Верин муж не способен думать вообще. Он заведен на один вопрос:

- Как же так?

Утром они подошли к метро и Черный глухо сказал:

- Сегодня не буду работать. Отдохнуть надо. И подумать. Может быть, вообще ни к чему все это.

- Я домой пойду, - ответил верин муж, - Я просто посплю. Просто посплю, приму ванну, а потом покушаю. Почитаю немного. Сто лет не читал. А с работы уволюсь. Какая к черту работа? Что-нибудь придумаю. Все равно не платят.

- Что же, пока.

- Пойдем ко мне домой, - попросил верин муж. - Не хочется одному.

Они спустились на эскалаторе, еще часа пик не было, одни уборщицы, рыча машинами, надвигались на них строем. Пригромыхал поезд.

- Смотри, наши! - Черный указал рукой на битком набитый вагон. В глазах его блеснула гордость.

- Там сидеть негде, - сказал верин муж. - Вон ведь сколько со свободными местами. Я туда не пойду.

- Пойдем! - тащил его Черный. - Ведь наши!

Вериного мужа хватило только на самое слабое сопротивление. Уборщицы остановились, с интересом наблюдая, как Черный тащит его в вагон.

- Черный, Черный! - заволновались в вагоне. - Тебя искали, ты куда-то пропал!

- Я знаю.

Неподвижные, снулые лица, мерно качающиеся в пронзительно белом свете, у всех одинаковое, чуть сумасшедшее выражение. Идиотическая отрешенность. Вой поезда, невообразимая теснота, можно поджать ноги и висеть, а главное очень неприятное чувство, томление, почти страх. Будто все специально на тебя смотрят, следят исподтишка. Словно ты центр.

- Тесно как, - неуверенно пробормотал верин муж.

- Что?

- Тесно, говорю!

Черный не ответил. Он, пожалуй, и не слышал ничего, рефлекторно переспросил, его лицо приобрело то же снулое, нечеловечески равнодушное выражение - взгляд мертвеца.

По вагону носилась радость. Черный пришел, сам Черный, надо же, как повезло сегодня! Его неповторимые, изначально родные токи. Он излучал силу и силу вбирал. Как я рад, говорил он, как я рад, люди, что я здесь, как мне этого не хватало, как смертельно я устал от пустоты и разреженности воздуха! Ну-ка, наддайте! Наддайте, милые, ничего не скрывайте, мы одно, чем нас больше, тем мы лучше и счастливее! Забирайте все, не стесняйтесь!

И началась игра. Он становился то одним, то другим, то сразу всеми одновременно, он каждый раз возвращался в себя неузнаваемым, то уродливым, то прекрасным. О, счастье! Все больше становился размах между низменным и высоким, настолько велика была разница, что казалось - никакой разницы нет, разве так уж сильно отличается Северный полюс от Южного? Ну, Черный, ну, мастер, что он делает с нами!

Верин муж заметил, что люди раскачиваются, подчиняясь своему собственному ритму, а вовсе не тряске вагонной, что ритм захватывает его, пытается проникнуть внутрь, и он твердо решил выйти на следующей остановке. Ему очень было не по себе. Черный полностью отключился, он с этими сумасшедшими, ну его, Черного, а с ним и всю телепатию заодно, или как там они ее называют!!!

Правды, прррравды хотелось! Что превыше всего на свете? И органной музыкой - пра-а-авда! Что гнуснее всего на свете? Как предаварийный скрип тормозов - ло-уо-уо-уооооожь! Глубже, глубже докопаться, все раскопать. Вот здесь, например - купил себе новые часы, потому что старые плохо шли неправда, глубже - старые шли не так уж плохо, но хотелось поновее - еще неправда, еще глубже - мелочь какая-то, мелочь - а в глубине главное, вот здесь, чую - все вместе, как мяч, перебросили! - хотел настоять на своем, тоже человек, тоже имею право - теперь уже ближе, где-то здесь, еще, еще! мелкая месть, за что, кому, вот она, ложь в самом начале, сейчас разберемся, все вместе, ну-ка?

Поезд притормозил и толпу бросило вперед. Верин муж и сам не понял, каким образом его отлепило от двери, отнесло о Черного, зажало между двумя застывшими истуканами. Мертвая тишина, поскрипывание под полом, но, казалось, рев не утих и даже усилился. Чьи-то теплые руки бесцеремонно шарили в голове, он задыхался от духоты и мельтешения образов. Черный, боже мой, где же Черный? И сердце болело, и ноги. Как говорится, болело все.

Это кто там скрывается, кто прячет свои мысли от нас - сотня Черных всполошилась - это мой друг, не трожьте его, он здесь случайно, он не наш, на что сказали ему, какой он друг тебе, он твой враг и соперник, он держит в сердце месть и не мстит тебе только из страха - нет, не трожьте его - мы знаем, но согласись, невозможно - и тысячи тысяч Черных из разных концов вагона умоляли, грозили, а миллионы миллионов других соглашались, но уже нарушилось равновесие Правды, уже проникла ненавистная ложь, так как согласие было дано из вежливости и немножко из страха, и это тоже было поставлено в счет другу Черного, а друг этот испуганно жался в испуганном уголке сознания - стойте, кричали Черные, зачем он вам, он сейчас сойдет и мы продолжим нашу великолепную, нашу восхитительную игру, но остальные сказали - ты лжешь, ты не находишь нашу игру восхитительной, и сами Черные тоже сказали друг другу - ты лжешь, ты не так уж хочешь, чтобы его не трогали. Но ведь он не согласен, он категорически против, он - в последнюю очередь и в конце концов он просто может не выдержать самого себя, я сам это сделаю, но потом. И Черные начали спорить друг с другом, а остальные повернули свои глаза к тому, кто скрывал свои мысли.

Не надо! Зачем?!

Сначала верин муж почувствовал нарастающую тревогу, потом показалось ему, что окружающие активно, даже с какой-то радостью ненавидят его. Качание прекратилось, все замерли. Полная, жуткая тишина.

И множество голосов, множество воспоминаний вдруг выплыло на поверхность, самых ничтожных, забытых самым тщательным образом. Он выпучил глаза, открыл рот, схватился за сердце.

- Ду-у-ушна!

И то, чем он гордился всю жизнь, и то, чего он стыдился, и то, чего лучше бы не вспоминать никогда.

И оказалось, что он подлец, но не совсем подлец, а так, в меру, но от этого еще хуже.

Оказалось, что трус, но опять-таки не совсем, что мог бы и смелым быть, да и бывал иногда - из подлости или из эгоизма.

Оказалось, что никого никогда не любил, и жену не любил, и самого себя еле терпел, что тоже не слишком-то хорошо.

Оказалось...