Совсем не то человек ленивый. Он изначально полон смыслом бытия. В нем нет тревоги и никак не удерживаются заботы, стекая с него, будто капли воды со стеклянного шара. Едва лишь чрезвычайные жизненные обстоятельства заставят ленивца сдвинуться с места, как тотчас, повинуясь заключенной в нем силе, он как ванька-встанька возвращается в исходное положение. Так происходит, ибо центр тяжести жизни ленивца расположен в нем самом и его душевных предпочтениях, а не предметах внешнего мира. Леностью человек спасается от того, что ему не по душе.
И в то же время там, где человек удовлетворен, где жизнь его наполнена смыслом и не терпит ущерба,-- там он ленив, там жизнь сладострастна.
Справедливо говорят: наглость -- второе счастье. А когда нет счастья первого, естественного, тогда наглость вдвойне дорога.
Поведение наглого человека выглядит вызывающим и обращает на себя искреннее возмущение и негодование окружающих. Однако на деле наглость не более, чем синоним человеческого самоутверждения и самостоятельности.
Когда человек не сообразуется с внешними условиями, когда не смиряет свою волю согласно с обстоятельствами, когда не следит за тем, чтобы выражение его лица совпало с мимикой остальных лиц -- тогда его называют наглым. Но осуждение ли это?
Вдумайтесь в нелепость фразы: "Он ведет себя вызывающе". Ею чаще всего определяют наглеца, однако, что за смысл в ней заключен? Кто поймет, что же в данном случае "вызывается": смех, слезы, радость, гнев или благодарность? Один лишь нелепый диктат видится за этим грамматически бездарным, оборванным выражением. В нем заявляет себя деспотическое стремление: всем и вся предписать определенное место, причем на совершенно непонятных и произвольных основаниях. Отвергая этот диктат, наглость выступает против конформизма, косности и нерассуждающего повиновения. Разве не это качество требуется сейчас, в эпоху пробуждения личной свободы?
Наглость вызывает в нас протест, и вызывая его, она выманивает из теплой пещеры тела нашу истинную сущность. И если в ответ наглому выкрику раздается только подобострастное эхо, или стыдливо молчит пустота -- не узнаем ли мы тогда о себе нечто малоприятное, но немаловажное для дальнейшей жизни? Наглость служит символом дерзания и неукротимости; оттого именно в проявлениях наглости лучше всего видна природа человеческого материала, сущность людей. Встречаясь с заключенным в наглом существовании вызовом, мы лучше понимаем себя и учимся быть сами собою. Не к этому ли стремится каждый? А раз так, то встречу с наглецом можно смело назвать необходимой частью нашего личностного становления.
Противоположность наглеца -- человек вежливый, терпеливый, обходительный. Однако всегда ли присущее наглецу противоположное стремление "ни с чем не считаться" заслуживает осуждения? Спору нет: обходительный человек, умеющий сообразовываться с принятыми в общении нормами и правилами поведения, никогда не преступающий меру дозволенного и стремящийся не вызвать неудовольствия окружающих, производит самое благоприятное впечатление. Однако в таком поведении одновременно таится невольное коварство. Ведь обходительный и деликатный своей манерой держаться поневоле внушает всем, с кем имеет дело, что таковы они должны быть. Он никогда не возбудит ни в ком опасений, не заставит другого задуматься: "А прав ли я? Вполне ли я справедлив? Правильно ли поступаю?" Всех оставляет в приятной безмятежности деликатная личность, тогда как, может быть, пора бить тревогу, усомниться в собственном "я", отбросить все привычное, превзойти себя и решительно перемениться. Именно наглец, органично неспособный считаться с общепринятым, выполняет эту возбуждающую функцию, которая нередко приносит немалую пользу.
Хотя наглецы пользуются сомнительной славой людей, умеющих устроиться в жизни, однако часто наглость бескорыстна и вырастает из вполне благородных побуждений души. Ведь нередко проявления наглости -- это просто буйство заключенной в человеке силы, не желающей мириться с тесными или вовсе отжившими предписаниями извне.
Наглым является всякое стремление к независимости. Представим, в какую беду попал бы мир, исчезни наглость. Ведь если бы люди не преступали меру положенного, тогда ничего не менялось бы от века: не родились бы необычайные произведения искусства, не свершились бы революции, не появились бы неожиданные, меняющие жизнь открытия. Мир замер бы в косности, смирении и недвижности, не будь живительной наглости!
Корыстолюбивый человек по всем найдет свою положительную сторону. Всякий предмет или лицо он приспособит так, что они начнут приносить хоть какую-нибудь пользу. В этом искусстве извлечения полезности корыстолюбец не знает себе равных. Нужно ли объяснять, какую неоценимую выгоду государству могут принести люди, обладающие столь выгодным качеством? Всякое хозяйство держится на корыстолюбии.
При этом, следует с сожалением признать, корыстолюбие делает личность развитой весьма односторонне. В этом смысле корыстолюбец -- несомненный урод. Однако не таких ли однобоких натур требует современная жизнь, в которой только польза, выгода, расчет принимаются за силы, с которыми следует считаться? Вероятно, так. Потому-то корыстолюбивая личность имеет все шансы достичь высоких чинов общественного служения -- ведь его способность извлекать пользу беспрецедентна и изумительна. Нужно лишь внушить ему истинное сознание собственного "я" не как отдельного, но всецело социального существа. Какие заманчивые перспективы откроются перед обществом, сумевшим привлечь к себе на службу корыстолюбивых людей!
Однако есть в корыстолюбии тона не только социально значимые, но и более теплые, интимные. Подлинный корыстолюбец весьма мил. Сущность его натуры обнаруживается перед более-менее внимательным наблюдателем довольно скоро и ясно. А это значит, что всякий сколь-нибудь разумный человек может быть спокоен в отношении корыстолюбца. От него нечего ждать подвоха, его действия надежно предсказуемы, возможная направленность его поступков не вызывает сомнений. В отношениях с корыстолюбцем требуется одно: не становиться у него на дороге, не мешать удовлетворению его корыстного устремления, и тогда он становится столь же безопасен и беспомощен, как перевернутый на Спину неповоротливый жук.
Однако если вы с опрометчивой небрежностью отнеслись к характеру корыстного человека, если неверно определили предмет его устремлений, если стали раздражающим препятствием к вожделенной ценности... тогда мне жаль вас, читатель. Корыстолюбец обладает бешеной энергией, он неразборчив в средствах, и хотя диапазон его движений узок, однако в этой узкой полосе он обладает дьявольской мощью и совершенно неудержим. Он прокатывается по траектории, определенной корыстью, подобно тяжелому катку, и горе всему живому, оказавшемуся на пути всеподминающей глухой массы.
Но отойдите в сторону, приблизьте его немножко к предмету его притязаний, удовлетворите слегка его корыстное чувство -- словом, побудьте к нему чуть-чуть снисходительны и бескорыстны. Тогда не окажется более безопасного и надежного товарища, чем корыстный человек. Только не показывайте ему, что вы угадали его характер, только не требуйте от него малейшего проявления жертвенности -- и вы легко получите от него все, что для него ничего не стоит. Однако для вас-то как раз это и может значить многое, очень многое. Не так ли?
А он, даже увидев, что вы бессовестно используете его, останется к вам доброжелателен. Ведь, по уже обнаруженным нами свойствам корыстолюбия, корыстный человек устремлен в каком-то одном направлении, только в нем он патологически активен. Все же иные ценности и отношения, не сулящие прямой зримой выгоды, оставляют его равнодушным и оттого делают неожиданно щедрым и вялым. Удовлетворив свою корыстную страсть, он становится подобен напитавшейся кровью пиявке, которую ничто более не способно возбудить и которая мерно покачивается на воде. Так и корыстолюбец позволяет вам приобретать все, к чему сам не испытывает интереса; и не только позволяет, но нередко и помогает, ибо испытывает естественное сочувствие собрата к тому, кто ищет своей выгоды. Корыстный человек не обязательно жаден. Он стремится к определенной выгоде и чрезвычайно упорен в этом стремлении, но вместе с тем действует весьма избирательно и не пытается присвоить все вокруг. В отличие от жадины, поглощающего все сколь-нибудь стоящее, корыстолюбец душевно опрятнее, вкус его строже и лучше развит; расчетливость воспитывает в нем благотворную брезгливость. Все вне круга своих интересов он легко отдает на откуп другим людям, с холодным недоумением наблюдая кипение их страстей вокруг предметов, его не привлекающих.