Ничего. На себе досушим.

А где кольчуга? Не худо бы и меч разыскать, раз уж такое уважение к нему от лесных молодцев.

— О! Проснулся, пан рыцарь? — воскликнул широкоплечий разбойник в затертом гамбезоне[26]. Его лицо пятнали оспинки и оспины. Больше похоже на огород. В особенности левая щека. Про таких в Бытковском воеводстве говорят — на роже леший горох молотил.

«Охрана? — подумалось Годимиру. — Любопытно, для чего? Чтоб не ушел без спросу или ради безопасности гостя?»

Он подозрительно глянул на рябого, но тот улыбался во весь рот, хвастаясь выбитым клыком.

— Проснулся, пан рыцарь? — повторил разбойник, сунул палец за ворот гамбезона, потер шею. Похоже, доспех шили не по нему. Ну, что поделаешь? Такова уж судьба лесных молодцев — носить одежду с чужого плеча. — Меня Озимом кличут. Имя такое…

— Озим? — усмехнулся Годимир. — Хорошее имя!

— То-то и оно, что хорошее, — протянул рябой. Словоохотливо пояснил: — Под зиму родился, вот мамка с тятькой и назвали. А парни все больше Яровым дразнятся. А то и просто Яриком.

— Яровой? Ну-ну… — И тут рыцаря словно обухом по темечку шибануло. Ярош! Где он? Уж Бирюк никак не мог рассчитывать на добрый прием в хэвре Сыдора. — Слушай, Озим! А как там Ярош? Ну, знаешь Яроша Бирюка?

Рябой помрачнел. Замялся. Почесал шею.

— Не велел Сыдор… — Он хлопнул себя ладонью по губам. — Все. Молчу. Идем, пан рыцарь, к Сыдору. Там и поговорите. Я чо? Мне бы по-простому…

Годимир приосанился, затянул пояс поверх жака, расправил складки, сгоняя их за спину.

— Веди!

Озим пожал плечами и махнул рукой: пошли, мол!

Как выяснилось, Сыдор расположился неподалеку. Кметскую избу он занимать не стал. Для него натянули открытый шатер, натрусили на землю душистого сена аршин толщиной, кинули дорогой, привезенный не иначе как из Басурмани, ковер. В двух шагах горел костерок, возле которого маялись от безделья близнецы: Будигост и Будимил.

Предводитель разбойников уже не спал. Сидел, поджав под себя ноги, на выходе из шатра и строгал веточку длинным ножом. Легкая стружка закручивалась как усы у гороха и падала в пыль.

— О! Проснулся, сладкая бузина! — обрадованно воскликнул Сыдор. — Молодец, пан рыцарь! Поздняя птичка глазки продирает, а ранняя уже носик вычищает. Доброго утра тебе!

— И тебе утра доброго, Сыдор, — вежливо откликнулся Годимир.

— Наше утро, сладкая бузина, всегда будет добрым, пока королевские стражники колья не заострят. Присаживайся, пан рыцарь, — лесной молодец похлопал ладонью по сену рядом с собой, — в ногах правды нет.

Словинец присел — куда ж деваться? Огляделся. Близнецы не озаботились его присутствием. Похоже, считали, что рыцарь полностью на стороне разбойников. Хорошенькая же у него слава среди заречан! Лучше не бывает. А может, его попросту не считают опасным противником? Какой-то благородный пан из восточного королевства, о котором здесь ходят лишь байки и непроверенные слухи, да еще без оружия. А Сыдор наверняка парень — не промах и с мечом, и с кордом, да и в рукопашную… Ну что ж, посмотрим, справитесь ли вы, вчерашние кмети немытые, с настоящим рыцарем. Главное, вырвать оружие в начале схватки, а там — берегитесь. Уж всяко, с двумя разбойниками — ну, и подумаешь, что одинаковые хоть в ширину, хоть в высоту — справиться легче, чем с волколаком или горным великаном.

— Что озабоченный такой с утра? — Сыдор легонько толкнул его локтем. Вот ведь как! Оказывается, помнит вожак хэвры, что у рыцаря ребра помяты. Притронулся осторожно, как к птичьему гнезду. — Или кишки крутит с голоду? Так мы скоро завтракать будем — вон парни стараются угодить…

И вновь Годимир обратил внимание на особенное к нему отношение. Любой заречанин сказал бы не завтрак, а снеданок — им так привычнее: хоть и близки говоры в Заречье и Хоробровском королевстве, а все же отличаются.

— Э, совсем ты задумчивый, пан рыцарь! — покачал головой Сыдор. — Или обиду какую, сладкая бузина, на меня затаил? Брось! Не держи сердца. Нам дружить надо. Кстати, вон кольчуга твоя, я приказал Дорофею вычистить от грязи да смазать. Или что не так сделал?

Губы рыцаря против воли растянулись в дурацкой улыбке.

— Ну, спасибо, Сыдор…

— Да не за что, сладкая бузина, не за что! Дорофей, он молодец, службу понимает верно. Сбегал и еще меч твой принес, сладкая бузина. А конь за сенником привязанный. Он, — разбойник хохотнул, — всего стога, ясное дело, не сожрал, но отъел, думаю, изрядно, сладкая бузина. Чем еще тебя потешить?

— Спасибо, спасибо, — Годимир потерялся под натиском сыплющихся на него «благ».

— Доволен, значит, пан рыцарь?

— Ну, можно и так сказать, — покивал словинец. — А что с Ярошем?

— С каким-таким Ярошем, сладкая бузина? — Брови разбойника поползли вверх.

— Что значит — «с каким»? — в свою очередь удивился Годимир. — С Бирюком. Или скажешь, будто не знаком с ним?

— Да почему же, сладкая бузина? — Сыдор с хрустом переломил палочку. Глянул исподлобья. — Знаком, ясное дело.

— Ну, так как?

— А что ты, пан рыцарь, так за него переживаешь?

— Ну, что тебе сказать? Путешествовали вместе. Хлеб делили. Случалось и бражки тоже хлебнуть.

— Серьезно, — кивнул Сыдор. И не поймешь: в насмешку сказал или правда так думает. Хотя… Как ни крути, а, скорее всего, в насмешку. — Мне-то что с того?

— Да ничего, — согласился рыцарь. — Ты не думай, я знаю, какая промеж вас вражда.

— Во-во, сладкая бузина. Небось, я б ему в руки попался, уж он бы добренького из себя не корчил бы. Ножик под ребро, сладкая бузина, и весь разговор…

— Что с Ярошем? — упрямо повторил Годимир.

— Да ничего, ничего! — голос вожака зазвучал чуть резче и визгливее, чем обычно, но он быстро взял себя в руки. — Живой. Связанный, сладкая бузина, но живой. Поглядеть хочешь?

— Ну… — Рыцарь замялся.

— Вот и я не советую. Потому как злой Ярош, как собака бешеная. Того и гляди, сладкая бузина, в лодыжку вцепится.

— Да ну?

— А ты думал, пан рыцарь! Проигрывать никому не охота. — Сыдор несколько раз крутанул клинок между пальцев. Ловко, ничего не скажешь. — Нынче он в моей воле. Был бы я в его — я бы злился. Вот так-то, пан рыцарь…

Они помолчали. Годимир смотрел, как один из близнецов — Будигост или Будимил сказать трудно, поскольку на одно лицо совершенно, — смешно вытянув губы, пробует варево с плоской ложки. Пожевал, полез в тряпицу за солью. Сыдор тем временем нашарил в сене очередную палочку. Вновь принялся скоблить деревяшку.

— Ты убить его хочешь? — откашлявшись, несмело произнес словинец.

— Есть такая задумка, — не покривив душой, ответил разбойник. Повернулся, впился глазами в лицо словинца. — Сам посуди, пан рыцарь: какой мне резон злейшего врага в живых оставлять? Ведь тут так — или я его, или он меня. Эх, да что я тебе объясняю, сладкая бузина! Ты пожил бы в моей шкуре. Я ж не только за себя отвечаю перед судьбой и удачей, за них тоже! — Он обвел рукой вяло шевелящийся лагерь. Большинство лесных молодцев, очевидно, не разделяли пристрастия главаря к ранним пробуждениям.

— Ты уже раз пытался…

— И не раз, уж поверь мне! И он тоже в долгу не оставался. Или ты другие сказки от Яроша слышал?

— Да нет. Он молчал все больше. Только…

— Что — «только»?

— Да ничего… Злился, конечно, сильно.

— Обещал из-под земли достать? Зубами грызть?

— Ну да… — сокрушенно согласился рыцарь.

Сыдор неожиданно рассмеялся, замахнулся хлопнуть Годимира по плечу, но вовремя вспомнил про незалеченные побои и придержал размах. Легко опустил ладонь.

— Да не переживай ты, пан рыцарь! Я же, сладкая бузина, того же обещал! А что поделать? Мы же разбойники? Разбойники. Душегубы? Еще какие! Только знаешь, что я тебе скажу, пан рыцарь, устал я разбойником быть. Устал…

Годимир взглянул на собеседника заинтересованно. Не каждый день случается видеть лесного молодца, возжелавшего покончить с прибыльным ремеслом. Нет, в сказках рассказывалось, конечно, об умудренных жизнью, выбеленных годами, как кость ветрами, стариках-разбойниках, бросающих любимых учеников и последователей. Обернет такой старик все награбленное добро в звонкое злато-серебро, да и мотанет за тридевять земель — к северному морю, например, или, наоборот, на берега Усожи, греть застуженную спину под жарким южным солнышком. Но Сыдор вряд ли встретил тридцатую весну. Не вписываются его слова в привычное представление о разбойнике. Да и с характером никак не вяжутся. Он еще сейчас заявит, что в монастырь пойдет…