В дальнейшей части этого пути мы шли три дня прямо на запад, так как местность к северу была необычайно гориста и более бесплодна, чем все, что мы видели до сих пор, в то время как к западу мы обнаружили приятную долину, тянущуюся между двумя большими горными цепями. Горы имели вид ужасающий, так как на них не было ни деревьев, ни травы, и были они совершенно белы от сухого песка. В долине же имелись деревья, трава, кое-какие животные, годные в пищу, и некоторое население.

Мы проходили мимо их хижин или домов и видели возле них людей, но эти люди, как только замечали нас, убегали в горы. В конце этой долины мы вышли в населенную местность, но сперва призадумались, вступать ли в нее или же свернуть на север, к холмам. И так как цель наша, по существу, была прежняя — пробраться к реке Нигер, мы склонились к последнему, держа путь по компасу на северо-запад. Так шли мы без передышки еще семь дней.

Мы не старались завязывать сношения или знакомства со здешними обитателями, кроме тех случаев, когда мы нуждались в них для получения пищи или для того, чтобы получить указание о дороге. Так что, хотя мы и заметили, что край этот начинает становиться очень многолюдным, особенно по нашей левой руке, то есть к югу, мы тем круче придерживались северного направления, идя по-прежнему на запад.

На нашем пути нам попадались различные животные, которых мы убивали и съедали, и это всегда удовлетворяло всем нашим потребностям, хотя и не испытывали мы такой сытости, как тогда, когда выступили впервые. Итак, отклоняясь, чтобы избегать населенных местностей, мы, наконец, пришли к очень приятному и удобному потоку, недостаточно, однако, большому, чтобы называться рекой, и текущему на северо-северо-запад, то есть как раз в выбранном нами направлении.

На противоположной стороне этого ручья мы увидали несколько негритянских хижин и в небольшой низине растущий маис 133, или индийскую пшеницу. Это навело нас на мысль, что обитатели этой местности менее дики, нежели встреченные нами в тех местах, где мы побывали.

Мы двигались вперед целым караваном, и тут шедшие впереди наши негры закричали, что увидели белого человека. Мы сперва не очень удивились, так как считали, что парни попросту ошиблись, и спросили их, что они хотят сказать. Но один из них подошел ко мне и указал на хижину, расположенную на дальнем склоне холма, и я с удивлением увидал действительно белого человека, но совершенно обнаженного. Он возился у двери своей хижины и нагибался к земле, что-то держа в руке, точно работал над чем-то. Так как он был обращен спиной к нам, то нас не видел.

Я дал неграм знак не шуметь и подождал, покуда ко мне подойдут еще наши, чтобы посмотреть и проверить, не ошибаюсь ли я. И мы вскоре убедились в этом, так как человек, услыхав какой-то шум, выпрямился, пристально поглядел на нас и пришел в такое же, естественно, удивление, как и мы, неизвестно только, от испуга ли или надежды.

Однако не он один увидал нас. Все остальные обитатели, окружавшие его хижину, сбились в одну кучу и издали глядели на нас, отделенных от них небольшой впадиной, по которой бежал ручей. И белый, как и все остальные, — так впоследствии рассказывал он сам, — не знал толком, оставаться ли ему на месте или бежать. Как бы то ни было, тут мне пришло на ум, что раз среди туземцев имеются белые, то нам много легче будет дать туземцам понять, чего мы хотим — мира или войны. Потому, привязавши какую-то белую тряпку на конец палки, мы послали с ней к речке двух негров с приказом нести эту палку возможно выше над головою. И нас немедленно поняли: двое туземных негров и белый подошли к противоположному берегу.

Однако так как белый не говорил по-португальски, они могли объясниться друг с другом только при помощи знаков. Но наши дали ему понять, что с ними идут белые люди, на что, по их словам, белый рассмеялся. Как бы то ни было, коротко говоря, наши вернулись и сообщили, что вошли в дружеские отношения с белым; через час, примерно, уже четверо наших, два негра и черный князек, направились к речке, и белый вышел к ним.

Не провели они там и четверти часа, как ко мне прибежал негр и сказал мне, что белый — инглэзэ 134, как называет себя. Тут же я помчался с негром назад к речке, можете быть уверены, достаточно рьяно, и убедился, что белый действительно англичанин, как говорит, он страстно обнял меня, и слезы струились по его лицу.

Это был человек средних лет, не старше тридцати семи или тридцати восьми, хотя борода его сильно отросла, и волосы его головы и лица покрывали ему до середины спину и грудь. Он был бел, и кожа его была очень тонка, хотя и обесцвечена, а в некоторых местах вздулась волдырями и покрылась какими-то темно-коричневыми чешуйчатыми струпьями, что было следствием опаляющего солнечного зноя. Он был совершенно голый и так ходил, как сказал нам, больше чем два года.

Он был так невероятно взволнован встречей с нами, что в продолжение целого дня не мог толком разговаривать. А когда он на время удалялся от нас, мы видели, что он расхаживает и проявляет всякие чудачливые признаки радости, с которой не в силах совладать. Да и впоследствии в продолжение многих дней, стоило кому-нибудь из нас или ему самому проронить слово о его освобождении, как слезы выступали у него на глазах.

Поведение его было таким вежливым и располагающим, какого я никогда не видел ни у кого, и во всем, что он делал или говорил, проступали явственные признаки изысканного хорошего воспитания, и все наши очень привязались к нему. Он был человек образованный и математик. Правда, по-португальски он говорить не умел, но он разговаривал по-латыни с нашим лекарем, по-французски с одним из моряков, по-итальянски с другим.

Наши разбили становище на берегу речки, как раз напротив жилища белого, и он стал осведомляться, каковы наши запасы съестного и как собираемся мы пополнить их. Узнавши, что запас наш мал, он сказал, что поговорит с туземцами, и у нас окажется достаточно еды. Ибо, сказал он, они самые хорошие и добродушные изо всех обитателей этой части страны, что доказывает хотя бы то обстоятельство, что он так благополучно живет среди них.

Первое же, что сделал для нас этот англичанин, действительно принесло нам много пользы, ибо он, во-первых, в точности сообщил нам, где именно мы находимся, и какой путь нам лучше всего держать, во-вторых, он научил нас, как добывать себе достаточно съестных припасов, и, в-третьих, он служил совершеннейшим нашим переводчиком и миротворцем в сношениях со всеми туземцами, которых стало немало вокруг нас, при чем то был народ более свирепый и развитой, нежели встречавшиеся нам ранее. Их не так легко было испугать нашим оружием, и не были они столь невежественны, чтобы отдавать свои съестные припасы и зерно в обмен на наши игрушки, какие, я уже сказал прежде, делал наш искусный мастер.

Это все я говорю о тех туземных неграх, в среду которых мы скоро попали. Что же до тех бедняков, среди которых он жил, они мало разбирались в вещах, так как жили на расстоянии больше, чем в триста миль от берега. Они только собирали на северных возвышенностях слоновые клыки и относили их на шестьдесят или семьдесят миль к югу, где обычно встречались с другими торгующими неграми, и те давали им бусы, стекляшки, ракушки и каури 135, какие сами получали от европейских торговцев — англичан, голландцев и других.

Теперь мы стали сходиться ближе с новым нашим знакомым. И в первую же очередь, хотя сами имели жалкий вид в смысле одежды, — не имели ни обуви, ни чулок, ни перчаток, ни шляп и лишь малое количество рубах, — все же одели нашего англичанина, как могли. Наш лекарь, у которого были ножницы и бритвы, побрил его и подстриг ему волосы. Шляпы, как я сказал, в запасах наших не имелось, но он сам сделал себе, и весьма искусно, шляпу из куска леопардовой шкуры. Что же до башмаков или чулок, то он столько времени обходился без них, что не нуждался даже в полусапожках или ножных перчатках, какие я описал выше.