Однако, вопреки своей репутации отчаянных буянов, кирасиры вели себя значительно лучше, чем обычно, как будто их что-то сдерживало. Они были шумны и веселы, радовались тому, что им попалась такая отличная квартира, но они не позволяли себе ничего оскорбительного или вызывающего по отношению к обитателям усадьбы.

Если хорошенькой горничной случалось пробежать по двору в сад или куда-нибудь еще, она непременно попадала под обстрел приветственных возгласов и любезностей на французском, фламандском или английском языке, но если не считать этого, то поведение кирасиров было не хуже, чем поведение большинства солдат, присланных на постой.

Командир не разрешил солдатам разместиться в доме, и они расположились на ночлег в надворных строениях, о чем свидетельствовали соломенные постели, разбросанные на полу амбара и других служб, где они провели ночь. Такая учтивая покладистость солдат капитана Скэрти по отношению к хозяину усадьбы отнюдь не вязалась с характером их командира, и, чтобы рассеять недоумение читателя, мы приведем здесь разговор Скэрти с корнетом Стаббсом.

Оба офицера находились в большой гостиной, отведенной для них в восточном флигеле дома. Стоит ли говорить, что это была великолепно обставленная комната! Усадьба сэра Мармадьюка Уэда была не только одной из самых старинных, но и одной из самых богатых того времени. Стены гостиной были обиты испанской кожей, тисненной геральдическими эмблемами; зеленые бархатные гардины на громадном окне-фонаре спускались тяжелыми складками до самого пола, великолепная мебель с чудесной резьбой представляла редчайшее собрание прекрасных произведений средневекового искусства.

Массивный круглый стол посреди комнаты был покрыт тяжелой скатертью из яркой узорчатой дамасской ткани, а на полу, вместо брюссельских или турецких ковров, лежали гладкие циновки из блестящего тростника, сплетенного красивым узором.

Скэрти сидел, развалившись, в кресле, обитом алым бархатом, а корнет, который только что вошел в комнату, стоял перед ним как на аудиенции, точно собираясь о чем-то рапортовать.

Оба офицера были без доспехов и, против обыкновения, даже без стальных кирас.

Скэрти был одет по последней моде и обращал на себя внимание обилием всевозможных украшений. На нем были камзол из желтого атласа, короткие атласные штаны, отделанные внизу шелковой лентой с золотыми застежками. Широкий вандейковский кружевной воротник, такие же манжеты и алый пояс, также расшитый золотом; ноги его были обуты в ботфорты из желтой кожи, а их широкие отвороты были пышно отделаны тонким белоснежным батистом.

Несмотря на мертвенную бледность и мрачное, почти зловещее выражение, нередко мелькавшее на его лице, капитана Скэрти можно было назвать красивым человеком. В глазах многих придворных дам он считался необыкновенно интересным; и сейчас, когда он сидел, непринужденно откинувшись в кресле, и перекинутый через его правое плечо алый шарф перекрещивался с другим, более темного оттенка, завязанным петлей, в которой покоилась его правая рука, он бесспорно производил впечатление.

Раненый мужчина, в особенности если он был ранен в поединке, опасен для взоров чувствительных молодых леди. Возможно, что капитан Скэрти проникся этой не слишком глубокой истиной. Возможно, что такая мысль пришла ему в голову в это самое утро, когда он завершал перед зеркалом свой туалет.

Корнет Стаббс не отличался ни красотой, ни изяществом, однако всякий, кто был знаком с обычным неряшливым видом Стаббса, не мог не заметить, что в это утро он оделся особенно тщательно.

На нем была его обычная кожаная куртка, но с чистым воротником и чистыми манжетами, и его пухлое румяное лицо также было чисто вымыто, что бывало далеко не всегда.

Даже его соломенные волосы чуть-чуть блестели, точно их недавно старательно приглаживали щеткой.

Щеки Стаббса пылали, а в глазах появился мягкий блеск, свидетельствовавший о каком-то душевном волнении, о каких-то более тонких мыслях, чем те, которые владели им обычно. Словом, у Стаббса был вид человека, который имел несчастие влюбиться.

Корнет стоял молча, как будто, доложив, он теперь ожидал ответа.

– Я рад, что они приняли это так спокойно, – сказал капитан в ответ на сообщение, которое ему сделал корнет. – Наши молодцы не привыкли спать в конюшнях, когда под боком у них прекрасный дом. Но мы теперь в Англии, Стаббс, и здесь не годится вести себя так, как во Фландрии. Мы можем восстановить этим здешний народ против нашего доброго короля.

– Да, верно, – тупо подтвердил Стаббс.

– А кроме того, – продолжал капитан, обращаясь скорее к самому себе, чем к своему подчиненному, – у меня есть и другая причина не позволять им грабить и вольничать до поры до времени. Может наступить такой момент, когда окажется выгодно «нажать». Кошка играет с мышью, прежде чем съест ее. А что, эти бездельники ворчали на мои приказания?

– Нисколько! Ей-Богу, нет! Они слишком привязаны к вам.

– Так вот что, корнет: когда вы пойдете к ним, можете обещать им вдоволь мяса и пива. И того и другого они получат полный рацион, а может быть, и двойной. Но чтобы не смели самовольничать и таскать! Скажите им, чтобы соблюдали восьмую заповедь, и, если кто-нибудь посмеет ее нарушить, пусть знает: тут же вздерну на сук! Им надо внушить, что мы сейчас не на войне, хотя Бог знает, не придется ли нам скоро опять воевать. Судя по тому, что я слышал и видел вчера среди этого сброда, я не удивился бы, если бы король еще до весны приказал нам расправиться с ними.

– Очень на то похоже, – согласился Стаббс.

– Мне-то все равно, когда бы это ни случилось, – задумчиво продолжал капитан кирасиров. – Чем скорее, тем лучше! Но только если дело дойдет до драки, нас отсюда отзовут, а после этих чертовых маршей и контрмаршей я не прочь отдохнуть немного. Мне кажется, я мог бы чудесно насладиться здесь полным бездельем – так, месяц-другой. Ведь недурна квартирка?

– Ну, еще бы!

– И девушки тоже недурны... Вы их видели?

– Да, мельком в окно, в то время как я одевался. Я видел – их было две на террасе.

– Их только две и есть – дочь и племянница. Ну, корнет, признавайтесь: которая из них?

– Пожалуй, маленькая мне больше по вкусу. Красотка, черт побери!

– Ха-ха-ха! Как же я не догадался! – воскликнул капитан. – Да, продолжал он, понизив голос, словно рассуждая сам с собою, – я думаю, да и всегда так думал, что мать-природа создала некоторые души, совершенно не способные оценить ее лучшие произведения! Вот передо мной человек, который искренне считает, что эта маленькая егоза и жеманница красивее царственной сестры. А эта женщина, на взгляд человека со вкусом и опытом, обладает такими достоинствами! Редкими достоинствами. Ха-ха-ха! Стаббс – что он видит? Юбку да корсаж! Я вижу много больше – нужно ли говорить! – душу. Он видит хорошенькие губки, блестящие глазки, красивый носик, пышные косы и влюбляется без памяти в то или другое. А для меня это не только губы, взгляд или волосы, а все вместе – и губы, и глаза, и нос, и щеки, и кудри неотделимо от души!

– Ну это уж чересчур высоко – мечтать о таком совершенстве! – воскликнул Стаббс, который стоял и слушал этот восторженный монолог.

– Да-да, совершенство, так оно и есть, корнет!

– Но где же вы его отыщете? Думаю, что нигде.

– Вы слепы, корнет! Слепы, слепы, как крот, иначе вы еще нынче утром увидели бы его!

– Согласен, – сказал корнет. – Я видел нечто очень близкое к нему – более близкое, чем я видел за всю свою жизнь. Я, право, не думаю, что во всей Англии найдется еще столь прелестное создание. Нет, черт возьми, не думаю!

– Какое создание?

– Да та самая малютка, о которой мы с вами говорим! Ее зовут мисс Лора Лавлейс. Я узнал это от ее горничной.

– Ха-ха-ха! Вы просто дурень, Стаббс, к счастью для вас! К счастью для меня, хочу я сказать. Будь вы одарены вкусом или рассудком, мы могли бы стать соперниками, а это, мой очаровательный корнет, было бы для меня большим несчастьем. Но теперь наши пути идут врозь. Вы видите что-то – ни вы, ни я не можем сказать, что именно, – в мисс Лоре Лавлейс. А я вижу нечто в ее кузине, и я могу понять и понимаю, что это такое. Я вижу совершенство! Да, Стаббс, сегодня утром у вас перед глазами была не только самая красивая женщина Бэкингемского графства, но, может быть, самая прекрасная в Англии! А вы этого не поняли. Ну, не беда, достойный корнет! О вкусах не спорят. А ведь как хорошо, что не все думают одинаково!