Глава 16

ХИДЖРА

— Оазис Ясриб

— Его население

— Религиозные представления его жителей

— Отношение Мухаммеда к поэтам

— Учение об умме

— Клятва ясрибитов

— Распространение ислама в Ясрибе

— Подготовка к переселению мусульман из Мекки в Ясриб

— Видение в доме Хинды

— Переговоры в долине Мина, договор с ясрибитами

— Начало хиджры

— Планы курайшитов

— Кровавый заговор

— Покушение

— Бегство

— Прибытие в Ясриб

В эти годы страсти бушевали не только в Мекке. Далеко на севере, в богатом и плодородном оазисе Ясриб (Йасриб), до которого из Мекки верхом добирались дней за пять-шесть, а пешком — дней за одиннадцать, многолетняя смута постоянно приводила к кровавым столкновениям.

Ясриб лежал в котловине, окруженной холмами и скалами вулканического происхождения, пересеченной вади — руслами временных потоков, которые лишь после сильных дождей наполнялись водой и грязью. Древние вулканы, сделавшие почву оазиса плодородной, местами покрыли ее пластами черной лавы, на которой ничего не росло. Пятьдесят пять квадратных километров пригодной для обработки земли — примерно пять с половиной тысяч гектаров — составляли все достояние жителей оазиса. Здесь посевы пшеницы и ячменя чередовались с посадками финиковых пальм, с садами, для полива которых приходилось доставать воду из глубоких колодцев.

Земля была сама жизнь, землю покупали и арендовали, делили и захватывали силой. От этого поля и сады не увеличивались, и растущему населению оазиса жить было все труднее, никакие кровавые столкновения проблему не решали и решить не могли.

Население Ясриба было пестрым. Когда-то, в незапамятные времена, в оазис переселились три племени, исповедующие иудаизм, а примерно за сто лет до описываемых событий в Ясриб из Йемена переселилось небольшое племя Бану Кайла и стало жить в нем под покровительством местных язычников. Однако вскоре пришельцы с юга размножились, почти без следа ассимилировали своих патронов и разделились на два родственных племени — Аус и Хазрадж, между которыми началась нескончаемая кровавая борьба.

В этой борьбе принимали участие и племена, исповедовавшие иудаизм Бану Курайза, Бану Надир и Бану Кайнука, ставшие клиентами племен Хазрадж и Аус.

Хазрадж, Аус, иудаистские племена Курайза, Надир, Кайнука и остатки древнего языческого населения составляли «народ» Ясриба, осознававший общность своих интересов только тогда, когда возникала угроза всему оазису со стороны кочевников.

Храм богини аль-Манат почитался язычниками Ясриба как святыня, но почитался меньше, чем Кааба, и не всеми. Многие хазраджиты и авситы были заражены различными толками христианства, что не мешало им, впрочем, чтить и Каабу.

Последняя вспышка междоусобицы в оазисе в 617 году завершилась кровопролитным сражением между хазраджитами, на стороне которых выступало племя Кайнука, и авситами, союзниками которых были племена Курайза и Надир. В этом сражении ни одна из сторон не достигла решающего перевеса, и было заключено перемирие. В условиях шаткого перемирия, с неоплаченными долгами кровной мести, с неразрешенными спорами из-за земли и продолжал жить оазис Ясриб.

Язычники устали от вражды и не видели из нее выхода.

О Мухаммеде и его учении в Ясрибе хорошо знали. Такие понятия, как единый невидимый Бог, путь индивидуального спасения, пророчество, священное писание, ниспосланное людям свыше, воскресение после смерти, были ясрибским язычникам, живущим бок о бок с насара и яхуди, хорошо знакомы. Более того, от яхуди язычники переняли представления о мессии — спасителе, который придет к избранному народу, чтобы не только вывести его на праведный путь, но и обеспечить ему торжество над всеми врагами. Некоторые язычники полагали, что Мухаммед, выступивший с проповедью в Мекке, и есть ожидаемый мессия, и считали, что нужно всех опередить и постараться переманить этого мессию к себе.

Следует напомнить, что Мухаммед, хотя и являлся курайшитом, был для жителей Ясриба не совсем чужим — его прабабка, мать Абд аль-Мутталиба, и предки его матери Амины происходили из этого оазиса.

Первая встреча Мухаммеда с язычниками Ясриба произошла в священные месяцы 620 года на одной из ярмарок в окрестностях Мекки, где Мухаммед заводил знакомства и вступал в разговоры на религиозные темы с разноплеменным людом, стекавшимся к Мекке во время ежегодного паломничества.

Пожалуй, нигде язычество не выступало в столь ненавистном Мухаммеду облике, как на этих ярмарках, где мирно уживались торговля, религиозное благочестие и светские развлечения.

В палатках, над которыми развевался кусок красной материи, шла бойкая торговля вином. Отсюда неслись пьяные песни, дикие выкрики, взрывы смеха. Веселье часто кончалось жестокими драками. Вокруг валялись грязные, потерявшие человеческий облик пьяные — прямо под палящими лучами солнца, облепленные мухами; через них равнодушно переступали прохожие. Некоторые кочевники за несколько дней пропивали все — скот, одежду и даже оружие; голодом и нищетой оборачивалась для них пагубная страсть к вину. Среди зажиточных пьяниц особым молодечеством считалось истребить все привезенное торговцем вино, заставить его «спустить флаг» — снять с палатки кусок красной ткани, служившей вывеской питейного заведения.

Вином торговали день и ночь, здесь же на деньги и вещи играли в кости и стрелы.

Между шатрами паломников и торговцев разгуливали съехавшиеся со всех концов Аравии разносторонне образованные куртизанки — нарядные, бойкие, веселые, нисколько не стыдящиеся своей профессии и никем не презираемые. Они умели петь и плясать, знали стихи и забавные истории, могли своим присутствием украсить и развеселить компанию гуляк. По сравнению с женщинами из кочевых племен, неграмотными, грязными, худыми от постоянного недоедания, с огрубевшими от солнца и ветра лицами, они казались чуть ли не сказочными небожительницами, сулящими невиданные наслаждения — дорогие, не каждому доступные, а потому еще более заманчивые.

Для Мухаммеда и вино, и азартные игры, и блудницы — все это был грех, мерзость язычества, сплошное беззаконие. Реальный вред этих пороков связывался в его сознании с вредом духовным, с полной потерей интереса к религии, с наплевательским отношением к любым богам. И действительно, на людей, бездумно и беспечно пренебрегающих своим завтрашним днем ради наслаждения, игры и забавы, ради утоления сиюминутных страстей, обещанные Аллахом воскресение из мертвых и страшный суд вряд ли могли произвести глубокое впечатление; нелепо было рассчитывать, что эти слабовольные грешники изо дня в день и из года в год будут вести жизнь, ограниченную рамками религиозных законов, чтобы избежать посмертных мучений в аду и заслужить райское блаженство.

Сурово и непреклонно взирал пророк и на забавы иного рода — на толпы людей, собравшихся послушать бродячих поэтов и актеров, этих странствующих рыцарей пустыни, желанных гостей каждой ярмарки и каждого племени. Общепризнанная одержимость поэтов делала их в глазах арабов людьми неприкосновенными, людьми не от мира сего, людьми, которых так же недопустимо обижать, как юродивых и бесноватых. Несмотря на такое отношение, некоторые поэты имели нередко смертельных врагов и даже во время всеобщего паломничества к святыням Мекки скрывали свое лицо под маской и выступали инкогнито. В поэтических состязаниях, собиравших многочисленных слушателей, поэты оспаривали друг у друга всеарабскую славу, а потом в узком кругу подвергали представленные на конкурс произведения подробному и пристрастному разбору, по строчке, по слову перебирая длинные героические поэмы и лирические касыды. Впрочем, если всенародный приговор обжалованию не подлежал, то суждения собратьев по перу нередко категорически отвергались. Когда начинающей поэтессе Хинде прославленный патриарх поэтического цеха, прослушав ее стихи, сказал, что она самая талантливая «из баб», Хинда возмутилась этим приговором и самоуверенно возразила, что она первая не только среди баб, но и первая среди тех, кто отличается от баб некоторыми особенностями телосложения. Непристойный ответ Хинды, поразивший слушателей своим остроумием, увековечил ее имя в истории арабской поэзии.