Бурдаков посмотрел на часы: вместо десяти минут, которые он собирался уделить ребятам, они просидели час, и запас времени, на которое он рассчитывал, чтобы пораньше разделаться с текучкой, был исчерпан. * Хорошо, ребята, - постарался он подвести итог разговора. - Троих сейчас же выгоняйте и не спускайте с них глаз, а философ пусть пару деньков посидит в камере. Я думаю, жаловаться не станет, а только довольным будет, что мы ему личный кабинет для размышлений предоставили. Я думаю, вы поняли, что один из троих и выведет вас на офис быков. Скорее всего, тот, что просил борща. Сдается мне, что борщ - это вовсе не блюдо, подаваемое на первое, а чья-то кличка.
Оперативники переглянулись. * Очень даже может быть, - сказал Стельнов.
Бурдаков продолжил свою мысль. * Тот, кто убил, будет искать встречи со своими покровителями без боязни, что за ним следят. Ведь он будет думать, что убийство мы будем шить философу как человеку, на которого упало улик больше, чем на всех остальных.
Когда оперативники покинули его кабинет, Бурдаков с одобрением подумал, что из них получатся неплохие сыщики. Ребята подмечают многие детали, не сухи в разговоре, что обычно отпугивает свидетелей, умеют общаться с людьми. Он с удовольствием подумал, что в милицию приходит новая смена. Образованная, общительная и, самое главное, любящая свою профессию. Конечно, он понимал, что для некоторых работа в милиции давала дополнительный доход. И немалый. Иные за день получали такую же зарплату, какая им полагалась за месяц. Он также знал, что многие оперативники и следователи на свои мизерные зарплаты каким-то одним им известным способом обзавелись "джипами", "мерседесами" и другими иномарками, кто-то из бывших лимитчиков сам решил свои вопросы с жильем, прикупив неплохие и далеко не малогабаритные квартирки. Были и такие, кто, разбогатев на милицейских харчах и боясь быть разоблаченными, вообще ушли из милиции и занялись своим бизнесом. Благо имелись средства, которые можно было вложить в первоначальный оборот.
Да и сам он в прошлое воскресенье, когда заглянул на колхозный рынок, стал свидетелем непристойного поведения сотрудника патрульно-постовой службы. Блюститель рыночного порядка двигался навстречу ему. Бурдакову неприятно было смотреть, как сержант при оружии и с резиновой дубинкой идет вдоль торговых рядов и всем без исключения торгашам с улыбочкой жмет руки. Бурдакову, конечно, было несложно определить, что означает этот полумистический ритуал - рукопожатие не всегда означает бескорыстную вежливость.
Они уже почти поровнялись с сержантом, но в это время взгляд милиционера приковала какая-то, по всему было видно, новая торговка. * На кого работаешь? - небрежно и никого не стесняясь, спросил рыночный милиционер. * На Васю, - ответила тетка. * Что?!
И Бурдаков не успел отскочить, как прилавок одним движением был опрокинут, и брызги от разбившейся банки со сметаной приклеились к его джинсам. Он не мог понять, что происходит, а страж порядка уже тяжелым милицейским ботинком пинал весы, топтал ошметки творога, сыра. * Пока все, - сухо подвел он итог своих действий, снова обзавелся благосклонной улыбочкой и хотел было уже двигаться дальше, но Бурдаков схватил его за рукав и прошептал почти в ухо. * Ты, что же, гад! Она же тебе в матери годится! - и он кивнул в сторону растерянной и испуганной тетки, которая всплескивала руками среди ошарашенных прохожих и покупателей. * А ты кто такой? - нагло смерил его взглядом сержант. * Ну-ка, пошли к твоему руководству, я тебе там расскажу, - и он с силой дернул охранника за рукав.
Но нахал резко высвободил руку с дубинкой, а другая непроизвольно потянулась к кобуре: * Двигай отсюда, гражданин, если не хочешь неприятностей на свою жопу. * Хочу неприятностей, - спокойно сказал Бурдаков, все ещё нелепо держа в руке пакет с пучком лука и моченым чесноком.
Впрочем, и рыночный блюститель догадался по напору Бурдакова, что он имеет дело не с простым налогоплательщиком, а, скорее всего, с таким же, как он, налогопотребителем. * Вы что, тоже из органов? - сменив гнев на милость, спросил милиционер.
Бурдакову не хотелось устраивать посередине рынка никаких разборок и выяснений отношений, и он лишь бросил на ходу, что такой же смертный, как все.
Лицо милиционера с хамелеоновской скоростью вновь поменяло милость на гнев, и он, командуя сзади куда идти, повел его внутрь рынка, где располагалась дежурная комната милиции.
В дежурке Бурдаков, показав наконец свое удостоверение, поклялся и наглецу и дежурному лейтенанту, что им не миновать наказания. Потому что такие, как этот сержант, только подрывают уважение народа к милиции.
Теперь, сидя за своим столом и размышляя о милицейской доле и людях, одни из которых приходят в органы за жирным куском хлеба с икрой, а другие за холодным куском свинца, он сожалел, что из-за нехватки времени он так и не сообщил руководству того сержанта о его хамстве. Он и листок из блокнота с фамилией сержанта и телефоном муниципальной милиции, где нахал проходил службу, до сих пор носил в бумажнике, но вот времени - времени катастрофически не хватало. * Потом, потом, потом, - скороговоркой приказал он сам себе, стараясь отогнать от себя раздумья и настроиться на изучение нищенского вопроса. Он поймал себя на том, что последние несколько дней, особенно после заседания в префектуре, где Маргарита вслух не побоялась высказать свои мысли префекту и всем окружающим, он только и занимался сбором материалов о бомжах и попрошайках. Да и ребята, теперь он уже был полностью солидарен с их мнением, были правы, что в столице появились целые нищенские кланы, поделившие город на свои районы и округа.
Вчитываясь в сводки происшествий, он подметил, что его взгляд самопроизвольно останавливается только на тех криминальных случаях, где замешаны бомжи и нищие.
"Задержан некий гармонист Ковалев. Надев зеркальные очки, он исполнял в вагонах электричек самые душещипательные шлягеры, наполняя карманы деньгами сочувствующих слепцу пассажиров. А задержан был Ковалев на месте преступления во время разбоя. После чего выяснилось, что он имеет не только стопроцентное зрение, но и является главарем банды подростков".