Сладчайшему Христу, царю земли и неба,

Они несут свои нежнейшие мольбы.

Шесть дней господь велит им напрягать силенки,

И только на седьмой, по благости своей,

Он разрешает им, закутавши в пеленки,

Баюкать и кормить ревущих малышей.

Не гнутся ноги их, и мутный взгляд слезится,

Постыл им суп один и тот же каждый день,

И с завистью они взирают, как девицы

Проходят в первый ряд, шляпенки набекрень.

Там дома холод, сор, и грязная посуда,

И вечно пьяный муж, и вечно затхлый дух,

А здесь собрание почтенных, сухогрудых,

Поющих, плачущих и ноющих старух.

Здесь эпилептики, безрукие, хромые

Со всех окраин, все разряды, все статьи,

И даже с верным псом бродящие слепые

В молитвенник носы уставили свои.

Гнусавят без конца, безудержно и страстно,

Бросая господу вопросы и мольбы,

А с потолка Исус глядит так безучастно

На толщину задов, на чахлость худобы.

Здесь мяса не видать и нет сукна в помине,

Нет жестов озорных, нет острого словца,

И проповедь цветет цитатой по-латыни,

И льется благодать в открытые сердца.

В конце молебствия, когда настанет вечер,

Те дамы модные, что впереди сидят,

Поведают Христу, как мучает их печень,

И пальчики святой водицей окропят.

Перевод Т. Левита:

Сгрудились по углам церковным между скамий;

Галдят; дыханием зловонным греют их.

Хор изливается, гнуся над бедняками,

Что в двадцать голосов ревут священный стих;

И, к воска запаху мешая запах хлеба,

- Так пса побитого умильна голова

Взывают бедняки к владыке, к богу неба,

Шлют смехотворные, упрямые слова.

Да, бабам хорошо, скамейки просидевшим,

Шесть черных дней подряд господь не попустил!

Они баюкают, лохмотьями угревши,

Своих детенышей ревущих, - нету сил.

И, груди грязные наружу выставляя,

Не молятся, хотя мольба в глазах горит,

Но только смотрят, как задористо гуляют

Девчонки в шляпах, потерявших всякий вид.

Снаружи холод, голод, муж всегда на взводе.

Пускай! Лишь час один, - а там пусть муки, страх!

Меж тем по сторонам гнусавит, шепчет, бродит

Коллекция старух в лубочных стихарях.

Тут попрошайки, тут все хворые падучей,

Которым никогда гроша не подадут,

И в требник прячутся, от старости пахучий;

Тут также все слепцы, которых псы ведут

И все слюнят мольбу бессмысленно, никчемно

Исусу, блеклому от желтого окна,

Мечтающему там, на высоте огромной.

От злого нищего и злого пузана,

От привередливых и тех, кто пахнет гнилью,

Как отвратителен сей мерзкий балаган!

А проповедь меж тем искусно расцветили,

Стал настоятелен священных таинств гам,

Когда в приделах темных превратился вечер

В банальный шелк; когда с улыбкой кислой, злой

Благотворительницы, жалуясь на печень,

Шли пальцы желтые кропить святой водой.

XXXIII. Украденное сердце

Впервые напечатано без ведома автора (строфы I-II) в "Ла Вог" за 7-14 июня 1886 г. и во втором издании книги Верлена "Пр_о_клятые поэты" (1888), а целиком - в книге Рембо "Реликварий" в 1891 г.

Источником текста служат автограф письма Рембо к ИзамОару от 13 мая 1871 г. (под заглавием "Измытаренное сердце" и с пометой, что стихотворение "ни о чем не говорит"), автограф письма к Демени от 10 июня 1871 г. (откуда и два предыдущие стихотворения), где стихотворение называется "Сердце паяца", и, наконец, копия, сделанная рукой Верлена, - "Украденное сердце", по которой стихотворение печатается.

Стихотворение написано в виде триолета с соблюдением двух рифм в каждой строфе и с повторением первого стиха в четвертом, а первых двух - в седьмом и восьмом.

Вокруг стихотворения идут жаркие споры (см. комментарии: к изданию Плеяды, р. 670-671; OSB, р. 398-399).

Большинство французских исследователей видят в триолете Рембо отражение испытаний, выпавших на долю вольного стрелка Коммуны, которому было тогда шестнадцать" с половиной лет, в недели пребывания в солдатской среде в казарме Бабилонн в Париже.

Роллан де Реневиль и Жюль Мукэ склоняются к тому, что это скорее метафорическое изображение столкновения юного революционера с шарлевильскими обывателями, которые были враждебны его коммунарскому пафосу и которых он, страдая от их цинизма и равнодушия, старался эпатировать напускным цинизмом. Эти критики видят здесь параллель стихотворениям "Сидящие", "На корточках", "Бедняки в церкви".

Изамбар высказывал остроумную, но маловероятную гипотезу, будто стихотворение имеет книжные корни и представляет страдания юнги, пустившегося в желанное путешествие и встретившегося с реальностью жизни экипажа, как бы прототипа "Пьяного корабля".

Контекст писем, в которых Рембо посылал стихотворение, не дает основания для первой и третьей точек зрения и делает весьма вероятной вторую.

Ученое слово, найденное Рембо для характеристики грубой разнузданности шуток окружающих, заставлявшей страдать его сердце, достаточно выразительно и без пояснений, что "итифаллы" - это изображения фаллоса, входившие в символику дионисийских празднеств в некоторых городах Древней Греции. Однако, возможно, Рембо знал то, чего не знали его комментаторы, а именно, что "итифалликон" применительно к размеру стиха означало сложно скандируемый стих (усеченная анапестическая тетралогия и трохаическая триподия): тем самым прилагательное могло характеризовать "ритмику" бурного веселья. Сведений о других переводах нет.

XXXIV. Парижская оргия, или Париж заселяется вновь

Впервые напечатано без ведома поэта сначала в отрывках (строфы III и XI) под вторым заглавием в "Лютэс" за 2-9 ноября 1883 г. и в "Пр_о_клятых поэтах" Верлена (1884), затем целиком - в "Ла Плюм" от 13 сентября 1890 г.

Исходным пунктом является второе из двух _утраченных_ писем Рембо Верлену от сентября 1871 г., но текст сохранился исключительно благодаря Верлену, который постепенно восстанавливал и уточнял его но памяти с 1883 по 1895 г.

Знаменитое революционное стихотворение Рембо "Парижская оргия" является одной из вершин всей поэзии Коммуны.