Помолчав, Кэтел вернулся к теме, которую они обсуждали почти беспрерывно, с тех пор как пришли вечерние газеты.

— Значит, ты думаешь, что это фальшивка?

— Да, конечно.

В газетах был опубликован чрезвычайно тревожный документ, «только что попавший кое-кому в руки», — план одновременного налета на Гражданскую Армию и на Волонтеров, якобы разработанный английскими военными властями. Всех вооруженных «националистов» предполагалось разоружить, все «нелояльные» помещения подлежали захвату. Перечень их включал Либерти-Холл, штаб Волонтеров на Досон-стрит, а также целый ряд других учреждений и частных домов. Многое, слишком, пожалуй, многое указывало на то, что документ подлинный. Дублин бурно возмутился. И английские власти тут же напечатали опровержение.

— Они тоже так говорят, но что же им и остается? А ты почему думаешь, что это подлог?

— Там сказано насчет дома архиепископа в Друмкондра. Не такие англичане дураки, чтобы тревожить архиепископа. Всем известно, что он против насильственных действий. Англичанам он полезен. Да если они его пальцем тронут, Дублин просто взбесится от ярости.

Пат, которого опубликованный документ поначалу очень испугал, быстро составил себе теорию относительно его происхождения. Он решил, что это хитроумная стряпня романтика и дипломата Джозефа Планкетта, и, поняв его назначение, отдал должное изобретательности своего товарища. Патриотический гнев, сдобренный страхом, — как раз тот стимул, который необходим Дублину накануне великого испытания. И все же оставалась вероятность, что документ подлинный и что опубликование его заставит власти поторопиться с выполнением своего плана, чтобы не дать намеченным жертвам времени принять ответные меры.

— Англичане и есть дураки, — сказал Кэтел. — Ладно, пусть только попробуют, тогда увидят. Хорошенький прием устроят генералу Фрэнду, если он сунется в Либерти-Холл.

Этого Пат и опасался. Будь англичане чуть поумнее и чуть порешительнее, они уже давно попытались бы разоружить своих исконных врагов, а встретив сопротивление, пустили бы в ход пулеметы. Такой «инцидент» вполне мог быть оправдан, на него посмотрели бы сквозь пальцы в разгар войны, при астрономических потерях на фронте. А всему движению это разом положило бы конец. Пата очень занимало, обсуждался ли подобный ход в верхах. К счастью, можно было рассчитывать на то, что англичане, явно не блиставшие умом, не проявят и беспощадности. Против беспощадного врага не было бы ни малейших шансов.

— Ты знаешь, что было в Либерти-Холле в воскресенье? — спросил Кэтел, развивая собственную мысль.

— Не знаю и знать не хочу.

— Конноли сказал: «Пусть все, кто не хочет сражаться, выйдут из рядов». Он сказал, что пусть лучше уйдут сейчас, чем позднее, когда они будут нужны. И что он никого не упрекнет. Никто не двинулся с места.

— Ну еще бы. Вся эта театральщина ударила Конноли в голову. Он вообразил себя лучшим актером Ирландии. Все время на сцене. Еще вовсе не сказано, что все эти люди и в самом деле будут сражаться.

— Сражаться? Конечно, будут. Когда придет время, кто струсит — так это Волонтеры. И вообще Волонтеры по-свински ведут себя с Гражданской Армией. Все время мешают ей снимать помещения и…

— Чему ты удивляешься? Вот тебе и классовая борьба. А в Либерти-Холл тебе незачем бегать, не в первый раз говорю.

— Ну, а я там был в воскресенье, и там была очень хорошая лекция об уличных боях.

— Кэтел…

— И я видел снимки гражданской войны на Кубе. Надо же набираться сведений. А ты знаешь, что нужно научиться стрелять левой рукой? Мне Том Кларк говорил…

— И в лавке у Тома Кларка я тебе не велел околачиваться.

— Ты только подумай, Том Кларк пятнадцать лет провел в тюрьме. Дольше, чем я живу на свете. Если бы я пятнадцать лет провел в тюрьме, я бы всех ненавидел. А он, по-моему, никого не ненавидит, даже англичан.

— Да, он замечательный человек.

— Тогда почему я не должен к нему ходить?

— Мал ты еще, Кэтел. Придет и твой черед. А это не для тебя.

— Так, значит, что-то будет? — Кэтел сразу насторожился. Он был по-прежнему неподвижен, но весь натянут как струна.

Пат выругал себя за неосторожную фразу. Сейчас что ни скажи Кэтелу все опасно.

— Ничего не будет. Я просто не хочу, чтобы ты трепал языком с какими-то старыми фениями, когда у тебя экзамены на носу.

— Экзамены! Конноли говорит, что все революции губит отсутствие наступательного духа.

— А с чем ты нам прикажешь наступать, когда у нас всего оружия разбитые бутылки и допотопные дробовики, перевязанные веревочками?

— Будь я Конноли, я бы повел ИГА в бой, а тогда и Волонтерам пришлось бы выступить.

— Но ты, к счастью, не Конноли, так что, может быть, мы еще поживем спокойно.

— Все равно скоро придут немцы.

— Разве? Ты, я вижу, неплохо осведомлен.

— Да. Немцев я не очень-то люблю, но использовать их можно.

— Скажи пожалуйста, как мы рассуждаем!

— Да, и тогда мы проведем в жизнь план Роберта Эммета.[31] Захватим Дублинский Замок,[32] пока немцы будут высаживаться в Керри и вооружать весь запад и юг, а потом они пойдут в наступление, и прибудет ирландская бригада Роджера Кейсмента…

— Скажи — сразу три бригады…

— А немцы одновременно перейдут в наступление по всему фронту во Франции и будут обстреливать английский берег и устраивать налеты цеппелинов на Лондон.

— Все ради освобождения Ирландии.

— А в Ирландское море пошлют уйму подводных лодок, тогда англичане в Ирландии будут отрезаны, некем будет пополнять армию, и англичанам станет нечего есть, и они сдадутся.

— Пока что английский военный флот не очень-то пропускает подводные лодки в Ирландское море. Пароход приходит каждый день, без пропусков, разве нет?

— Но вокруг Ирландии уже есть секретные базы подводных лодок и беспроволочный телеграф…

— А кроме того, даже если бы удалось отрезать англичан в Ирландии, они же вооружены до зубов. Про их полевые орудия ты забыл?

— Ирландские полки не станут сражаться против своего же народа. Дублинский стрелковый…

— Сражаться они станут. Не против «своего же народа», а против горстки террористов. А чуть первого из них убьют, так будут сражаться с азартом.

— И еще Конноли говорит, что капиталистическое государство не станет применять артиллерию против капиталистической собственности.

— Глупейший аргумент. В 1871 году французы в лучшем виде применили артиллерию против парижских рабочих. Плохо твой герой знает историю.

— Ну, а потом американцы…

— Американцы! Единственная умная вещь, которую сказал твой герой, — это что змеи, которых Святой Патрик выгнал из Ирландии, переплыли Атлантический океан и стали ирландскими американцами.

— Да будет тебе известно, что американцы намерены заключить договор с Германией из-за подводных лодок и объявить Англии войну из-за блокады.

— А почему не наоборот? Никогда американцы не будут воевать с Англией. В жизни не поверю.

— А что, по-твоему, они очень любят Британскую империю? Удар по Британской империи в Ирландии имеет в сто раз большее политическое значение, чем такой же удар, нанесенный в Азии или в Африке. Ребенок может вонзить булавку в сердце великана.

— Это кто сказал, как будто я не знаю.

— А вот и не он. Это сказал Ленин, он русский, пари держу, что ты о нем и не слышал.

— А вот и слышал.

— На нас устремлены глаза всего мира.

— Бедные ирландцы, им всегда так кажется.

— Когда наступает очередь какой-нибудь страны, пусть даже маленькой, восстать против своих тиранов, она представляет угнетенные народы всего мира.

— Я думал, что тираны, которых твои друзья ненавидят больше, чем англичан, — это Уильям Мартин Мэрфи и прочие дублинские работодатели.

— Ты слышал, что Мэрфи уговорил всех работодателей уволить всех годных к службе рабочих, чтобы заставить их идти в армию?