— Надо, кусочек ты мой сладкий, кровушкой напоенный, хозяин приказал.

— Аваддон мне не хозяин! — Кальконис пытался из последних сил отстоять свою независимость. — Я свободный человек!..

— Конечно, вот мы свободно и проведем эту ночь…

Кальконис и рта открыть не успел, а свечи уже погасли, и он физически ощутил, что тьма наваливается на него. А может, это была и не тьма вовсе?..

В который раз утро явилось для Калькониса избавлением. Он бревноподобно лежал на полу и чувствовал себя совершенно опустошенным. Дева Тонкого Дыхания не дала ему уснуть ни на минуту. Кальконис так устал, что даже не заметил ее исчезновения при первых проблесках зари. Ему хотелось лишь одного — хоть час, хоть полчаса забыться сном, чтобы самую малость восстановить совершенно подорванное здоровье.

Но и этому скромному желанию философа не суждено было осуществиться. Едва он смежил веки и отдался во власть бога сна Морфея, как кто-то бесцеремонно толкнул его в бок. Кальконис вздрогнул и проснулся.

— Вставайте, сэр Лионель, — сказал Аваддон, и его лицо расплылось в широкой улыбке, — Что это с вами?

— Где?! — похолодел от ужаса мгновенно проснувшийся Кальконис.

— Что у вас с головой?

— Голова у меня просто раскалывается… — пожаловался философ.

— Да нет, с волосами у вас что?!

Кальконис кинулся к зеркалу, лежащему в одном из ларцов чародея. Достал его трясущимися руками и с опаской взглянул на себя. Проклятая Дева! Она сотворила с его волосами что-то ужасное! Вся голова сэра Лионеля была покрыта тонюсенькими косичками, сплетенными из его дивной красоты длинных волос! О-о-о, это была для красавца Калькониса настоящая трагедия! Однако бессердечный Аваддон даже не позволил философу вдоволь настрадаться над утраченной красотой…

— Пошевеливайтесь, Кальконис. С минуту на минуту начнется…

— Что «начнется»? — недоумевал философ. Аваддон подозвал Калькониса к себе и тихо сказал ему на ухо:

— Сегодня ночью я собрал хорошую ватагу из разбойников всех мастей. И скоро они будут здесь.

— В крепости?! — похолодел Кальконис.

— Да нет же, — воскликнул Аваддон, — в лесу! Я покончу с кудесником их руками, и на меня не упадет даже тень подозрения!

— Как же так, магистр, ведь вы не покидали спальни всю ночь! удивился философ.

— Разумеется! Я собрал все эти отбросы общества благодаря универсальному свойству тонкого мира притягивать себе подобное. Мне было достаточно провести там несколько мгновений, и вокруг меня уже роились оболочки спящих разбойников. Потом я внушил им кое-что, они сразу же вернулись в свои тела и отправились в путь. Надеюсь, все уже добрались сюда и разыскивают кудесника.

— Что же вы им внушили?

— Я вложил в их пустые головы мысль, что Ярил где-то у себя в ските хранит драгоценности из тайной казны князя Годомысла!

Едва он произнес эту фразу, как до них снаружи донеслись звуки боевого рога. Через минуту на улице послышались топот, крики, бряцание оружия.

— Началось! — удовлетворенно произнес Аваддон и стал собираться к князю. Ничего, что еще рано, — боевой рог уже разбудил весь двор!

Годомысла Аваддон нашел не в одрине, где он обычно врачевал князя, а в гридне. Здесь собралось множество народу. Князь сидел на широкой лавке, опираясь на нее руками. Говорил Вышата:

— Стража заметила всадников еще на рассвете. Но тревоги это не вызвало — их было всего несколько человек, и выглядели они вполне мирно. А потом, когда рассвело и стало видно, что они вооружены, стража ворот в рог протрубила. Но лиходеи даже с места не тронулись, чтобы на зов откликнуться. Тогда конный дозор решил проверить ослушников. Но едва они от моста отъехали, как со всех сторон разбойники посыпались. Человек тридцать, не меньше! К этому времени Тур Орог с охранной сотней подоспели. Ворогов-то враз порубили, но в запале боя никто не видел, что еще с полсотни лиходеев в кустах стерегутся. А когда воины наши павших собирать стали, тут они и рванули прочь по лесной тропе. Тысяцкий со своими гридями — за ними. А мы сразу следопытов во все стороны выслали — может, еще где засада; вот они-то и сообщили, что кудесника Ярила в шалаше нет, а возле самого шалаша все поломано да разбросано. Самого кудесника, видно, тати проклятые с собой в полон взяли…

— Что-о-о! — Голос князя, несмотря на болезнь, гремел, как раскаты грома. — Кудесника Ярила, моего наставника, у самых стен двора в полон взяли! А вы где были?! Кто осмелился злодеяние поганое совершить?!

Даже милостник Вышата, опасаясь княжеского гнева, отступил к стене.

— Кто осмелился на княжеский двор покуситься?! — Голос Годомысла продолжал сотрясать стены гридни.

— Тати… — Только Вышата отважился перед буйствующим князем слово молвить. — То бишь лихоимцы, разбойничающие по дорогам…

На минуту в гридне повисло молчание. Годомысл о чем-то напряженно думал. Его верные воины замерли, боясь нарушить мысли княжеские. Все ожидали новой бури, но ее не последовало — князь успокоился.

— Послать тысяцкому еще сотню воинов — пусть перевернет всю округу, но найдет татей поганых! И еще небывалый случай, чтобы разбойники мелкие в такую силу сбивались. Кто-то собрал их вместе. Для чего? И зачем им чародей понадобился? — Князь внимательно оглядел всех присутствующих, задержав пронзительный взгляд на Аваддоне, спокойно встретившем пытливый взор Годомысла, и на Кальконисе, который сжался, словно шагреневая кожа. — Коня мне! Сам хочу посмотреть на татей!

— Но, князь, вам еще рано на коня садиться… — попытался отговорить Годомысла чародей.

— Князю перечить! — Годомысл так зыркнул на лекаря, что у него отпала всякая охота к дискуссии. — На обеденную трапезу ожидаю вас всех к этому столу. Тогда и поговорим.

Атмосфера в крепости Годомысла изменилась. Аваддон и Кальконис почувствовали это, едва покинув хоромы князя. В воздухе витал дух тревоги, встречавшиеся по пути люди выглядели озабоченными и хмурыми. Чужестранцы поторопились в свой терем, чтобы ненароком не угодить кому под горячую руку. Кальконису все происходящее пошло только на пользу — у него появилась возможность наконец-то выспаться, а вот Аваддон был крайне озабочен — такой реакции на свою затею с чародеем он никак не ожидал. Ох уж эти росомоны, и все-то у них не как у людей…

Годомысл сам побывал на месте разоренного разбойниками шалаша кудесника, потом, вернувшись к подъемному мосту, приказал привести плененных татей. Живых разбойников обнаружилось всего трое. Двое из них получили серьезные ранения и не могли приветствовать князя стоя, они лежали на траве. Третий оказался совершенно здоров, потому что во время короткого боя его просто столкнули в реку, откуда потом и выловили рогатинами.

— Говори как на духу! — приказал князь, когда к нему подвели пленника — мужичка небольшого роста, в грязной рваной одежде. — Если не слукавишь, смерть примешь легкую и быструю!

Мужичок упал на колени и жалобно заскулил.

— Кто привел вас сюда и зачем? — спросил Годомысл, с отвращением глядя на ползающего у ног его коня человека.

— Крыс и Дыряб разбудили нас сегодня середь ночи и велели собираться, — скулил полоненный тать. — Говорили, что им видение было: будто у крепости этой старик один обретается и ему место ведомо, где казна твоя тайная, князь, схоронена. А когда сюда примчались, здесь уже народу много было, и все про старика того говорили. Только откуда столь народу набралось — не знамо… Я из них почти никого не встречал ранее…

Разбойнику этому князь верил — слаб был нутром тать, чтобы князя обманывать.

— А где Крыс и Дыряб?

— Крыс — вот он! — указал мужичок на одного из лежащих. — А Дыряба в самом начале боя твои гриди срубили.

Годомысл указал рукой на Крыса, и двое бравых гридей схватили его и подтащили к князю. Крыс был ранен в грудь и стоять без посторонней помощи не мог. Гриди не давали ему упасть, пока князь, наклонившись к лошадиной гриве, разговаривал с предводителем татей.