Значит, и их тоже - угостить кофейком?
Допустим и это. Угостили. Подмена спит на своих местах, настоящие погружены... В телеги? В грузовик? Во что или на что они, мать их так, погружены?
И куда мы их повезем?
Разве мы подготовили место для их передержки?
Разве мы разработали план - а что потом? Куда? Как?
Детский лепет это все. Глупость и чепуха.
И - самое главное: подмену возможно совершить только в ту ночь, в которую Юровский произведет расстрел. Все будут нервные немного, сонные немного, авось и сойдет. Ведь ни раньше, ни позже подменить нельзя. Как бы они ни были похожи, Юровский, имея время для общения с ними, обман обнаружит.
Куда ни кинь...
Утром рано он явился в "Американскую" и узнал, что Юровский уехал. Куда и зачем - сказать никто не мог. Лукоянов и Кудляков были на месте, рыжую вытащили из постели - она снимала комнату на Пушкинской, у аптекаря. Явился и Авдеев, а следом - Баскаков и Острожский. С точки зрения конспирации, все это было неверно, но Ильюхин понимал, что задача, поставленная Феликсом, фактически провалена и тут уже не до фиглей-миглей.
В гробовой тишине изложил свои ночные мысли. Все молчали, только Кудляков почесал затылок.
- Однако, товарищ... Однако... Все настолько очевидно, что с недоумением констатироваю: а где же были, товарищи, наши с вами головы? И на что мы надеялись?
Лукоянов встал.
- Вношу поправку. Я не посвящал всех нас, но Зоя Георгиевна... - повел головой в сторону рыжей, - не даст соврать: деталь, о которой я сейчас уведомлю, решающая деталь, я это подчеркиваю - эта деталь ей, Зое Георгиевне, хорошо известна. Просто мы считали, что время еще не пришло...
- Давайте по существу, - сказал Баскаков.
- Планируется сделать Юровского нашим... союзником, товарищи...
- Этого... пламенного представителя партии и... понятно кого? вскинулся Острожский. - Это, господа, нереально...
Лукоянов нахмурился.
- Я понимаю: у двух наших групп разное отношение к... арестованным и к будущему. Но цель у нас - одна. Пусть ради совершенно различных последствий, но ведь настоящее нас объединяет, не так ли? Посему прошу ваше старорежимное "господа" более не употреблять. Товарищи. Это приемлемо для всех нас. У вас ведь были "товарищи прокурора" или "товарищи министра"?
- Как? Как сделать Юровского... союзником? У меня... у меня язык не поворачивается, гос... товарищи! - выкрикнул Баскаков. - Это... это пьяный бред, уж простите великодушно!
- Тише... - поднял руку Лукоянов. - И в ваше время и в нынешнее есть только два способа: скомпрометировать и завербовать или... Купить.
- Он неподкупен... - сказал Ильюхин. - Чепуха...
- Можно еще и запугать... - обронил Кудляков. - Старая мать, дети, то-се... Он безумный отец. Как и все они...
Повисло растерянное молчание. Похоже было, что все понимают: предложения слабые. Ненадежные предложения...
- Кто возьмет на себя... разговор? - спросил Лукоянов.
- Я, - улыбнулась Зоя Георгиевна. - И я гарантирую: он станет шелковым. И выполнит все, что мы ему укажем.
Расходились в некотором недоумении. Конечно, дамочка напористая и актерка великолепная, однако Юровский есть Юровский. Его взять не просто. Если и вообще возможно...
Пошел в ДОН. Здесь время застыло, остановилось. Охранники будто и не сходили со своих мест, из-за дверей комнаты великих княжон доносился веселый смех и пение. Наверное, стелют постели, все как всегда...
Осторожно постучал, пение смолкло, из-за приоткрывшейся двери показалось настороженное лицо Татьяны.
- Это вы? Что вам... угодно?
- Мне... Я хотел... Я должен переговорить с Марией Николаевной.
Усмехнулась не слишком приязненно.
- Должны? В самом деле? - Повернулась к сестрам: - Машка, это к тебе, - и отодвинувшись, пропустила Ильюхина в комнату. - Вы уж извиняйте великодушно, придется при нас. Нам выходить из комнаты без приказу невместно...
Она ерничала, надсмехалась, но Ильюхин не огорчился. Мария обрадовалась ему и не скрывала этого.
- Вы? Какими судьбами? Я рада... - Подошла к окну. Нижняя часть стекол была вымазана белой краской, через оставшуюся нетронутой верхнюю видны были черные доски забора. "Однако... - подумал растерянно. - Юровский их сильно любит..."
- Я не решился зайти к... вашим родителям... - произнес неуверенно. Вот, решил к вам...
Татьяна покачала головой:
- К государю входят только с его соизволения и по его разрешению, проговорила почти по слогам и оттого как-то особенно непримиримо. - Вам следует это знать.
- Оставь... - Ольга подошла к Ильюхину. - Не обижайтесь. Поставьте себя на... наше место. Что-нибудь случилось?
- Пока не знаю... Спросите у... отца: не получал ли он каких-нибудь писем с воли. Не в конверте, это важно...
- А если и получал? - Татьяна сложила руки на груди.
- Вы можете... прямо сейчас?
- Я пойду сама. - Татьяна безапелляционно отодвинула Ольгу и Марию и вышла в коридор. Вернулась через мгновение.
- Нет. Никаких записок или писем без конвертов с "воли" не было. Еще что?
- Это все. - Ильюхин повернулся, чтобы уйти, но Ольга вдруг остановила его, осторожно тронув за рукав.
- Вы знаете Распутина?
- Нет. Но я слышал о нем. Говорили, что он плут и мошенник.
- Это не так. Когда у мальчика шла кровь - он останавливал ее. Однажды он сказал: "Вы... - Ольга должно быть вспомнила что-то, потому что лицо ее помрачнело и даже постарело. - Вы живы до тех пор, пока рядом с вами я..." "Вы" - это мы, Романовы, семья...
Она говорила нервно, часто останавливалась и вытирала глаза платком, ей тяжело было вспоминать, Ильюхин видел это.
- Его убил наш родственник... Он, как и многие, считал, что от него, Григория, все зло. Убили... Я помню, как мы его похоронили - в парке, в специально построенном склепе. Мы приходили к его гробу, он лежал, как живой, его лицо было видно сквозь стекло...
- Мне только не нравилось, что оно было сильно нарумянено, - вмешалась толстушка Анастасия и, наткнувшись на укоризненный взгляд сестры, виновато замолчала.
- А потом... потом началось... всякое... - Ильюхин почувствовал, что слово "революция" Ольга произносить не хочет. - И однажды, когда мы все были в маминой комнате, его тело... протащили мимо окна... С бранью, грязной руганью... Они его пинали ногами, потом поволокли за волосы, за бороду... Он переваливался через сугробы, вспахивал лицом грязный снег... А ведь он - святой, святой... - Она зарыдала.
Ильюхин посмотрел на Марию.
- Я... зайду к... вашему отцу, как только смогу. Скажите ему, что если будут письма или записки - не надобно торопиться отвечать. Пусть подождет меня...
Вгляделся в ее прекрасное лицо, вдруг вспыхнувшие щеки, растерянно улыбнулся.
- Я... не враг вам. И помните... Если что не так... Мне - смерть.
Выскочил в коридор пулей, только бы не слышать, что они там говорят. О нем...
И сразу же столкнулся с охранником Медведевым. Авдеев называл его "хитрягой", Юровский переименовал в "Дружочка". Медведев - среднего роста, с мягким овальным лицом и типичными "рабочими" усами, смотрел изумленно:
- Ты... чего это? О чем это ты с ними?
Оттащил гаденыша в столовую, к камину.
- У каждого своя работа, товарищ. Яков что же, не предупредил?
- А как же! - обрадовался Медведев. - Очень даже! И Яков, и прежде Авдеев! Только одно к ним ходить, совсем же другое - шептаться и плакаться! "Мне - смерть"... - передразнил, скривив лицо. - Тоже мне, сочувствующий нашелся...
И понял Ильюхин, что есть только два выхода: убить на месте или... все объяснить.
- Как можно вызнать замысел врага? - прошипел в ухо. - Ну, умник хренов?
- Подслушать? - радостно заулыбался Медведев.
- Или войти в доверие, олух царя небесного... Еще раз мне помешаешь пойдешь на фронт.
- А... а Якову или Лукоянову, к примеру, я имею сообчить?