Он остановился.

— Чего? — крикнул он в пространство.

Ответа не последовало. Повсюду были люди, они шли, никто не останавливался. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что его никто не звал, Лёша сделал вывод, что убежал он довольно далеко, и по странному стечению обстоятельств находится в двухстах метрах от своей злополучной школы. Больное любопытство заставило его подойти поближе. Словно солдат на войне он лёг на живот и пополз через небольшой сад, отделявший школьный двор от дороги.

Двор был пуст, но было видно, что совсем недавно на нём были люди. Повсюду были разбросаны фантики и обёртки от шоколадок вперемежку с пакетами из-под чипсов. Жалкое зрелище. Но в такую ветреную погоду эти лёгкие упаковочные материалы должно было разбросать по кустам, а тут они лежали на открытой площадке. Из этого был сделан вывод, что тут недавно были люди. Что ж, это удовлетворило его любопытство.

Выйдя снова на дорогу, Лёша начал медленно, но верно впадать в депрессию. И снова беспорядочные мысли стали его одолевать. Он решил с кем-нибудь поговорить. Для этой цели он не нашёл никого лучше Владимира или просто Вована.

Вован жил неподалёку, если можно назвать жизнью его способ существования. Он покинул родительское гнездо ещё в возрасте шестнадцати лет, решив, что уже достаточно взрослый для самостоятельной жизни. Родители переехали в Голландию, оставив его на попечение то ли некоему дальнему родственнику, то ли ещё кому-то. В любом случае, сам он никогда толком не говорил ни о своём прошлом, ни о настоящем. Было подлинно известно, что он еженедельно получал некую сумму денег. Тем и жил.

Иногда он говорил, что хотел бы быть поближе к родителям. Но эти приступы любви были редки и длились обычно менее минуты. Но, несмотря на обилие личных проблем, о большинстве из которых он не говорил, но всё же было заметно, что они у него есть, он умел очень внимательно выслушивать чужие исповеди и вникать в чужие проблемы. И, хотя он редко помогал, но слушать умел.

Именно к этому человеку собирался идти Лёша.

Он вошёл в дом, поднялся на лифте и позвонил в дверь. Дверь была новой, а звонок был старый и часто залипал. Вот и в этот раз Лёше пришлось изрядно помучиться, прежде чем он смог прекратить монотонный треск звонка.

Никто не открывал. Тогда он сел на холодный бетонный пол и стал ждать, застыв как статуя. Прошло немного времени в полной тишине, и лифт, до сих пор спокойно стоявший, резко дёрнулся вверх и плавно пошёл вниз. Через минуту он вернулся, а из дверей вывалился или вывалилось существо в спортивном костюме, в тёмных очках, закрывающих половину лица, повязке, закрывающей вторую половину лица, и с большой сумкой в руках.

— Ба! — воскликнуло существо, снимая очки и повязку, обнажая тем самым лицо Вована, — знакомые все лица!

— Зёма, ты что ли?! — отвечал Лёша. — Не признать. Ты чё, брови выщипал?

— Шутку понял. Смешно. А сам-то вон какую ряху себе отожрал.

— Заведи глистов, такая же будет. Короче, дело есть, — сказал Лёша, нахмурившись.

— А. Ну раз дело, так дело. Его надо делать, — бормотал Вован, отпирая дверь и проводя дорогого гостя внутрь. — Ты располагайся, присаживайся, ну а дальше сам знаешь. Во! Ща я чаю накачаю, — продолжал он уже с кухни, — Ты извини, но бананьев нема. Только сухари остались. Ты проходь сюды, не стесняйся.

— Некогда мне с тобой чаи гонять, — булькал Лёша сквозь крепкий чай с лимоном, — у меня тут проблема есть. Тут вчерась какая-то фигня была у школы, я девушку спас…— с этими словами он покраснел, — Потом домой пришёл, нормально поспал, а теперь что-то плющит, колбасит и сосисит. Ещё конь в пальто на улице привязался, бухнуть предлагал.

Всё время, пока Лёша излагал суть, Вован сидел и внимательно слушал. Вняв всему сказанному, он приподнялся и начал нахаживать кругами по кухне. Три раза он хмыкнул, два раза чихнул и один раз упал, ударившись об дверной косяк. После этого он сел и начал тереть лоб, как иногда его трут очень умные люди, когда мысль не идёт. Возможно таким образом они хотят, чтобы муза обратила на них внимание и побыстрее пришла к ним вне очереди.

— Ну шо я могу казать по этому поводу, — с натугой сказал он, простирая свои ясные очи в неопределённость. — Нехорошо как-то получается, если я правильно понял ход твоих мыслей. Ты ничем таким не балуешься, от чего по утрам колбасит?

Лёша метнул на него ошарашенный взгляд, но тут же успокоился.

— Да не пил я ничего.

— Ну а кто говорит, что пил? Можно и не пить…

— Хех, дурак ты! Но настроение ты мне немного приподнял. Хоть на этом спасибо. Пойду домой, посплю чуток.

На этой радостной ноте он встал, достал из холодильника огурец и вышел вон, громко хрустя. Вован проводил его взглядом и усмехнулся, ничего не поняв. Потом он заглянул в холодильник и к своему горю обнаружил, что огурцов у него больше не осталось.

Лёша уже выходил из лифта, но тут его на секунду остановил громкий крик. Крик был неразборчивый — мог кричать человек, а могла гавкать собака. А могло быть, что человек, идущий сдавать бутылки, по пьяни их уронил. Но Лёша расценил этот звук по-своему и, пробурчав что-то о людской жадности, вышел вон.

Погода за эти несколько десятков минут, проведённых за массивными стенами дома, несомненно улучшилась. Но, если и не улучшилась, то дуть перестало. Он сунул руки в карманы брюк и, к своему удивлению, обнаружил там билет в кино. Но, при ближайшем рассмотрении, билет оказался просроченным на целый год, что его нимало огорчило. Однако этот просроченный билет подал ему идею — надо сходить в кино.

Кинотеатр располагался неподалёку, всего в двух километрах по прямой, а по нормальным дорогам — все пять. Но для бешеной собаки пять вёрст — не крюк. Дорога предстояла нелёгкая — полтора километра пешего похода по пересечённой местности, а потом ещё метров пятьсот бега с препятствиями от злобной сторожевой собаки. Но что этот бег по сравнению с мировой революцией. К тому же чем дольше он находился на улице, тем лучше он себя чувствовал.

Не каждый мог пройти по подобной местности, но тот, кто проходил, мог всегда полюбоваться красотой местной свалки и живописностью перерытой земли, превращённой из обширного леса халатными руками человека в выжженную пустыню. Повсюду был песок и сухая земля. Казалось, что дожди тут никогда не проливаются. Но в некоторых местах прорастало что-то зелёное. Почти всё пространство этой маленькой пустыни было завалено старой мебелью, кухонной утварью, бутылками, строительными материалами и т.д. Поговаривали, что если хорошенько поискать, то можно даже найти кусочек урана. Врали, наверное.

Далее за пустыней следовали не то гаражи, не то миниатюрные склады. Это была оцепленная забором с колючей проволокой территория, на которой паслось несколько злобных сторожевых собак. Особенность их заключалась в том, что днём, когда сторожа ходят по территории, они усердно несли свою службу, а ночью, когда всё закрывалось, спали как убитые. И при этом складывалось ощущение, что об этой склонности собак знали все, кроме сторожей и непосредственно тех, кто эти гаражи-склады арендовал.

Но пока шла лишь местная загрязнённая пустыня. И вот за одной из песчаных насыпей вырос трёхметровый сеточный забор. Лёша окинул его взглядом и начал пристально изучать поверхность на предмет разрывов. Дело в том, что раз в неделю местная шпана разрезала забор, чтоб беспрепятственно лазить на территорию. И, хотя они и маскировали это дело, вскоре дырку находили и ликвидировали. А потом процесс повторялся. Искать пришлось долго, около получаса. За это время ему перехотелось идти в кино, к тому же у него не было при себе денег. Поэтому он повернул назад.

Однако даже поход в одну сторону сильно вымотал его физически, а уж возвращение по той же дороге было ещё сложнее. Шаг его был медленным, а привалы стали чаще. Было ещё несколько проблем, помимо неровности ландшафта, а именно: негде было присесть и всё вокруг представляло опасность. С первой проблемой можно было справиться, аккуратно собрав камни и выложив подобие скамейки, а со второй способов борьбы не было, кроме постоянной бдительности.