга явно решил зайти с другого бока.
- Такая же наша, как и ваша, - отозвался Даброгез.
- Вот-вот, не ваша и не наша. Да потому, что она не нужна стала никому, все устали от нее - и знать, и простолюдины, и сами императоры. И ничего нового-то она предложить уже не могла, выдохлась! Потому и не возродиться ей никогда. Господи, прости грешника за недоброе слово! - Старик осенил себя размашистым широким крестом.
- Так-таки и не возродиться? - Даброгеза начинало злить упрямство старика. - Да ты кто такой, уж и не пророк ли впрямь?!
В глазах его застыл расплавленный воздух, загудело. Даброгез пожалел, что дал глоток из фляги старику - снадобья оставалось мало, надо бы попридержать.
- Я остался жив только потому, что палача сыскать не успели, - сказал старик, - мне ли лгать на пороге смерти? И я не пророк, ты прав. Просто нет той силы, чтобы оживить труп, даже если труп этот - целая Империя.
Даброгез еле сдержался. "А я? Мои люди, мои замыслы, моя воля, мой разум - все бред?!" Он только плотнее сжал губы.
- Я видел живые трупы, - проговорил он неожиданно для самого себя, - они выглядят неплохо, а главное, они есть, старикашка! Где тебе постичь это!
Бродяга засопел, заворочался. Только теперь Даброгез заметил, что он весь, с головы до ног, в соломе - так и не отряхнулся даже!
- Я знаю, на Востоке делают страшные вещи, - ответил он, - можно лишить людей воли, не спорю, сделать их ходячими мертвецами. Но вернуть им душу трудно, и вряд ли это сделает тот, кто сам не знает толком - жив ли он, мертв ли.
Даброгез вскочил на ноги, сжал кулаки.
- Я убью тебя, мразь, - закричал он, не помня себя. И даже занес ногу, чтобы ударить.
Старик затрясся, и глаза его, наполнившись страхом, снова сделались безумными.
- За что, что ты?! - залепетал он, защищаясь тонкими, в набрякших венах руками. - Я же ничем тебя не обидел, да и не мог я...
Даброгез остыл так же быстро, как и взъярился. И он понял, что бродяга, конечно, имел в виду вовсе не его, что это простое совпадение. Да и откуда этому сморчку было понять его, Даброгеза, проделавшего за свою короткую жизнь такой путь, какой и не снился сотням, да что там - тысячам этих бродяг! Он сел, огляделся - глаза настолько привыкли к темноте, что казалось, он видит выражения лиц у сидящих в другом конце подвала. По углам хихикали. Но это не имело значения.
- Не бойся, - сказал он старику, - я вспылил, прости.
- Да-да, ты не такой, как они, - зачастил проповедник. Они все лишенные воли: и те, с кем ты сидел там, наверху, и эти... Не думай, что только там, далеко на востоке, можно увидеть живые трупы. Они здесь, они повсюду. Они сами не знают этого, но живому-то человеку это открыто - ясней ясного. Скажи, ты ведь сразу увидел, что Сигулии и его окружение...