Дело в том, что у него были пепельные волосы, квадратный подбородок, чуть крючковатый нос и широко поставленные голубые глаза. Говорят, у каждого из нас есть где-то двойник. А судьба любит играть с нами злые шутки, ведь правда?
Не помню, как я лег спать...
Проснулся поздно ночью с ощущением, что мне нужно раза два стукнуться головой об пол, иначе сердце больше не будет биться. Я валялся на постели, которую сам соорудил из подушек и одеял возле ее кровати, а когда продрал глаза, увидел, что она сидит и смотрит на меня в упор. Она кое-как расчесала волосы и привела в порядок ногти. Мы долго глядели друг на друга. Она слегка порозовела и казалась не такой тощей.
- Что сказала Джо Энн, когда ты ей рассказал?
Я не ответил.
- Да ладно тебе, только у Джо Энн есть второй ключ от моей квартиры, и она не дала бы его чужому. Так что она тебе сказала?
Я с трудом выпутался из одеял и подошел к окну. За два квартала от дома, над низенькими зданиями возвышалась большая колокольня, похожая на фаллос.
- Господь жесток, - произнес я. - Ты это знаешь?
Я повернулся к ней, она уставилась на меня. Потом, как бы для проверки, засмеялась, но умолкла, едва я к ней присоединился.
- Выходит, я ничего собой не представляю, важно лишь то, что у меня между ног?
- Если человека, склонного к обжорству, считать обжорой, а совершающего преступления - преступником, то Господь жесток. Или, может, глупее его замыслов нет?
Из тысячи возможных реакций на мое заявление она выбрала наилучшую, а значит, и самую раздражающую - молча сидела и глядела на меня, обдумывая мои слова.
Наконец, сказала:
- Согласна. А каким способом ты замышляешь трахнуться?
- Таким, благодаря которому ты чуть не сдохла в куче собственного дерьма, - грубо отрезал я. - Все только и делают, что твердят о новой напасти, об электродах. Всего за шесть лет они вышли на пятое место среди причин смерти. Вживление электродов в голову далеко не новинка, просто сейчас это технически усовершенствовали.
- Я что-то не понимаю.
- Тебе не знакома известная фраза: "Все, что мне нравится, противозаконно, аморально и пошло"?
- Конечно, знакома.
- А тебе не казалось, что это чертовски странно? Знаешь, какой продукт не имеет питательных свойств и даже опасен для организма? - Сахар. А наша нервная система, похоже, не может без него обходиться. Его кладут практически в любую еду, потому что НИКТО не в состоянии удержаться от соблазна. И мы травимся, портим себе характер, зубы. Это ли не странно? Получается, что в наш мозг встроена какая-то древняя программа, которая в буквальном смысле слова сторицей вознаграждает нас за всякие глупые поступки. Скажем, когда мы курим отраву или едим ее, пьем, нюхаем или колемся. То же самое происходит, если мы пренебрегаем здоровой пищей. Или вступаем в сложные сексуальные отношения, не имеющие целью продолжение рода. Их вообще можно было бы считать бессмысленными, а то и ненормальными, если бы не удовольствие, которое мы получаем от секса. Но все равно удовольствие рада удовольствия очень скоро становится бессмысленным и начинает смахивать на безумие. В наш мозг встроена самоубийственная система поощрения.
- Но она способствует выживанию.
- Да? Тогда с какой стати мы так пристрастились к электродам? Выходит, самую большую награду получает наше стремление к аннигиляции? Даже если говорить об удовольствии, ведущем к продолжению рода, то все равно наибольшее наслаждение мы получаем в момент перенапряжения, опасного для жизни. Человек биологически запрограммирован так, что упорно превышает уровень своих потребностей, стремясь заполучить больше того, что способен использовать себе во благо.
В животных это не проявляется так ярко. Даже если вокруг всего полно, неразумное животное должно лезть из кожи, чтобы удовлетворить свои нужды. Однако, едва в дело вступает разум, как все летит в тартарары. Человеку будет тесна любая экологическая ниша, куда бы он ни попал. Люди выживают только благодаря ПЕРЕДВИЖЕНИЮ. В противном случае они бы умерли от невоздержанности.
Колени у меня так дрожали, что пришлось сесть. Меня лихорадило, я казался себе больше, крупнее, чем был на самом деле, и понимал, что говорю слишком быстро. Ей же нечего было сказать: ни голосом, ни лицом, ни телом.
- Человек - животное стадное, - продолжал я, ощупывая ноющий нос, поэтому совершенно очевидно, что доброта больше способствует выживанию, чем жестокость. Но какое чувство приятнее? Что приносит больше удовлетворения? Возьми наугад сотню человек, и окажется, что по крайней мере двадцать или тридцать из них прекрасно осведомлены в области психологических пыток и физической кастрации, а двое, может быть, даже настоящие садисты. Скажем, твой отец завещал все свои деньги церкви, а тебе оставил только сотню долларов, так ведь он был артист своего дела! Всегда проще вывалять человека в грязи, чем осчастливить. Вот почему садизм и мазохизм становятся последним прибежищем пресыщенных людей. Это извращение долго не надоедает, его пикантность в том, что...
- Наверно, пуритане были правы, - задумчиво произнесла она. Наверное, наслаждение и есть корень зла. Но Боже мой, как бесцветна без него жизнь!
- Одна из моих главных драгоценностей, - сказал я, - это пуговица; мой приятель Джон-Макаронина их расписывал и продавал по дешевке. Джон был единственный настоящий анархист, которого мне довелось встретить в своей жизни. На пуговице написано: "Лемминги, вперед!" Лемминг явно испытывает неизъяснимое наслаждение, когда мчится в море. Страсть к самоуничтожению заложена в нем от природы, это часть той самой жизненной силы, благодаря которой живые существа зарождаются и появляются на свет. Делай то, что тебе приятно. - Я рассмеялся, а она отпрянула. - Так вот, сдается мне, что Господь наш - либо садюга, либо жуткий болван. Я толком не знаю, презирать его или восхищаться.
И тут у меня разом кончились все слова и силы. Я отвел от нее взгляд и долго смотрел на свои колени. Мне было стыдно, как человеку, который устроил скандал в спальне больного.
Через некоторое время она нарушила молчание:
- А ты здорово разглагольствуешь.
Я по-прежнему не поднимал глаз.
- Когда-то я проработал целый год преподавателем экономики.
- Ты ответишь мне на один вопрос?
- Если смогу.
- Что за радость была меня воскрешать?
Я подскочил, как ужаленный.
- Погляди на меня. Ну! Я примерно представляю себе, в каком я была состоянии, когда ты меня увидел. И догадываюсь, чего тебе пришлось со мной хлебнуть. Я не уверена, что сделала бы то же самое даже для Джо Энн, а она моя лучшая подруга. Ты не похож на типа, увлекающегося больными бабами, и уж тем более, черт подери, на богача, у которого уйма свободного времени. Так что же за кайф ты ловил тут в последние дни?
- Мне хотелось понять, - огрызнулся я. - Видишь ли, я очень любопытен.
- И что, удалось?
- Да. Я сложил головоломку.
- Значит, ты теперь уйдешь.
- Нет, - машинально ответил я. - Ты же еще не...
И осекся.
- Существует кое-что другое, не только наслаждение, - сказала она. Иная система стимуляции, только мне кажется, это не электроды, которые я вставляла себе в голову. Это не мозговая стимуляция. Можешь назвать ее стимуляцией мышления. Или просто радостью... своего рода удовольствием, которое возникает у человека, когда он сделает что-то хорошее или преодолеет жгучее искушение совершить дурной поступок. Или когда постижение Вселенной кажется реальностью. Никакая другая радость не бывает столь ослепительной и жгучей, поверь мне. Но за это надо платить. За это приходится отказываться от удовольствий или даже терпеть ужасную боль.
То, о чем ты говорил, конечно, правда. Нервная система и инстинкты, которые мы унаследовали от животных, действительно портят нам жизнь. Но ты сам сказал, что человек - существо, которое вечно в движении, ему тесны любые рамки. С тех пор как в человеческом мозгу затеплился разум, мы пытались преодолеть свои инстинкты, стать другими. И, ей-богу, нам это удастся. Просто эволюция - процесс медленный. Для появления мыслящей обезьяны потребовалось двести миллионов лет, а ты хочешь, чтобы всего за несколько столетий она резко поумнела? В нас, конечно, многое от леммингов, мчащихся в море, но есть и другая сила, сила противодействия. Иначе людей на земле уже не осталось бы, и не существовало бы слов, чтобы вести этот разговор и... - она окинула взглядом свое тело, - и я бы эти слова тут не произносила.