* * *
На маневрах наша 142-я бригада показала отличные результаты. Нарком Ворошилов наградил Птухина легковым автомобилем. Казалось бы, год напряженной работы завершается благополучно: летчики освоили И-16 без предпосылок к летным происшествиям, все повысили свое боевое мастерство. Оставалось перешагнуть через декабрь, а там - новый, 1937-й. Но перешагивать нам пришлось не просто - через поиски причин серьезных летных катастроф, которые вдруг обрушились на нашу бригаду.
В декабре наступила редкая для здешних мест стужа. Ударили лютые морозы, подули жестокие северо-восточные ветры. Казалось, что потухшее солнце висит над лесистой равниной, еще недавно загадочно красивой в убранстве первых вьюг и порош. Но мы летали. В одну из летных смен пилоты отрабатывали технику пилотирования в зонах. Ничто не предвещало беды. Самолет взлетел, взял курс в пилотажную зону, и вдруг с земли многие обратили внимание, что "ишачок" идет с гораздо большим углом набора высоты, чем обычно. Затем, потеряв скорость, самолет стал падать на хвост - как при выполнении колокола, потом он резко клюнул носом и вошел в отвесное пикирование. Пилот, судя по всему, не пытался что-либо предпринять, чтобы спасти машину, свою жизнь. Истребитель столкнулся с землей и взорвался. По какой причине произошла катастрофа, установить так и не удалось - техника ли отказала, или летчик потерял сознание...
Прошло немного времени. Мы снова приступили к полетам. И опять беда! В один день погибли два опытных летчика. Командир эскадрильи вместе с комиссаром полка поехали в одну сторону, я с Евгением Саввичем направились к месту падения другого самолета. Едва минули Днепр, как вдали заметили эскадрон кавалеристов, скакавших в нашем направлении. Затем они спешились и что-то стали внимательно рассматривать. Вскоре и нам пришлось увидеть обломки истребителя, разбросанные взрывом на десятки метров.
Как сквозь мутную пелену тумана смотрел я на конников, что-то сочувственно говоривших комбригу Птухину, по слова их не доходили до моего сознания - я искал глазами летчика. Он лежал метрах в двадцати от места падения машины, держа в правой руке обломок ручки управления самолетом...
Эскадрон отбыл по своим служебным делам. Комбриг долго смотрел вслед ускакавшим, потом тихо сказал:
- Это командир полка Шингарев с товарищами. Обещал содействие на случай, когда прибудет комиссия из Москвы. А что комиссия?.. Не ее я боюсь, сами понимаете, - неизвестности! По какой причине происходят несчастья?.. Надо разобраться. Техникам я верю - серьезные, грамотные специалисты. Словом, будем искать, товарищ Прачик! И обязательно найдем причину аварии...
Управление ВВС вскоре направило к нам свою комиссию, конструкторское бюро - свою, научно-исследовательский институт ВВС тоже командировал лучших специалистов. Все эти комиссии, надо отдать им должное, добросовестно работали в сильные холода на местах катастроф. Приезжали в Бобруйск продрогшие, уставшие. А работа их в штабе бригады состояла в уточнении летной подготовки погибших пилотов, знания материальной части самолета всем техническим персоналом. Евгений Саввич сердито пенял им:
- Товарищи инженеры, я не умаляю ваших знаний, трудов. Но ведь разбились отлично подготовленные летчики. Вы знаете, что один из погибших крепко держал в своих руках ручку управления, будучи мертвым? Путь к верному поиску причин катастрофы надо начинать с управления самолетом...
Члены комиссий вежливо выслушивали уставшего комбрига и молчали. А тем временем из конструкторского бюро Поликарпова нам прислали расчеты прочности узлов а агрегатов истребителя И-16. Эти расчеты камнем преткновения встали на пути поисков комиссий: серию боевых машин испытывал Валерий Чкалов. И представители из Москвы все настойчивее стали повторять, что причина наших бед в неверной методике обучения летного состава, что не будет лишним проверить как следует технику пилотирования летчиков бригады. Такой вывод нас не убеждал - мы неустанно искали истинную причину.
В один из поздних уже вечеров я оделся во все теплое, что у меня имелось, и направился в холодный ангар. Не спеша залез в кабину И-16, поработал педалями, ручкой управления и вдруг заметил, что при взятии на себя ручка идет очень туго. "Должно быть, от мороза, - подумалось мне. - А как же тогда там, на высоте, где гораздо холоднее и нагрузки на рули значительнее, чем на земле? Возможно, такое только на одной машине?.." Я перебрался в кабину другого "ишачка" - повторилось то же: рули работали туго. "Значит, - делаю неуверенный вывод, - дело в температуре" - и продолжаю работать резче, энергичнее, как бы выполняя пилотажные фигуры, при которых нагрузка максимальная. И вдруг... хруст, будто песок на зубы попал. Я не верю глазам: в правой руке у меня значительная часть ручки управления, примерно такая, как у погибшего летчика. Сажусь в кабину следующего самолета, выполняю также несколько энергичных и резких движений - в моих руках оказывается второй обломок...
Догадка о причине аварий пришла ко мне, конечно, раньше, чем мысль проверить ее самому в кабине И-16. Теперь гипотеза стала истиной: основа ручки управления самолетом ломается при значительном усилии в условиях низких температур. Спешу сообщить об этом комбригу Птухину, телефонная трубка дрожит в моей руке, а в ответ слышу знакомый голос:
- Прачик, дорогой мой! Я сейчас, мигом!..
И вот Евгений Саввич в ангаре:
- Ну что тут у тебя? Говори быстрее...
С трудом сдерживая волнение, докладываю:
- При температуре порядка сорока градусов основание ручки ломается, Евгений Саввич.
Комбриг проверяет один самолет - ручка управления трещит, - второй, третий... Я уже протестую:
- Евгений Саввич, так вы все ручки переломаете! Оставьте, бога ради, и для членов комиссии. Пусть потренируются перед отъездом в Москву.
Поостыв, Птухин долго стоит в раздумье, потом, словно очнувшись, хватает меня в охапку:
- Иван Андреевич, какой же ты молодец! Какой молодец...
Когда все ручки управления на истребителях этой серии были заменены, комбриг Птухин, как и прежде, приходил на стоянку самолетов еще вместе с техниками, садился в первый попавший на глаза истребитель и выполнял над аэродромом фигуры высшего пилотажа. Это была его метода, которая лучше всего другого вселяла уверенность людям, что наши боевые машины надежны.
Так проходила учебно-боевая подготовка бригады в тяжелую зиму 1936/37 года.
А весной, недели через две после первомайских праздников, комбриг подзывает меня и, чтобы никто не слышал, шепчет:
- Иван Андреевич, меня приглашают в Москву, в управление ВВС. Не знаю зачем, но догадываюсь: видимо, туда...
- Желаю удачи, - говорю, а у самого сердце стучит от волнения. - Вот уедете, а я останусь. Не послужилось нам вместе.
- Ну-ну, не раскисать! Где буду я, там и ты будешь.
- Евгений Саввич, верю вам, - только эти слова я и нашелся сказать комбригу, ставшему для меня очень дорогим человеком.
Птухин уехал - сначала в Москву, а оттуда в Испанию, В бригаду прибыл новый командир, Сергей Прокофьевич Денисов.
Биография нашего нового командира была как у многих из нас. Родился Сергей Прокофьевич в глухой воронежской деревне, с детства познал сельский труд. Потом работал слесарем в тракторных мастерских, ремонтируя сельскохозяйственную технику. А в 1929 году был призван в армию и, став мотористом, почти нелегально выучился летать в тренировочном летном отряде.
В мае 1931 года Денисов выдержал экзамен на летчика-истребителя. К нам в бригаду Сергей Прокофьевич прибыл, когда ему не исполнилось еще и тридцати лет. Но это был уже опытный летчик. Слава о нем гремела по всей стране. Не случайно Сергею Прокофьевичу было доверено от имени авиаторов Красной Армии выступить с приветственной речью перед делегатами XVIII съезда партии.
Денисов уже побывал за Пиренеями, совершил там более 200 боевых вылетов, лично сбил 15 фашистских самолетов, не считая уничтоженных в групповых воздушных боях и при штурмовке вражеских аэродромов. За боевые действия в Испании ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Давно замечено, что люди опасной профессии, нелегкой судьбы, как правило, добры и справедливы. Такой заслуженный человек, естественно, стал гордостью и любимцем 142-й авиационной бригады.