Оэл обещал подумать и через некоторое время представил «мозговому тресту» теорию вакуум-компрессора.

— Я исхожу из представления о вакууме, как о всепроникающей материальной среде, — пояснял он собравшимся на совещание коллегам. — Эта среда способна при определенных условиях поглощать энергию и затем переизлучать ее в виде вакуумных волн.

— Вы излагаете азы теории Борга, — нетерпеливо перебил председательствовавший Стром. — Даже я, неспециалист, знаком с ними!

— Тем лучше, — невозмутимо сказал Оэл. — Итак, под воздействием облучения, иначе говоря, накачки, происходит энергетическая поляризация вакуума…

— Положительный и отрицательный вакуум?

— Или вакуум и антивакуум. По аналогии с электрическим зарядом Борг ввел понятие вакуумного заряда. Как известно, носители этого заряда получили название оэлронов.

— Они еще не обнаружены экспериментально, не так ли?

— Да, оэлроны остаются невидимками, но их существование подтверждено косвенным путем.

— Вы упомянули о вакуум-компрессоре. Что это такое? — торопил Стром.

— Суть предложенной мною вакуумной компрессии такова. Допустим, межзонная рекомбинация оэлронов происходит таким образом, что закон сохранения импульса…

— Нельзя ли попроще? Здесь ведь не одни лишь физики!

— Вы же не захотели довольствоваться азами, — невинно проговорил Оэл. — Впрочем, ими уже не обойтись. Иначе придется принять на веру мои доводы.

— Их правильность докажете знатокам. А сейчас, пожалуйста, самую суть. И покороче.

— Мне удалось теоретически доказать, что возможны поликристаллические структуры, способные накапливать оэлроны. В известном смысле, это равносильно компрессии, то есть уплотнению вакуума, причем образуется две зоны, разделенные энергетическим барьером. В одной скапливаются плюс-оэлроны, в другой — минус. Остается добавить, что, сняв барьер, можно высвободить заключенную в вакуум-компрессоре энергию в виде импульса вакуумных волн.

— А откуда берется энергия накачки? — недоверчиво спросил Стром.

— Разве я не сказал? — удивился Оэл. — Ах да… Так вот, генератором накачки послужит Светоч, хотя возможны и другие источники. Например, в эксперименте…

— Достаточно! — снова прервал его Стром. — Если я правильно понял, ваш вакуум-компрессор и есть «ловушка для Светоча»? Выходит, проблема решена?

— В теоретическом плане — да, — подтвердил Оэл. — Но мне не нравится само название «ловушка для Светоча». Область применения вакуум-компрессора несравненно шире. Как энергоемкий элемент, он не имеет себе равных. Высокий коэффициент полезного действия, идеальная экологическая чистота, отсутствие агрессивных сред, вроде электролита, компактность…

Раздался взрыв изумленных голосов:

— Это же революция в источниках энергии!

— И в транспортных средствах!

— Почему только транспортных? А станки? Роботы? Та же связь на вакуумных волнах! Наконец, длительная консервация энергии!

— Да, заманчиво… — согласился Стром. — Но как скоро мы можем…

— О практическом использовании моей идеи говорить, к сожалению, преждевременно. Даже экспериментальная проверка, а она необходима в первую очередь, встретит большие трудности, и прежде всего технологического порядка.

— Ну что ж, по крайней мере мы теперь знаем, над чем нужно работать. Какие есть соображения?

Члены «мозгового треста» один за другим брали слово, спорили, предлагали.

— Своими силами мы можем не справиться, — сказал пожилой структуролог Найт.

— Нужно подключить промышленность Мира.

«Снова Мир, все на нем замыкается, — неприязненно подумал Стром. — Отдать эпохальную идею, отказаться от самостоятельности? Ну нет! Пока речь идет о локальном эксперименте, цель которого — подтвердить принцип. Неужели мы так беспомощны, что не сможем сами создать действующий макет «ловушки для Светоча»? И вот тогда не с пустыми руками можно будет возвратиться на Мир.

Какой подарок мы сделаем Игину! И не одному ему — всем людям!» «Вперед, только вперед!» — вспомнил он игинский девиз.

— Нельзя терять времени! — возразил футуролог Найту. — На Мире много своих дел. Ну, что решим?

— Начнем, а там видно будет!

— Сил хватит!

— Нужно работать!

— А вы что скажете, Оэл? — поинтересовался Стром.

— Я теоретик, — неопределенно ответил молодой ученый.

К счастью, в «мозговом тресте» были и экспериментаторы. Физики Рут и Биго взялись выполнить практическую проверку теории. Группа инженеров обещала разработать технологию.

Никогда еще не чувствовал себя Стром так хорошо. С недоумением вспоминал, каким жалким стариком был недавно. Как он мог опуститься, потерять веру в себя и в людей?! Был близок к тому, чтобы умереть, пусть не физически — духовно.

Нет, долой воспоминания! Перед ним будущее. А ведь это главное, когда оно есть.

5. Мысли о немыслимом

Борг сидел за письменным столом в своем кабинете. Глаза его были закрыты.

Но он не спал. Думал.

Сейчас в нем не было ничего от того дремучего, ветхого старца, каким его впервые увидели Игин и Стром. Не походил он и на оракула, к словам которого все прислушиваются с благоговейным трепетом. За столом сидел очень старый, усталый, но одухотворенный живой, деятельной мыслью человек.

Борг думал о смерти. Он чувствовал ее приближение. А умереть именно теперь, когда под угрозой его доброе имя ученого, означало бы постыдное бегство.

Джонамо все еще покоится в мраморном мавзолее, и молчат датчики, слепы дисплеи, замерли на нулях счетчики… Не означает ли ото неудачу его грандиозного эксперимента?

«Неужели я ошибся?» — в сотый раз спрашивал он себя и не находил ответа. И вся сосредоточенная здесь электронная премудрость — компьютер высшего интеллектуального уровня, связанный с его мозгом приемником биоволн, синтезатор решений, линии связи, шифраторы и дешифраторы, другие всевозможные приборы — не могла ответить на этот мучительный вопрос.

В представлении Борга изобилие техники, усиливавшей и убыстрявшей мышление, было чем-то вроде удобных домашних туфель или иной привычной вещи, которую перестаешь замечать и воспринимаешь, как часть самого себя. Казалось вполне естественным, не поднимаясь с кресла, войти в контакт с любой организацией и с любым гражданином Мира, мгновенно получить нужную информацию, присутствовать при событиях, происходящих на другом континенте.

Борг ни сейчас, ни прежде не впадал в зависимость от техники, полагался только на свой интеллект. Да он и не всегда располагал таким изобилием электронных помощников. Вернее, обзавелся ими уже после Утопии. И успел привыкнуть.

Как настойчиво, наперебой, навязывали они ему свою помощь, когда можно было обойтись без нее, и как мало от них проку теперь, в часы сомнений…

Образ Джонамо не покидал его сознания. Перед закрытыми глазами стояла хрупкая женская фигурка, сияли люстры концертного зала, а в ушах не умолкали органные аккорды рояля.

«О чем она сейчас думает?» — прошептал он.

Ему неожиданно захотелось промоделировать мысли Джонамо, как моделировали при разговоре Утопии с Миром версию отдаленного космическим пространством собеседника.

Он сознавал, что это бессмысленное желание. Ведь вероятностная модель в столь экстремальных обстоятельствах может разительно отличаться от действительности. Да и само слово «думает» в приложении к Джонамо теряло смысл, если его мрачные опасения оправданы. И все же Борг не нашел в себе сил отбросить навязчивую идею.

— Вправе ли я считать себя человеком? — проговорил голос «Джонамо», и его трагические интонации поразили Борга до глубины души. — Пожалуй, нет…

— Неправда! — непроизвольно воскликнул Борг. — … Я всего лишь репродукция человека, бесплотный двойник, средоточие энергетических полей, доведенное до совершенства и наделенное чужим разумом… Несусь, вернее, распространяюсь во Вселенной, оторванная от своей основы — Джонамо… Мыслящая волна не имеет права на собственное «я», не должна мнить себя личностью! Интересно, понимает ли это Борг, представляет ли меру моего одиночества.