Я хотел хоть сколько-нибудь правды написать в своем письме, хоть чуть-чуть, хоть самую малость. Это ведь мое письмо, предсмертное. А я — никто. Ты так думаешь, Ханс так думает, все так думают. Вы думаете, что я — никто, ничтожество. Почему же я не могу написать этого? Жалко вам? Все неправильно.

Или вот сегодня, например, меня назначили руководить группой. Я ее собрал. Посмотрел на этих головорезов, в глаза им посмотрел. Знаешь, они понимают, кого нужно ненавидеть, — арабов, цыган, черных. Но ведь они ни во что не верят. Вообще. У них за душой ничего нет. Только злость, и все. Я и отказался, а Ханс сказал: «Ладно. Тогда бумагу пиши». Теперь я умру. Много чего неправильно…

— Но ты ведь сам этого хотел! — взревел Отто.

Он просто осатанел от мысли, что кто-то думал назначить Морица руководителем одного из штурмовых отрядов. Бред какой-то!

— Ничего я такого не хотел, — улыбнулся Мориц. — Вступил в Орден, потому что Ильзе люблю. А Ильзе никого не любит и не полюбит никогда. Она королевой хочет быть, и все. Какой мне смысл жить? Вот и умру. Как бы ради Ильзе. Как в романах — рыцарь за даму. Хоть сколько-нибудь осмысленный поступок… Красивый.

Сознание Отто складывалось, словно нью-йоркские башни-близнецы: «О чем он говорит? Он вступил в Орден ради Ильзе?.. Он любит Ильзе?.. Он что, не собирался умирать?! Его теории — это такой прикол?!»

Перед глазами Отто промелькнула сцена в кафе — Ильзе, бросающаяся на Альфреда. Сцена в такси — «Дай я вылижу твои ноги!». Ванная…

— Ты любишь Ильзе? — Отто произнес эти слова буквально по слогам.

— Да.

Мориц сказал это «Да» и смотрит на Отто. Взгляд тяжелый, долгий, обреченный — «Ну?.. Что?..»

Отто держит этот взгляд и вдруг совершенно отчетливо понимает: «Он знает!» Мориц знает, что Отто только что спал с Ильзе.

«Просто прогуливаюсь. Не спится. Случайная встреча…» Как он посмотрел тогда на Отто! Словно удостовериться хотел! Да, Мориц все знает!

— И неправильно, что вы верите Хансу, — Мориц говорит это спокойным, чуть сдавленным голосом. — Он вас уберет, всех по одному. А сам смоется с копьем. Чего в этом правильного?

— Ты это специально говоришь! — Отто бросается на Морица, хватает его за грудки и, что есть силы, начинает трясти. — Ты это специально говоришь! Из ревности! Из зависти! Просто навредить хочешь! Сомнение в меня заронить! Из-за Ильзе?! Да?! Признавайся! Да?!

— Да, — отвечает Мориц; он не сопротивляется и смотрит Отто в глаза — спокойно, пристально. — Из-за Ильзе. Может, ты ее спасешь. Меня Ханс все равно убьет раньше.

Отто замер. Он держит Морица за грудки.

— Убьет? — переспрашивает Отто.

— Ему нужен мой труп, — у Морица спокойное доброе лицо. — Любой ценой. Все свалить на меня. Если я завтра не застрелюсь, он меня сам застрелит. Получится сымитировать мое самоубийство, чтобы баллистики не подкопались, — мое письмо выложит. Не получится ничего — бумажкуy с вашими подписями подкинет. Получится, так он вас всех моей кровью свяжет. На меня будет не свалить, но зато он вас молчать заставит. Он-то, верно, ее не подписал…

— Ханс подпишет ее последним, — цедит Отто сквозь зубы, сдавливая Морицу горло.

— Он это правило сам придумал?.. — Мориц смеется.

Да, Мориц вдруг засмеялся. Мориц смеется Отто в лицо. Мориц смеется над Отто. Как над идиотом… Отто круглый дурак.

Удар — лбом в переносицу. Кровь выстреливает фонтаном. Мориц падает на землю, как мешок с овощами. Отто подпрыгивает и двумя ногами приземляется прямо Морицу на грудь. Хруст.

— Господи, да они там сейчас всех поубивают! Что же мы сидим?! — закричал Данила и вскочил с места. — Ехать надо! Немедленно! В эту чертову Вену!

— Нет, Данила, ехать тебе никуда нельзя, — сосредоточенно ответил Гаптен, — Это очень опасно. Тебе просто не дадут. Прости.

— Но там же люди погибнут! Там взрывы будут! Сказали же! — продолжал кричать Данила, тыкая пальцем в мерцающий экран.

— Данила! — оборвал его Гаптен. — Этими вопросами сейчас занимаются. Мы, думаешь, откуда эти данные получаем? На это весь европейский центр работает. Взрывы мы предотвратим. Хотя, конечно, ситуация почти неуправляемая…

Гаптен снова посмотрел на стремительно растущие столбцы цифр.

— А мы что, так и будем здесь сидеть? — я тоже удивился. — Какой смысл?..

— Друзья, вы поймите: теперь о технической стороне дела вы можете не беспокоиться, — Гаптен жестикулировал, как ветряная мельница. — Теперь это не ваша забота. Тут же огромная система! Семь Посвященных на вашей стороне! Но мы должны понять суть!

Точнее, вы должны ее понять! Вы — Избранные!

То есть, грубо говоря, мы должны сказать нам, что делать? — переспросил Данила.

— Именно, именно! — воскликнул Гаптен. — Неужели я сразу этого не объяснил?..

— Но это же вы — Посвященные? — Данила недоуменно, уставился на Гаптена.

Гаптен даже улыбнулся:

— Данила… Посвященные могут только строить прогнозы на будущее. И то — в самом общем виде. А Избранные, то есть — ты, могут его делать…

— Я…

— Данила, мы не можем предугадать поведение Тьмы, мы не знаем Ее планов, мы даже логики Ее себе не представляем. Мы можем блокировать какие-то отдельные события, да. Но мы не знаем, к чему наши действия приведут! Возможно, мы будем чему-то препятствовать, а Тьма только этого и ждет! Ты…

— Я так понимаю… — задумчиво сказал Андрей, прервав объяснения Гаптена; все это время он сидел молча и безучастно смотрел на мерцающий экран. — Вы еще никаких серьезных мер не предприняли, а планы этого загадочного Ханса и так уже идут коту под хвост. И.гьзе больше не невинная дева. Морица за самоубийцу, видимо, тоже уже не выдашь, Отто усомнился в искренности Ханса… С другой стороны. Тьма в этом регионе только усиливается. Судя по тем вот столбцам… Так, Гаптен?

— Да, совершенно точно, — Гаптен, кажется, начал понимать, к чему клонит Андрей, но мы с Данилой пока еще были в полной растерянности.

— Следовательно, — продолжил Андрей, — планы Ханса и, видимо, всего этого Ордена не имеют к Тьме никакого отношения. Собственно Тьма, я думаю, рождается на наших глазах. Проще говоря, Ханс нам не противник. Более того, нашего противника просто еще нет в природе. Вопрос в том, появится ли он здесь, на наших глазах, или не появится. И зависит это от того, насколько точно мы сейчас определим этого «Всадника»…

У Отто под ногами горел асфальт. Дыхание сбилось, левый бок ныл от надсадной боли. Отто бежал, бежал наугад, не разбирая дороги. Холодный, влажный ветер словно грубой наждачной бумагой резал его по лицу. Но внутри Отто горел. Его тело пекло, жгло, изнывало от жары. Пот лил с него градом.

«Нет, не может быть, — Отто повторял эти слова, как заклинание. — Я не убивал Морица. Я не хотел. Я не убивал…»

Мысль о том, что он, Отто, убив Морица, совал планы Ордена, внушала ему ужас. Отто искал себе оправданий: Мориц лгал Ордену, его присяга Ордену была чистой формальностью, Мориц — отступник…

Не работало. Отто не верил собственным оправданиям, он не верил своей правоте. Он убил Морица как свидетеля…

Стоп! Но Отто — Старший… Отто — Старший по отношению к Морицу. Старший всегда прав. Если Старший принимает решение в отношении младшего, прав Старший. Ну и что, что Мориц умер? Значит, так и должно было быть. Все по правилам… Правила священны. Ошибки быть не может.

Отто остановился, посмотрел назад. Абсолютно пустая улица. Он сделал несколько шагов в сторону и оказался в темном проулке между зданиями. Можно перевести дыхание.

«Ошибки быть не может, — мысленно повторил Отто. — Как хорошо…»

Он поднял глаза и посмотрел в небо. И — толи ему показалось, толи было это на самом деле — в небе прямо над ним вспыхнула звезда. Яркая, необыкновенно яркая звезда. Отто смотрел на нее, как завороженный. Смотрел и вдруг заплакал. Она светила ему…