Страсть к демонологическим объяснениям доведена у Тациана до верха нелепости. Из числа апологетов он всех менее одарен философским умом. Но его могучий выпад против язычества побудил простить ему многое. Речь против греков очень хвалили даже такие люди, которые, как Климент Александрийский, очень далеки были от ненависти к грекам. пИарлатанская эрудиция, проявленная автором в этом произведении, нашла подражателей. Элий Аристид, по-видимому, на это намекает, когда, становясь в прямое противоречие с нашим автором, изображаег евреев, как жалкую расу, ничего не создавшую, чуждую изящной словесности и философии, умеющую только злобствовать против всего, что прославило Грецию, и из среды коей люди называют себя "философами" лишь по совершенному извращению смысла слов.
Тяжелым парадоксам Тациана против античной цивилизации тем не менее суждено было восторжествовать. Этой цивилизации действительно присуще было великое зло, то, что она пренебрегла умственным развитием народа. Лишенный начального образования народ стал жертвой всех сюрпризов невежества и поверил всем басням, которые ему были рассказаны с уверенностью и убеждением.
Собственно, no отношению к Тациану, здравый смысл всетаки взял свое. Этот Ламеннэ II века пошел во многом по пути Ламеннэ наших дней. Крайности мысли и своего рода дикость, которые неприятно поражают нас в его "Речи", изгнали его из правоверной церкви. He знающие меры апологеты почти всегда становятся затруднением для дела, которое они защищали.
Уже в своей "Речи против эллинов", Тациан посредственно правоверен. Как Апеллес, он верит, что Бог, самодовлеющий и безначальный, производит Слово, которое творит вещество и производит мир. Как Юстин, он учит, что душа - совокупность частиц; что по существу она смертна и темна и лишь путем единения с Духом Святым становится светлой и бессмертной. Затем, по фанатизму темперамента, он бросился в крайности противоестественной суровости. По роду своих заблуждений и по слогу в одно и то же время вдохновенному и грубому, Тациан был первообразом Тертуллиана. Он писал с многоречивостью и увлечением ума искреннего, но мало просвещенного. Более восторженный чем Юстин и менее сдерживаемый дисциплиной, он не сумел, подобно своему учителю, согласовать личную свободу с требованиями других. Пока жил Юстин, он сносился с церковью, и церковь его признавала.
После мученичества Юстина, он стал жить один без сношений с верующими, как бы независимым, обособленным христианином. По мнению Иринея, он сбился с пути, вследствие желания иметь собственную школу. Мы считаем гораздо более вероятным, что его погубило желание обособиться от всех.
Глава 7. Упадок гностицизма
В то время, до которого мы дошли, христианство достигло, если можно так выразиться, полного расцвета своей юности. Жизнь в нем бьет через край, избыточествует. Оно не останавливается ни перед каким противоречием, имеет представителей для всех стремлений, адвокатов для всех тяжеб. Ядро католической и правоверной церкви настолько уже окрепло, что всякия фантазии могут вокруг нее развиваться, не нанося ей ущерба. По внешности могло казаться, что секты раздирают церковь Христову; но эти секты оставались одинокими, не сплоченными и, большей частью, исчезали, удовлетворив минутную потребность создавшего их незначительного кружка. Нельзя, однако, сказать, что их деятельность осталась бесплодной; тайные, почти единоличные учения были в величайшем ходу. Ереси почти всегда торжествовали именно вследствие их осуждения. Гностицизм в особенности был изгнан из церкви, - а он был везде; предавая его анафеме, правоверная церковь в то же время им проникалась. У иудео-христиан, эвионитов, ессеев он тек многоводной рекой.
Когда религия приобретает очень многих приверженцев, она теряет на время часть преимуществ, содействовавших ее утверждению, потому что человек лучше себя чувствует и находит больше отрады в тесной общине, чем в многолюдной церкви, где его не знают. Так как общественная власть не поддерживала правоверной церкви вооруженной силой, то положение вещей в религиозном отношении было такое же, какое мы теперь видим в Англии и Америке. Число молитвенных зданий росло повсеместно. Руководители сект соперничали в обольщении верующих, как в наши дни методистские проповедники и бессчетные диссентеры свободных стран. Верующие были как бы добычей, которую вырывали друг у друга алчные сектанты, более похожие на голодных псов, чем на пастырей. Особенно заманчивой добычей были женщины. Вдовы, имевшие достаток, веегда были окружены молодыми и искусными наставниками, которые изощрялись в уступках и потворстве, чтобы захватить в свои руки попечение о душах выгодных и приятных.
В этой погоне за душами ученые гностики имели большие преимущества. Рисуясь более высокой умственной культурой и менее строгими нравами, они находили обеспеченный спрос в богатых классах, которым хотелось выделиться и освободиться от общей дисциплины, придуманной для бедных. Христианину с известным общественным положением было чрезвычайно затруднительно сноситься с язычниками, и безпрестанно приходилось впадать в нарушение полицейских правил, что во всякое время могло подвергнуть опасности мученичества. Гностики, напротив, не только не поощряли к мученичеству, но и давали средства его избегнуть. Василид, Гераклеон высказывалиеь против неумеренных почестей, воздаваемых мученикам. Валентианцы шли дальше; когда гонения ожесточались, они советовали отречься от веры, утверждая, что Бог не требует, чтобы поклоняющиеся ему жертвовали жизнью, и что исповедывать его важно не столько перед людьми, сколько перед эонами.
He меньшую силу прельщения они проявляли в среде богатых женщин, которым их независимость внушала желание личной роли. Правоверная церковь держалась сурового правила, начертанного апостолом Павлом, которое возбраняло женщинам всякое участие в совершении церковных обрядностей. В мелких сектах, напротив, женщина крестила, священнодействовала, совершала литургию, предрекала. Совершенно противоположные по духу и нравам, гностики и монатанисты сходились в том, что при всех их наставниках имелись женщины-пророчицы: Елена при Симоне, Филумена при Апеллесе, Присцилла и Максимилла при Монтане, целая женская вереница вокруг Маркоса и Маркиона. Сплетня и клевета воспользовались обстоятельством, которое давало повод к недоразумению. Некоторые из этих существ могли быть лишь аллегориями без реальности или выдумаами правоверных. Но несомненно, что скромное положение, которому католическая церковь всегда обрекала женщин и которое быдо причиной их облагорожения, вовсе не соблюдалось в этих мелких сектах, подчиненных менее строгим правилам и не приученных, несмотря на внешнюю святость, соблюдать истинное благочестие, которое заключается в самоотречении.
Три главные системы христианской философии, возникшие при Адриане: система Валентина, система Василида и система Сатурнина развивались без существенного улучшения. Руководители этих учений еще были живы или нашли заместителей. Валентин, трижды изгнанный из церкви, имел тем не менее многих учеников. Он покинул Рим, чтобы возвратиться на Восток; но его секта продолжала процветать в столице. Он умер около 160 года, на острове Кипре. Его последователей везде было множество. Учение подразделилось на ветви восточную и итальянскую. Последней руководили Птоломей и Гераклеон; а восточной ветвью управляли сначала Секунд и Феодот, а затем Аксионик и Бардезан. Школа Валентина была гораздо более серьезной и наиболее христианской из всех, которым присвоено общее наименование гностиков.
Гераклеон и Птоломей были учеными экзегетами посланий Павла и Евангелия, называемаго Иоанновым. Гераклеон, в особенности, был истинным христианским ученым, от которого Климент Александрийский и Ориген многим воспользовались. Климент сохранил нам написанную им прекрасную и разумную страницу о мученичестве. Сочинения Феодота также постоянно были под рукою у Климента, и, повидимому, до нас дошли из них извлечения, в огромной массе выписок, которые для себя сделал трудолюбивый Строматист.