Глубоковский опять зашевелился.

На Семена все что случалось в этом мире, не производило никакого впечатления. Иногда уходящий в высшую трупность взгляд его останавливался на Марине – и тогда в его глазах зажигался маленький огонек недоумения, интереса и уважительности.

– Все это необыкновенно серьезно, – вставил вдруг Егор.

Павел все же не до конца обнажился, один момент по-прежнему мучил его, и он к тому же под впечатлением мертвого взгляда Семена, вдруг направленного на него, почти закричал:

– А все же, Марина Дмитриевна, я никак не пойму: когда я увидел свою мать, она была уже беременна мной или нет? Был я там у нее в животе или нет, когда стоял и смотрел на нее? Помните, я же говорил, со мной что-то случилось тогда, неописуемо-невероятное, душа как будто ушла из меня, и я на секунды потерял сознание…

По лицу Марины прошла сардоническая, как показалось Павлу, улыбка, и она расхохоталась.

– Да, тут могло бы произойти нечто, – добавила она и замолчала.

Глубоковский незаметно дал ей знак выйти на кухню, и она вышла, якобы чтоб принести домашний пирог.

– Марина, умоляю тебя – не надо! – прошептал он ей почти в ухо. – Я знаю: ты скажешь наоборот: «обычного не надо». А я тебе скажу сейчас: «необычного не надо». Мальчики и так на грани. Знаешь, одно дело теории, другое – лицом к лицу. Нельзя их пугать. Я чувствую, что ты хочешь открыть им… Это твое… Не надо. Объясни им как можно проще, без переломов…

– Ну ладно, ладно, – Марина поправила волосы, – Бог с ними. Тише едешь – дальше будешь.

И они вернулись в гостиную, все-таки с пирогом. Труп зевнул и ушел.

– Ты меня прости, Марина, – сказал он ей в дверях, – мне пора в подвал. У меня там свое. Приходи ты ко мне почаще.

– Приду, обязательно приду, Семен, – чуть-чуть надрывным шепотом пробормотала Марина. – Ты у меня единственный такой.

И она закрыла за ним дверь.

– Ну, мальчики, – сказала Марина, вернувшись, – давайте сделаем первое, предварительное заключение. А потом план таков: по поводу ваших бед нас ждет, пусть встреча и будет недолгой, Юрий Николаевич Буранов. А потом – видно будет, – она непонятно, непостижимо почти, улыбнулась.

Мальчики замерли.

– Итак, – продолжила Марина, усаживаясь в кресло, – на самом деле все и серьезно, и не поддается полному объяснению, и крайне опасно. Чайку еще налить, Паша? – не удержалась она. И налила. – Ну так вот. Я имею в виду, конечно, не само прошлое, а встречи с самим собой в прошлом. У вас, Павлуша, не фантастическое тело, как у Кришны, чтоб так вот, запросто быть одновременно в разных пространствах и сознавать это. Вы человек смирный. Потому при такой встрече с самим собой могла произойти большая странность: трансфигурация реальности, онтологический взрыв, так сказать, по причине несовместимости явлений, с такими последствиями для вас, что боюсь даже сказать, что произошло бы в конечном итоге, в кого бы вы превратились… (В этот момент Корнеев хихикнул, и Павел ошарашенно на него взглянул, точно Егор его предал). Успокою вас: к счастью, такие случаи, провалы, встречи с самим собой маловероятны, да и последствия могут быть неожиданно позитивны, но вы были, видимо, на грани или что-то в этом роде. Поэтому еще раз повторю: избегайте Безлунного.

Корнеев истерически захохотал. Марина продолжала:

– Вы попали в другую плоскость реальности, но ваше восприятие осталось прежним. Это весьма печально и опасно. Вы столкнулись с той очевидностью, что и прошлое, и настоящее, и будущее существуют одновременно, но, конечно, это так, не для вашего обычного восприятия, а для более высшего, другого, приближенного к вечному. Вечность и есть одновременность. В общем, влипли вы в историю, ничего не скажешь. К тому же, Павел, учтите, все это учение о времени – только одна из доктрин, объясняющая ваш случай. На самом деле, таких доктрин может быть несколько. Есть, наверное, и очень тонкие, поразительные. Пожалуй, именно их сочетание, сочетание парадоксов дает наибольшее приближение к реальности. И, к тому же, здесь явно есть элементы, неуловимые для нашего разума. И это естественно, и с этим надо смириться.

Марина заметила вдруг нервное состояние Егора. В то время как Паша оцепенел во время этой речи, Егор как-то встрепенулся, покраснел и что-то порывался сказать.

– Вот Егор упомянул о воплощении отражений того, что происходило в нашем мире. Тени прошлого тогда наливаются кровью и таинственно возвращаются на Землю из тонкого мира. – Она подмигнула Егору. – Наконец, не забудем об анормальных, чудовищных видениях, но совершенно необычных, которые имеют прямую связь с дневной реальностью, с ее вариантами, с прошлым и будущим…

Вдруг Корнеев вскочил и закричал, бредово и бессвязно:

– Хорошо, что ушел этот труп!.. А то мне было страшно… Но нет, нет, это не мой труп, не мой прошлый труп… Марина Дмитриевна, не пугайте нас! Я и так пуганый и ничего не боюсь! В детстве, когда мне было десять лет, учительница визжала мне: не смей верить в Бога, никакой бессмертной души нет, ты сгниешь, ты сгниешь, как и все… Потом, когда мне было шестнадцать лет, мне попался тип, который учил меня верить в то, что я – вошь. Дескать, это освобождает от вечных проклятых вопросов, от достоевщины. И было время, когда я твердо верил, что я – разумная вошь, и наслаждался этим.

Его слушали не перебивая, а он бегал по комнате, все больше вокруг Марины.

– Вы, и ваш круг, общение с ним, открыли нам с Пашей невиданный мир, мы не просто поверили, а познали, что внутри нас бессмертное ядро, а этот мир – ничтожная часть неописуемой, невероятной реальности… Но бесконечность имеет и другую сторону: она ужасна, ужасна для нас, потому что мы привыкли к уюту… Но я ничего не боюсь… Я хочу знать свое будущее, я хочу встретить себя, будущего, может быть, какой я буду, пройдя невиданные космические циклы, и поцеловать себя, будущего! Мне на прошлое наплевать, я не хочу туда, куда попал Павел, я хочу видеть себя в будущем и будущее вообще, хотя бы человечества… Я не трупы хочу видеть, а богов!

Марина под конец так рассмеялась, что даже погладила себя по коленке.

– Экий вы неугомонный, право, Егорушка, – сказала она сквозь смех. – Смотрите, как Паша-то присмирел после путешествия в прошлое. Ну идите сюда, детишки мои, ко мне поближе, я вам кое-что нарисую. Такой простой рисунок, как в первом классе…

Павел и Егор подвинулись к ней.

– Ну вот, видите круг – на нем может быть неопределенное количество точек. Но для упрощения отметим три-четыре точки. Этот круг с центром – ваша душа, ваше истинное высшее Я, скрытое от людей в их обычном опыте. Точки – их может быть сколько угодно – частичные воплощения этой души, причем в совершенно разных условиях, в разных мирах; надеюсь, из наших теоретических занятий, – она кивнула головой в сторону Глубоковского, – вы поняли, что никаких повторений, бесконечных воплощений в одном и том же мире нет, реинкарнация в этом смысле – ошибка, популяризация, народный миф… Но речь сейчас не об этом. Для вашего высшего Я, для центра – никакого времени нет и никакого воплощения нет, эти трансвоплощения касаются только индивидуальной души, они могут быть последовательны, но с точки зрения высшего Я – они одновременны. Теперь подумайте, зачем одна точка будет искать другую точку, другое трансвоплощение, в иных условиях пространства и времени?.. Это невозможно, одна точка не найдет другую. Чтобы увидеть все точки, все свои бедствия и воплощения, надо вернуться в свой вечный центр, познать его, познать Себя метафизически, познать свое тождество с высшим, скрытым Я… Тогда для вас станет действительно очевидным ваше бессмертие, и если уж останется любопытство, то можно и узреть все свои бедовые и лихие путешествия по мирам. Иначе – абсурд…

Корнеев, затаившись, пробормотал:

– Этот центр, в таком случае, весьма смахивает на Бога.

Марина посмотрела на него и заметила чуть иронически:

– На Бога… Неважно, как называть вечность: Брахман, Абсолют, Бог, высшее Я – важно, что это и есть ваше собственное вечное Я… Сначала познайте себя, а потом называйте хоть вошью или Абсолютом – все равно. Истинная Реальность – выше человеского определения.