Глава 7

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ КАЛЬКОНИСА

Но Ухоня не возвращался. Минул полдень. Туман, разорванный было резкими порывами ветра, вновь окутал путешественников. Милав с Кальконисом не на шутку встревожились.

— И куда он запропастился? — негодовал Милав. — Ну, получишь у меня, когда вернешься!

Милав еще долго мог бы посылать проклятья на тигриную голову, но в этот момент где-то впереди и справа от них послышался душераздирающий крик. Милав с Кальконисом быстро переглянулись.

— Ухоня?! — спросил Милав напряженным голосом.

— Вроде он… — неуверенно ответил сэр Лионель.

— Тогда берите обеих лошадей и ведите по тропинке, — быстро заговорил кузнец, — а я напрямую через кустарник. Встретимся дальше!

И Милав, словно на крыльях, полетел на затухающие в лесу звуки. Но как он ни торопился, все-таки оказался в обществе ухоноида уже после того, как Ухоня одержал победу в коротком лесном бою.

Милав огляделся. На небольшой поляне валялось множество вещей веревки, какие-то палки, обрывки серой ткани и даже несколько плетеных корзин. Убитых и раненых не было. Да и вообще никого не было. Хотя…

Большой сверток среди обрывков ткани зашевелился. Кузнец приблизился к нему вместе с Ухоней, из пасти которого все еще торчали остатки чьих-то штанов.

— Что все это значит? — спросил он негромко, не спуская глаз с ожившего свертка из грубо выделанных шкур не то горных коз, не то равнинных туров.

— Я, как только углубился в лес после непочтительного ответа Калькониса, — стал объяснять Ухоня, — сразу приметил, что за нами кто-то следит. Мне пришлось немного поднатужиться и тряхнуть стариной превратиться в невидимку. Оказалось, что по нашим следам шли разные группы. Мне, конечно, пришлось немного последить за ними, буквально ежесекундно рискуя оказаться в их кровожадных руках!

— Ухоня! — взмолился Милав. — Пожалуйста, давай без твоих штучек!

— Как знаешь, — обиделся Ухоня, но рассказ свой продолжил: — Следил я за ними долго. Оказалось, что они по очереди за нами следят. Представляешь, какие наглецы! Ну, я малость не сдержался, и в тот момент, когда очередная парочка этих наивных следопытов вернулась в основной отряд, идущий параллельно нам, я и устроил им маленький афронт.

— Надо думать, что ты никого из них не съел?

— Напарник, и как только твой язык повернулся обвинить меня в подобной мерзости!

— Ладно-ладно, — торопливо проговорил Милав. — Пойдем лучше осмотрим, что это там за поклажа такая неугомонная по земле елозит.

— А чего смотреть?! — возразил Ухоня. — Это их пленник. Я видел, как они кормили его, а потом опять в мешок посадили.

— Пленник? — переспросил Милав. — С чего ты взял, что пленник?

— Руки у него были связаны. Бандюки его из ложки кормили. А потом кляп в рот, мешок на голову и поволокли.

— Интересно, — задумчиво проговорил Милав, развязывая многочисленные узлы на шевелящемся мешке. — Что это за пленник такой у самого подножия перевала Девяти Лун?

Ухоня не ответил, наблюдая за тем, как из развязанного мешка появляется пыльная физиономия. Милав вытащил кляп изо рта пленника и спросил:

— Вы кто?

Освобожденный посмотрел на Милава открытым взглядом, в котором не было ни подобострастия и унижения бывшего невольника, ни заносчивости и надменности знатного дворянина, случайно плененного разбойниками. Взгляд незнакомца Милаву понравился, и он тут же узнал, кто перед ним.

«Витторио Чезаротти — потомственный дворянин: родовой замок пошел с молотка за долги его многочисленных братьев. Вынужден продавать свою шпагу тем, кто в ней нуждается и хорошо за это платит. Холост. Образован. Общителен. Красив. Склонен к длительным путешествиям. На родине — в Итталоо — не был семь лет. Владеет всеми языками Большого полуострова. Любит одиноких женщин (а кто их не любит?); не любит бражничать с малознакомыми людьми (ибо попойки в этом случае часто заканчиваются чьей-то гибелью)».

Информация оказалась полезной и весьма своевременной. К сожалению, в ней не было ни слова о том, что холостяк Витторио почти всегда говорит, путая слова сразу нескольких языков, и что даже Ухоне нечего делать рядом с ним в соревновании по «речевой скорострельности».

Ничего этого Милав не знал, задавая свой простой, казалось бы, вопрос. Однако его неведение продолжалось недолго — ровно до того момента, когда красавчик Чезаротти разомкнул свои уста.

— О! Прекрасно! Прелестно! Брависсимо! — Слова лились с языка Витторио неостановимым потоком, в котором малознакомый с подобной манерой общения человек мог ненароком и утонуть. — О! Стераго корлезо рыцарь! Вы освободить меняно, и яно, потомко древний родо Свято Чезаро, у вас в неоплатный долг. Эти наивно разбойнике позорно бежано от ваш огромный мяу-мяу! Я есть полный восторга!

— Скажи ему, — прошептал Ухоня, — что я не «мяу-мяу» и вовсе не в восторге от него самого!

— Сам и говори, — огрызнулся Милав, которого речь молодого Чезаротти тоже застала врасплох.

Витторио молчал всего несколько секунд, переводя светлый взгляд с Милава на ухоноида и обратно. Затем словесная Ниагара вновь обрушилась на росомонов.

— О! Я видеть, ваш мяу-мяу говорить, а вы ему достойно отвечать! Это есть колоссаль и полный фур-фур! Мои глаза вылезано из орбито, я упадано в обморок и лишайся чувство от этот вид! Если вы сказано мне ваш титул и звание, я много раз читай молитва про вас стояно на колено! Меня есть имя Витторио Чезаротти, я чрезвычайно впечатлено ваш поступке. Вы — воино храбрано!

Чезаротти закрыл рот, и Милав понял, по какой причине разбойники держали красавчика Витторио не только связанным, но и с кляпом такой внушительной величины, что им можно было бы при необходимости воспользоваться и против глетчерных рогойлов, если бы они умели так говорить.

— Очень рад вашему освобождению, — произнес Милав, вглядываясь в глаза Витторио, горящие восторгом. Потом подумал: «И чего он светится, словно месяц новорожденный?» Витторио пока молчал, и Милав продолжил: — Меня зовут Милав-кузнец, я из страны Рос. А это мой друг Ухоня. Он вроде и тигр, но на самом деле, такой же, как мы с вами. Вы меня понимаете?

Зря спросил Милав об этом. Ой зря!

— О! Я поимей и понимай все! Мяу-мяу есть не мяу-мяу, а таинственно секретно животное именем Ухонио («Наконец-то дошло!» — пробормотал ухоноид). А вы Милаво — есть колдуно-чародее и владеть секретом колдовано. О! Это полный восторго мой тело, мой душ! Не слушайт мой плохой, медленный (о-го-го!!) слово — я есть сильно взволновано и нужный слово куда-то улетано. Но я все совсемо понимано. Вы есть не бойся — я большой другано вам, Милаво, и вам, мяу-мяу Ухонио!

— Взаимно, — буркнул Ухоня, обиженный приставкой, которой каждый раз снабжал холостяк Чезаротти его имя.

— С нами путешествует еще один наш товарищ, — заговорил Милав, вспомнив о Кальконисе, — его зовут Лионель де Кальконис. И мы сейчас идем к нему. Вы с нами?

— О! Я ходить ваш компанио и долго благодарить каждый из вас и не только вас, но и ваш мамо, папо и грандомамо и грандопапо! Я теперь не отставано от вас и каждый минуто говорино, как я обрадовано мой освобождение!

— Спасибо, мы все поняли.

Милав торопливо зашагал сквозь кусты, прислушиваясь к лесным звукам. Туман рассеялся, было тепло и тихо. Солнце еще пряталось за рваными облаками, но все говорило о хорошей погоде на завтра. Милав почти бегом вышел на тропинку и по следам лошадей определил, что Кальконис проехал здесь недавно.

«Неужели он не слышал болтовни Витторио?» — удивился он и негромко позвал:

— Кальконис… Сэр Лионель, вы где?

Чирикали птицы, шумели кроны деревьев. Ответа не последовало.

Милав опрометью бросился по тропинке, на ходу вглядываясь в следы. Их было немного — от двух лошадей и одного человека, который шел посередине, ведя за собой животных.

— Кальконис! — крикнул Милав громче и вспугнул пару огромных птиц, с шумом вырвавшихся из ближайшего кустарника.