— Барни, я так беспокоюсь…

Стена людей внезапно подалась вперед. Слышались восклицания: «Перестал!» Снаружи светило солнце. Все повалили из-под навеса на мол.

Барни и Кэтлин машинально встали. Кэтлин начала обирать с пальто клочья мокрой газеты. Барни ощупывал сзади брюки, явственно отсыревшие. Так же машинально они вышли на солнце:

После промозглого воздуха укрытия здесь было тепло и душисто. Ветер стих, море лежало внизу, как толстое зеленое стекло. Люди разбредались по мокрой набережной, дымившейся под лучами солнца. Кэтлин опять заговорила, но Барни еще не успел вникнуть в ее слова, когда оба увидели, что кто-то бегом направляется к ним, и замерли, пораженные недобрым предчувствием. Им почудился взрыв — это Кэтел с разбегу налетел на Барни и крепко обхватил его за талию, чтобы не упасть. Мальчик был в неописуемом волнении.

— Пат велел вас позвать, — сказал он Барни и тут же повторил еще раз, потому что слова наскакивали друг на друга.

— Кэтел, ради Бога, что случилось? — спросила Кэтлин, в страхе поднеся руку к губам.

— Я знал, что вы поехали сюда, и сказал Пату, что найду вас, он говорит, чтобы вы сейчас же к нему явились, так что пошли.

— Кэтел, да что же случилось?

Кэтел повернулся к матери. Он чуть не плакал от возбуждения.

— Вот теперь мы с ними сразимся. Завтра мы захватим Дублин.

Он ринулся прочь, на бегу увертываясь от греющихся на солнышке прохожих. Кэтлин неловко побежала за ним, зажав под мышкой полураскрытый зонт. Барни побежал за Кэтлин.

17

— Пат, отвори, это я!

Пат застонал. Он надеялся избежать встречи с матерью. Он рассчитывал вообще не быть сегодня дома, но пришлось зайти — уничтожить некоторые бумаги и взять экземпляр своего завещания, чтобы занести юристу. Кроме того, он хотел кое о чем спросить Барни. И вот попался.

Накануне, заметив, что в его комнату входили, он сразу подумал о полиции, но потом явился Кэтел и рассказал, как было дело. Кэтлин, обыскав его комнату, ушла из дому страшно взволнованная, упомянув, что едет к Кристоферу, а позже вернулась как будто успокоенная. Сыновьям она ничего не сказала.

Пат, успевший подставить под дверную ручку спинку стула, чтобы дверь нельзя было открыть снаружи, отозвался:

— Слышу, мама. Я сейчас приду.

Ее шаги удалились.

Пат придавил ногой тлеющую в камине золу и сунул завещание в карман своей зеленой куртки. Второй экземпляр остался в незапертом ящике стола. Все его бумаги были сложены в полном порядке, комната, прибранная и оголенная, уже казалась чужой. Он оглядел ее. Сегодня он сюда не вернется. Может быть, не вернется никогда.

Послушный властному зову завтрашнего дня, он был теперь совершенно спокоен и тверд. Он получил последний приказ и теперь не услышит ничего нового, пока не прозвучит первый выстрел. К величайшей его радости, ему приказано было находиться в самом центре борьбы — в штабе в здании Главного почтамта, вместе с Пирсом и Мак-Донагом. Он закрыл за собой дверь и спустился в гостиную к матери.

— Пат, что это я слышу насчет завтра?

Он холодно посмотрел на мать через всю длинную, узкую комнату. Вероятно, опять пошел дождь, лицо ее было плохо видно.

— Сядь, мама, и сними пальто. Ты вся промокла.

— Пат, что ты затеял? На завтра назначено вооруженное восстание, я знаю, так что не притворяйся. Что ты хочешь делать?

Пат решил, что отрицать нет смысла.

— Откуда ты узнала?

— Мне Кэтел сказал.

— Вот черт. — Он, конечно, ничего не говорил брату. Наверно, тот все пронюхал в Либерти-Холле. Солдаты Гражданской Армии всегда его приманивали, обращались с ним как со взрослым.

— Значит, это правда. И ты там будешь.

— Я буду там, где будет в этот день каждый порядочный ирландец.

— Я бы сделала что угодно, чтобы тебе помешать, — сказала Кэтлин низким, грубым голосом, с усилием выговаривая каждое слово.

— К счастью, ты ничего не можешь сделать.

— Я могла бы обо всем сообщить в Замок.

— Это не помешает нам сражаться. Только наши шансы на поражение увеличатся. Поздно. Ты решительно ничего не можешь сделать, мама.

Кэтлин медленно сняла мокрое пальто и дала ему упасть на пол.

— А если я буду просить, умолять тебя не…

— Милая мама, на данном этапе твои возражения едва ли на меня подействуют.

— Не возражения мои, а горе…

— И горе тоже. Я давно все это обдумал. Будь же благоразумна. Неужели ты правда была бы рада, если бы твой сын укрылся от опасности, вняв слезам матери? Мне жаль тебя огорчать, но я знаю, где мне велит быть мой долг.

— Не может это быть твоим долгом, — сказала она. — Не может. То, что грешно, не может быть долгом.

— Сражаться за свободу своей родины не грешно.

— Но ты не это будешь делать. Ты просто будешь ни за что убивать людей. Обагришь руки невинной кровью. И тебя самого могут убить или изувечить. Так оно и будет. А ради чего? Подумай немножко вперед, когда люди оглянутся и увидят, что ничего не изменилось. Ирландию не изменишь несколькими выстрелами. Как ты не понимаешь? Таким путем ничего нельзя добиться. Все эти подвиги ты выдумал. Ты совершишь преступление, и себя погубишь, и разобьешь мне сердце, и все напрасно. Неужели ты не можешь взглянуть на это из будущего и понять, что все напрасно?

— Я в этом будущем не живу, и ты тоже. А сейчас Ирландия должна сражаться, и к этому дню она шла долгой дорогой.

— Она, она! Да кто она такая, Ирландия? Ты думаешь, Ирландия — это ты и твои друзья? Ты повторяешь эти громкие, выдуманные слова, но они ничего не значат. Это пустые слова. Все вы запутались в своих мечтаниях, и нужен-то всего десяток здравомыслящих людей, которые бы вас остановили. Неужели у тебя не хватит мужества отказаться от этой затеи?

— Сейчас уже поздно спорить.

— А Кэтел?

Пат промолчал.

— О своем младшем брате ты подумал? Имеешь ты право губить и его тоже?

— Кэтела мы убережем.

— Как именно? Ты отлично знаешь, он всюду за тобой пойдет. Связать его, что ли, прикажешь?

— Никто не разрешит ему что-нибудь делать, он слишком мал.

— Кто будет спрашивать, сколько ему лет? Если ты не возьмешь его с собой, возьмут эти люди Джеймса Конноли, около которых он вечно толчется.

— О Кэтеле я позабочусь.

— Пат, маленький мой, не ходи туда. Ты, наверно, имеешь там какое-то влияние. Ну хоть отложите, подумайте еще. Ты же знаешь, что против англичан у вас нет никаких шансов, все вы это знаете. И Мак-Нейл не может не знать. Он ведь не сумасшедший.

— Не в том дело, есть у нас шансы или нет.

— Ты идешь туда, чтобы тебя убили, чтобы умереть ни за что.

— Почему «ни за что»? Если я умру, то умру за Ирландию.

— Умереть за Ирландию — это бессмыслица, — сказала она.

Тяжелый стук бегущих ног послышался на лестнице, потом на площадке, и не успели они оглянуться на дверь, как она распахнулась и в комнату ворвался Кристофер Беллмен.

— Кэтлин, будьте добры, оставьте нас ненадолго вдвоем с Патом.

Кэтлин сказала:

— Они завтра идут сражаться, — и пошла к двери.

— Ах, завтра? — Кристофер вопросительно посмотрел на Пата. Дождавшись, пока Кэтлин вышла, он шагнул вперед и стиснул Пата за плечи. Он тряхнул его с силой, в которой смешались ласка и гнев, потом отпустил и отвернулся. Завтра? О Господи, идиоты вы, идиоты, идиоты. Ты не слышал, что произошло на юге, в Керри?

— Что?

— Ваше драгоценное германское оружие. Целый транспорт. Теперь он лежит на дне моря в Куинстауне. Ох, дураки безмозглые… Но завтра… Пат, ты с ума сошел.

— Что вы сказали про германское оружие?

— А ты не знал? Корабль из Германии, битком набитый оружием для вас… И как им это удалось… я все узнал от Мак-Нейла — прорвались сквозь блокаду… кажется, переодетые норвежскими рыбаками… добрались до Троли, а там стояли чуть не двое суток; ждали, пока ваши обратят на них внимание! О Господи, как можно было допустить такую глупость! Немцы для вас совершили чудо, а вы все прохлопали! Почему, почему вы не выгрузили это оружие? Но этих несчастных немцев никто, видимо, так и не заметил. О чем думали ваши люди, черт побери! А те решили, что больше стоять на месте нельзя, стали продвигаться вдоль берега и напоролись на английский сторожевой корабль, и их отконвоировали в Куинстаун. Немцы и тут держались замечательно, просто замечательно — капитан спустил команду в шлюпки, а судно взорвал прямо под носом у королевского военного флота! Да, немцы работают на совесть. Но они могли бы знать, что ирландцы-то где-нибудь да напутают. Только подумать все это добро стояло в бухте Троли, и никто его не принял, не выгрузил! Болван на болване!