— Можно организовать? — спросил Галайда милиционера.

— Почему нельзя? Все можно. Нельзя только на небо влезть.

На крыльце появилась Устя.

— Вы доси чухаетесь? — Уперлась кулаками в бока. — Ай-яй-яй! А може, поснидаем? Яешню зробым з салом, га?

Галайда отдал распоряжение взять след и начать поиск.

— Ответственным за поиск назначаю вас, товарищ старшина, — сказал он Сушняку. — Возьмите с собой шестерых. Если след раздвоится, поделитесь поровну. Тогда во второй группе старшим будет сержант Денисов.

— Треба дополнить моими. — Устя с гордостью поглядывала на комсомольцев, глаза их горели нетерпением ожидания.

Галайда недолго колебался.

— Ладно, не помешают, Устя.

— Ох, ты же и типчик, Галайда! Оказываешь снисхождение. Да мои хлопцы такие!.. — Она даже слов не нашла. — Твои в зеленых картузах скиснут, а мои в кепочках… — И, не найдя подходящих слов, улыбнулась: — Пера и пуха!

Отправив поисковую группу, Галайда с милиционером и председателем пошли к сельскому клубу, где положили Митрофана и куда пока никого не пускали в ожидании исполнения формальностей.

У клуба дежурил дружинник с винтовкой, красно-черная лента повязана на рукаве. У подъезда опасливо жались какие-то старухи, мгновенно умолкнувшие при приближении начальства. Милиционер, посветив фонариком, подозрительно вглядывался в их темные лица и приказал часовому открыть дверь.

— Чего ты лякаешь старух? — укорила милиционера Устя.

— Таких перелякаешь! А почему, отвечу. Бывали случаи, когда из старухи объявлялся натуральный бандюга с двумя шпалерами. Забыла, в каком селе живешь, Устенька?

Клуб помещался в доме сбежавшего с гитлеровцами лавочника. Сломав комнатные перегородки, комсомольцы оборудовали зал, в который при желании можно было вместить человек полтораста. Сейчас стулья были сдвинуты к глухой северной стене, сплошь залепленной плакатами, а посередине зала на табуретках, обтянутых кумачом, стоял гроб, тоже кумачовый, и возле него знамя.

— Чье знамя? — спросил Галайда.

— Наше, комсомольское, — гордо ответила Устя и насторожилась, ожидая возражения. — Що, не так?

— Так, так, правильно, — успокоил ее Галайда. — Есть кто еще из его семьи, кроме Митрошки? Жена, дети?

Милиционер шагнул вперед, кашлянул в кулак, продолжая, не отрываясь, глядеть на искаженное предсмертной конвульсией, неузнаваемое лицо Митрофана.

Ответил председатель сельсовета:

— Жена его померла от брюшного тифа при немцах, больше никого не осталось в семье, кроме его и Митрошки. Пришел Митрофан сюда с Белоруси. Человек был… как поточнее сказать, шаткий. Хотя о покойниках худо не говорят…

Галайда нахмурился, переглянулся с построжевшей Устей, понял бестактность председателя, перебил его.

— Раз нельзя плохо говорить о покойниках, так и не говорите… Твердо пояснил: — Погиб за Советскую власть. Убит врагами нашей Родины. Он герой. Потому и хоронить будем, как героя.

Глава девятая

Вернувшись из Богатина, лейтенант Кутай, не отдохнув, заправил мотоцикл и поспешил в Скумырду, куда попал только после полудня. Ночную операцию закончили, убийцы сидели под замком в «темной» сельсовета.

Допросив преступников и не добившись ничего путного, капитан Галайда был в дурном настроении. Он мельком оглядел забрызганного грязью по самую макушку лейтенанта и продолжал молча, вприкуску пить чай из блюдечка, дуя на кипяток и причмокивая губами. На расшатанном столе лежали автоматы и ручная граната. Возле стены стояли две лавки и обшарпанное вольтеровское кресло, в простенке в потемневшей багетовой рамке висел портрет Сталина в маршальской форме. Портрет обвивали колосья жита. Шкафчик с бумагами и мраморный умывальник дополняли меблировку кабинета.

Кутай снял кожаный шлем. Галайда допил остывший чай, спросил:

— Кто будет проводить дознание?

— Подъедет следователь Солод, товарищ капитан.

— Угу! — Галайда плеснул в чашку крепкую заварку. — Так, значит, так. Словом, к шапочному разбору… В ногах правды нет. Садитесь, товарищ лейтенант.

Между двумя молодыми офицерами пока не сложились определенные отношения. Галайда прибыл на заставу со сравнительно тихого кавказского участка, поэтому имя его было безвестным, Кутай же имел громкую славу разведчика, орден, в приказах не раз отмечалась его фамилия. Тот факт, что к услугам Кутая нередко прибегал штаб отряда, особенно отделение майора Муравьева, лишь подчеркивал его незаменимость.

Кутаю нравился новый начальник заставы Галайда, пришлись по душе его энергия, воля, требовательность и исполнительность, поэтому Кутай стремился избежать осложнений в их отношениях, чтобы не повредить делу, которому они оба служили. И если кто и был отчасти виноват в некоторых стычках между ними, так это их общее начальство, иногда вызывавшее Кутая на задания без согласования с начальником заставы.

Сегодня же, о чем Кутай еще не знал, в ночном поиске бесследно исчез рядовой Путятин из группы старшины Сушняка. Обнаружили его отсутствие только после того, как поймали двух бандитов.

Галайда сообщил об этом Кутаю.

— Бывали случаи, — Кутай пытался успокоить крайне расстроенного капитана, — лес заглатывает…

— Заглатывает?

— Да. Наш район, так сказать, бункерный, — пояснил Кутай, — не знаешь, из какого схрона тебя за ногу уволокут. Бункера-то, сами знаете, под землей.

— А если Путятин?..

Кутай догадался, о чем думает начальник, и тут же отверг всякие сомнения.

— Я знаю Путятина. Нарушить долг, честь, присягу он не мог.

— Я тоже так думаю. — Галайда развел руками. — А вот старшина Сушняк заколебался. Ни два, ни полтора про Путятина.

— У них типичные для старшины и рядового нелады: требовательный старшина и рядовой со строптивым характером…

Галайда слушал, опустив ресницы и плотно сжав губы. Его внешнее бесстрастие было обманчивым. Продолжая следить за поведением лейтенанта, за его мимикой и жестами, он оценивал пока еще мало знакомого ему человека, сослуживца. Кутай не выгораживал старшину Сушняка, потерявшего своего подчиненного, хотя Сушняк, по слухам, ходил в любимцах у лейтенанта, и именно его почти всегда Кутай брал с собой, идя на выполнение наиболее сложных оперативных заданий. Кутая, безусловно, огорчало происшествие, и не только из-за того, что в нем был частично повинен Сушняк, но и потому, что всякая бессмысленная потеря была тяжела. Лес, конечно, мог «проглотить» солдата, однако где же скрывалось это таинственное чрево?

— Поиск Путятина надо продолжить, расширив район обследования, заключил Кутай. — Однако, на мой взгляд, только своими силами нам не обойтись. Придется побеспокоить и наших друзей… Местные жители могут быстрее нас напасть на след…

Кутай поинтересовался, как ведут себя пойманные убийцы.

— Надумали придуряться, — зло ответил Галайда, — отказываются от еды, потеряли дар речи…

— Нормально! — Кутай кивнул, потер себе переносицу, собрав на лбу морщинки. — Так… И никакой ниточки, товарищ капитан?

— От них ничего, а вот то, о чем говорила Устя, важно. К этому надо прислушаться.

Услыхав имя Усти, Кутай чуточку покраснел под пристальным, испытующим взглядом холодных глаз Галайды: было очевидно, что начальник заставы успел узнать о его особом отношении к девушке.

За окном обиженно фыркала машина, кто-то крикнул: «Сюда нельзя, повылазило вам, что ли?» Из соседней комнаты доносился приглушенный разговор и отчетливый, дробный стук пишущей машинки.

— Что же она говорила, товарищ капитан?

— Двойка вышла на кордон для проводки на нашу территорию важного селезня.

— Селезня? Почему селезня?

— Так сказала Устя. — Галайда прошелся по кабинету, заложив кисти рук за ремень и печатая шаг. Это его успокаивало. — Как я догадываюсь, дело идет о закордонном эмиссаре, потому и селезень. Во всяком случае, Митрофан так его назвал, а Устя повторила.

— Больше Митрофан ничего не говорил?

— Он много-то и не знал, насколько я понимаю. Проводники заподозрили его, потому и не посвятили в подробности своего дела, доложили, кому следует, и, получив приказ, убили… Так я понимаю подпольную кухню?