После завтрака бледного, осунувшегося Гарсию вывели во двор, посадили с машину, где уже находились следователь и тот, кто его арестовывал, и повезли по Центральному шоссе на восток.
По обе стороны дороги мелькали пальмовые рощицы, манговые и апельсиновые сады. В разные направления разбегались ряды стройных королевских пальм. Позади оставались почти готовые к сафре плантации сахарного тростника, созревшей папайи - дынного дерева, изумрудные, во многих местах прикрытые тентами квадраты табака. Они проезжали знаменитый своими сортами район Ремедиос.
То здесь, то там зелень табачных полей прочерчивали цепочки соломенных шляп и согнутых белых спин. "Срезают лишние побеги, - невольно подумалось ему, и тут же на память пришли слова дона Карлоса, которые тот любил произносить именно в это время года управляющему своим имением: "Срезание почек требует особого внимания, требует любви рабочих к табачному листу. Их рукам вверяется успех всего урожая, поскольку любая оплошность уже никем не сможет быть исправлена".
Рамиро Фернандес Гарсия видит, как сидящий на переднем сиденье следователь обтирает лоб, затылок, грудь носовым платком, и до боли в суставах ощущает, что все это: красная земля, зеленый тростник, королевские пальмы, зебу, чайки, даже влажный, липкий, обволакивающий легкие воздух, как никогда прежде, дороги ему, близки его сердцу, но... они не принадлежат ему, они недосягаемы, как мираж, как сновидение...
К середине дня "форд" достиг поворота, за которым начинались бывшие земли дона Карлоса. Еще десять километров, и за группой серебристых тополей откроется въезд в аллею из королевских пальм, которая приведет к финке "Делисиас". Но машина не свернула с шоссе, видимо, они направляются в соседний городок. Когда "форд" приблизился к столь знакомому Рамиро двору, где раньше на цементном полу просушивали кофейные зерна, следователь посмотрел на часы и сказал:
- Стоп! Выходи! Станешь вон там, у бара...
"Зачем? Что они задумали? Убрать при попытке к бегству? Но здесь столько народа... И зачем надо было так далеко везти?" - Рамиро Фернандес терялся в догадках. В этот момент из-за угла вышел его старший брат Хосе Луис. Он увидел и сразу узнал Рамиро, бросился к нему, схватил за руку, оглянулся по сторонам:
- Идем! Скорее! Здесь могут увидеть! - Но, сделав буквально два шага, остановился. - Постой! Ты как здесь оказался? Зачем пришел?
- Хосе Луис, ты жив? Не может быть! А дядя? Где сестра? Как мама?.. От волнения Рамиро чуть не кричал.
- Тише! - испуганно произнес Хосе. - Какое тебе дело? Тебя все равно никто не примет. Слышишь? Лучше уходи!
- Да ты не бойся, Хосе Луис...
- Я и не боюсь. Не думай, это не страх. Или ты должен прийти к нам по-другому, сам знаешь как, или уходи. Я не знаю, что ты делал все это время, но ты был там, с ними...
- Скажи только, что все живы! Скажи...
- Конечно! Что с нами могло случиться? Уходи! Нас могут увидеть. Ты мне все-таки брат.
- Ладно, Хосе Луис! Скажи только им... А, не надо... Прости... Рамиро повернулся и зашагал прочь.
- Ну что? - спросил следователь, когда он приблизился к машине. - Жив твой брат? А? Не хочет тебя знать? Вот так!
- Увезите! Увезите меня отсюда! Скорее! - Губы Рамиро Фернандеса зашептали слова проклятий, хотя он и сам не знал, кого и что проклинает: инструктора Альберти, себя, судьбу или... Он схватился за горло и, забившись в угол, умолк.
Когда выехали на шоссе, следователь коротко бросил притихшему Рамиро:
- Сколько ты уже здесь?
- Скоро два года. - И Рамиро Фернандес Гарсия твердо и решительно посмотрел в глаза следователю. - Не думайте, что проговорился. Я сам1 Я расскажу вам все...
Машинка стучала, словно сотрудник, сидевший за ней, стремился выйти победителем конкурса. Следователь то и дело просил Рамиро Фернандеса Гарсию говорить помедленней. Тот же весь ушел в воспоминания, и временами казалось, будто он забывал, что находится на допросе в органах госбезопасности, и рассказывал о себе друзьям, с которыми давно не виделся.
В июле 1959 года они вместе с сыном дона Карлоса уехали с Кубы и сначала поселились в Майами-Бич, в дорогом отеле "Карибиан". Правда, жили каждый в своем номере - разница в цене была значительной, - но кругом бурлила с детства увлекавшая его жизнь. Деньги у Рамиро были - дон Карлос перед отлетом в Испанию снабдил его на первое время, - и Рамиро, очутившись на богатейшем из курортов, старался взять все, что мог. Однако деньги быстро вышли. Сын помещика купил себе небольшое дело, но Рамиро ни компаньоном, ни служащим не позвал. И тут начались неприятности. Не проходило и недели, чтобы Рамиро не вызывали в отдел иммиграционной службы США.
- Я не понимал, чего они добивались, пока однажды мистер Эверфельд прямо не сказал мне: "Вы ведь арестовывались после нападения на Монкаду". Я удивился, откуда им это известно, но позднее мне стало ясно, что этот Эверфельд из ФБР, хотя и работал в иммиграционном отделе. На Кубе меня действительно арестовывали после Монкады. Но членом отряда Фиделя я не был, хотя помогать им помогал через Педро Родригеса.
- Через кого?
- Педро Родригес Гомес - мой друг детства. Он был близок к отряду Фиделя, но перед самой революцией мы с ним поссорились - не сошлись во взглядах...
- Так, так! Продолжайте.
- Я помогал революционерам, хотя и не понимал, чего Кастро добивается. Но Эверфельд твердил одно и то же: "Мы не доверяем вам. Докажите свою лояльность. Докажите нам, что вы не кастровец. Иначе вышлем обратно на Кубу". Я не знал, какие ему нужны доказательства, и тогда он открыто предложил сотрудничать с ФБР - выявлять коммунистов и кастровцев среди кубинцев, которые приезжают в Штаты. Я сказал ему, что политикой никогда не занимался, почти все время провел в провинции, мало кого знаю. Но ему, видно, было все равно. А мне... Мне были нужны деньги.
Так Рамиро Фернандес Гарсия стал работать на ФБР. Вместе с пятью такими же, как и он, "гусанос"1 он должен был следить за пилотами, совершавшими регулярные рейсы между Гаваной и Майами, подслушивать их телефонные разговоры в отелях и составлять по ним оперативные сводки.