Впрочем, Машка была вознаграждена. В отдалении, на пляже, слышалась музыка, шумела большая толпа. Мы пошли туда.

Зрелище вообще-то довольно жалкое. Отдыхающие из соседнего санатория, затейник или культурник с аккордеоном. Танцуют вальс, медленный фокстрот, играют в “подвижные игры”.

Машка стоит и смотрит. Глазенки ее сияют. Для нее это сказочный бал.

Пора уходить. Уже темнеет. Повеяло прохладой.

— Папочка! Ну прошу тебя! Ну совсем немножечко еще!..

8.8.61.

Плакала Машка, плакала, ныла, ныла: “Хочу в Ленинград!”— и вдруг выясняется, что уезжать ей отсюда вовсе не хочется.

Проснулась вчера у меня на балконе и говорит:

— Я привыкла. Почему это так: в Ленинграде поживешь не хочется оттуда уезжать, здесь поживешь— отсюда не хочется. Правда, папа, почему это так?

* * *

А нам тем временем и вправду надо собираться. Вчера папа и мама ходили в Майори, заказали на сегодня такси.

Вечером отбываем.

* * *

Задала мне вчера загадку. Идем на вокзал за газетами. Маша говорит:

— Помнишь, как мы в Комарове у вокзала кобылу нашли?

— Какую кобылу?

— Ну, кобылу нашли. Что ты— не помнишь?

— На вокзале?

— Не на вокзале, а у вокзала.

— Настоящую?

— Да, настоящую.

— Палочку, может быть? Прутик? Мы играли, что это лошадь?

— Да нет, настоящую кобылу.

— Кобыла, Маша,— это лошадь. Лошадь-мама, лошадь-женщина.

— Ломаную мы нашли.

И тут меня осенило.

— Подкову! Подкову, Машенька, а не кобылу!

— Да, да! Подкову!

Такое с ней нередко бывает.

9.8.61. Ленинград.

Утром сегодня прибыли домой.

Радовалась она и Ленинграду, и тете Ляле, которая встретила нас, и тете Нине Колышкиной.

Сейчас она лежит у мамы в комнате. Прежде чем лечь, просила меня:

— Папочка, можно сегодня не спать?

Нет, милая, надо начинать ленинградскую жизнь по-доброму.

12.8.61.

Ездили в Пушкин. Оставили Машку на несколько дней у тети Ляли.

Оставаться она очень не хотела,— ведь это первый случай, когда ее оставляют без папы и мамы в чужом (хоть и в тети Лялином, а все-таки чужом) доме!

* * *

Говорил по телефону с Лялей, потом с Машуткой.

— Тебе хорошо?

— Хорошо. Спасибо.

— Что делаешь?

— Играю на балконе с тетей Ниной.

— Погода хорошая?

— Хорошая.

И мама спросила:

— Тебе хорошо?

И когда узнала, что хорошо, даже обиделась немножко.

19.8.61.

Ура! Ура! Ура! Машка в Ленинграде.

* * *

Еще у тети Ляли, в Пушкине, спросил:

— Скучала без нас, Машутка?

— Да.

И на ухо:

— Я один раз даже плакала ночью.

А вообще-то она не очень, конечно, скучала. Много была на воздухе, играла, завела приятелей и подруг.

20.8.61.

Были втроем в парке Ленина. Смотрели, как строится метро.

Мама ушла домой— готовить обед, мы с Машкой еще постояли, посмотрели. А поздно вечером— опять втроем— ходили на Неву, к домику Петра.

Домик, против обыкновения, был освещен, все окна ярко светились. Я начал было сочинять сказку— о том, как Петр Великий раз в году съезжает со скалы и едет в свой домик— праздновать свой день рождения... Но тут безжалостная мама прервала меня и сказала:

— Посмотри!

В домике Петра Великого две женщины мыли полы. Сказка осталась незаконченной.

* * *

А вот весьма конфузная история.

Машка призналась мне (об этом я, кажется, уже писал), что в Пушкине один раз плакала ночью.

Маме (а быть может, и папе) это было приятно слышать. И вчера мама снова завела разговор на эту тему:

— Ты, говорят, плакала, Манюся?

— Да.

— А почему же ты плакала?

— Я после скажу.

— Ну, скажи сейчас. Почему ты плакала? Грустно было? Да?

— Да. Грустно. Я подумала, что дома в холодильнике арбуз остался.

Сконфуженная мама в ее присутствии рассказала эту историю мне. Я говорю:

— Значит, арбуз ты больше любишь, чем нас?!

Покраснела.

— Нет... и вас тоже.

21.8.61.

Придумала новую игру:

— Заходите, пожалуйста! Заходите! Это знаете что? Это— новое. Это— домик царя Петра.

— Да? А вы— экскурсовод?

— Да.

— В таком случае покажите мне, пожалуйста, домик. Где у вас тут билеты продаются?

— Вот здесь. Нет, нет, вон там!

Билеты куплены, вручены экскурсоводу.

— Ну, показывайте.

Широкий, очень похожий, очень знакомый жест:

— Это— стена!

— Ах, какая стена!!!

— Теперь идемте в другую комнату. Это— кровать.

— А кто здесь спал?

— Здесь спал Петр. А вот здесь его дочка спала. (Показывает на картину— вид старого Таллина.) Это— замок старинный. Это— тувалет. Это жены его тувалет (возвращается к диванчику). Нет, здесь жена спала, а дочка спала с папой. Днем. Иногда и ночью...

* * *

Вечером играли в домино. Играть она не умеет— и правил не знает, и проигрывать не хочет.

— Нет, не я проиграла! Нет, я выиграла!..

Пришлось объяснить, что такое проигрыш и что такое выигрыш и как надо относиться к ударам судьбы.

* * *

Были гости. Гости пили водку.

— Это они что— лекарство пьют?— спросила Машка.

Оказалось, что в Пушкине дядя Прокофий пил с кем-то водку и Маше нашли почему-то нужным сказать, что это лекарство. Обман маленький, “невинный”, а почему-то противно. Ужасно не люблю обманывать маленьких.

26.8.61.

Вчера сказала маме:

— Ты почему то папу, то меня кормишь? А когда же ты сама будешь есть?

— Мне, Машенька, некогда.

— Хочешь, я тебе ряженку оставлю?

А ряженку она очень любит.

— Спасибо, Машенька.

Оставила ровно половину банки. Потом посмотрела, примерила на глаз:

— Еще одну ложечку возьму...

27.8.61.

Сегодня прекрасный день. Голубое небо. Солнце. Но, кажется, ветер. Белая занавеска у меня на окне надувается и плещется, как парус.

Мама и Маша ушли в Зоологический сад. Там народился у жирафа жирафенок, у львов— маленькие львята.

На днях были в ЦПКиО. Мама стала разъяснять Машке, что такое Арктика и что такое Антарктика.

Спрашивает:

— Где белые медведи живут, знаешь?

— Знаю. На севере.

— Правильно. А на юге кто живет?

Задумалась только на одну секунду:

— Бабушка.

* * *

Там же.

— Мама, пойдем посмотрим пельмени.

— Какие пельмени? Где?

— В детском городке.

А там на щитах изображены не пельмени, а пингвины.

29.8.61.

Рассказывает матери сказку:

“Девушка упала в воду, но не утонула, а осталась жива. Кто-то ее заколдовал, что она семнадцать лет будет спать. Потом она умерла по-настоящему. (Ты, мамочка, не бойся, конец все-таки будет хороший!)

Плывет она и вдруг видит— навстречу ей плывут два короля в аквалангах...”

А что ж— все понятно. Для нее и акваланги, и корона, и золотой башмачок, и черная коробка диаскопа— одинаково и волшебство, и реальность.

2.9.61.

У Машки вчера был праздник: весь день гостила у нас живая кукла— Машкина племянница Аллочка Кальницкая, она же Кулемушка.

Конечно, это наслаждение— держать эту двадцатифунтовую куклу на руках, играть с нею, надевать на нее платьице и штанишки. Даже вытирать ей платочком губы— и это было радостью.

Но к этой радости примешивалось и нечто горькое: ревность!..

Вся нежность, все поцелуи, улыбки, восторги были обращены к маленькой. И я очень хорошо видел, чувствовал, как где-то в глубине Машкиной души шевелится неприязнь к этой улыбающейся розовощекой малышке. Ничего! Это очень полезно. Любовь победит, переборет эту неприязнь. А Машка слегка сдвинется с того места, которое называется “пуп земли”.

5.9.61.

Часа два гуляли вчера с Машей. Вышли из ворот— солнечно, прохладно, дует ветер.

Зашли в сад при большом доме на Мичуринской улице. Собирали желуди и голубиные перья. В этом саду— маленький игрушечный домик, мечта всех ребятишек, особенно девочек. Домик набит девчонками лет по шесть-семь. Побежала туда и Машка.