«А что же Орлов, – подумала она, – вот он, Гриша наш, совершенно выпадает, он воистину запредельный, и видимо, реализовав Вечность, ушел во что-то действительно уму неописуемое. В полный беспредел, в Бездну, в то, чего для человека нет. Что за горизонтом любых постижений и вер. Путешественник незнаемый…»

И тут сердце ее екнуло.

«Боюсь, и Марина моя идет в том же направлении, только в своем смысле. Она, конечно, хорошо постигла Веданту, но всегда, насколько я ее знаю, ее несло в какую-то пропасть. Она тоже запредельная…»

Таня отхлебнула чайку.

«Вот, тоже мне, адепты Невозможного. Все им мало, – пожаловалась она. – Ну, какие уж есть».

Пора было все-таки подумать об ином, и ее мысли приняли другое направление.

«Да, мне порой трудно побороть прежнюю обычную нежность к себе», – подумала она и забралась на диванчик с ногами. Чай и печенье на журнальном столике оставались, тем не менее, достижимы, – от своего существования в этом, так называемом, мире не так легко отказаться, как это ни смешно… Кроме того, есть одна тайна: Россия. И была такая любовь к ней, такая бездна, что у Тани подкашивались ноги, когда она думала об этом.

…В квартире было тихо и донельзя отключенно. Но постепенно аура рассеивалась. Таня поглядела на часы.

«Вечером позвонит муженек, скажет, когда приедет, сколько заработал. Он всегда точен, мой Юра. Странно, но несмотря на нашу любовь и открытость, он внутренне, может быть, духовно, робеет передо мной. И вот эта неожиданная робость до сих пор не проходит».

Она встала. На час дня было назначено свидание с Павлом Далининым, в чайной на Цветном бульваре. Цель встречи была вполне определенная: очередная попытка отвести Павла от его бредовых затей. После «пира» в подвале с Шептуном, Нарциссом в гробу и Никитой Павел немного приутих, даже сконфузился, но ненадолго: по его покрытым синевой глазам и Таня и Артем чувствовали, что надвигается новая буря, но непонятно, в какую сторону…

Глава 18

Чайная, в которой они назначили встречу, была на редкость уютной. Первая комната представляла собой булочную, со свежими кренделями, калачами и пухлыми плюшками – все качественное, но из булочной дверь вела в чайную, небольшую по размерам, стены которой были расписаны под народные сказки и легенды. В углу, у прилавка, где торговала буфетчица-толстунья, всегда пыхтел самовар. И сластей было видимо-невидимо. Таня любила именно такие заведения; современные кафе, пусть и самые пристойные, раздражали ее своей мишурой и нелепой музыкой. Да и эзотерическое окружение тоже тянулось именно к этой чайной. Тем более, таких чайных в Москве, да еще в центре, было совсем маловато.

Старые пивные с их беспределом, с дремучими песнями, тоской и радостью безвозвратно ушли в прошлое. Замены им не существовало.

Душевно посидеть было негде, кроме вот, может быть, таких заведений.

Эта чайная словно создавалась для уединенных бесед, на небольшую компанию, не более трех-четырех человек, а еще лучше – для двоих: тесновато было, зато как-то по-теплому. Тем более серьезные беседы лучше вести вдвоем-втроем.

Днем здесь было немного посетителей. Таня сразу нашла уже довольно взъерошенного Павла. Он сидел один за расписным, в русском духе, столиком в углу.

Таня подсела. У Павла все было уже готово: и чай, и калачи, и плюшки, и незаметная водочка, замаскированная под минеральную воду. Кот был под столом.

И сразу начался буйный разговор. Таня рассказала ему о своем утреннем потоке мыслей. И она заключила:

– Благодаря Буранову и Веданте я поняла, как велик и бессмертен человек, что он в своей скрытой глубине – бог. Благодаря Орлову я увидела, что человек может быть страшнее и бесконечнее самого себя, что он – беспредел…

И отсюда она прямо перешла в атаку:

– Павлик, о каком там будущем или прошлом можно говорить всерьез, когда все самое высшее и невообразимое содержится в тебе самом? Куда бежать, когда все есть внутри? Самопознание – трудный путь, потому что все высшее и невообразимое скрыто в тебе, и к этому надо найти ключ… Зачем тебе миры, будущее, все это безумие, когда, если ключ найден, первая награда: Вечность… А потом и другое… Кем ты хочешь быть, сумасшедшим или бессмертным?

Но тут Павел взорвался. Хлебнув полстакана водки, он закричал на всю чайную:

– Вы все бьете в одно место… Вечность, богореализация… Да ты пойми, Таня, в конце концов сама же ты сколько раз говорила, что для этого нужен дар. И этот дар в наше время – почти исключительный случай…

– Редкий, но не исключительный…

– Ладно, утешительница, тоже мне!.. Даже чтоб изобрести самовар, нужен дар, а тут… У меня нет, и в этой жизни не будет, подходов к этому… Я пробовал, бесполезно, нечего меня тянуть… Я иду по касательной.

– Хорошо-хорошо. Все-таки остановись…

– Ты еще скажи, к батюшке пойди, за помощью… Дескать, побывал в прошлом, помогите! Своего отца покалечил там…

– Ну знаешь, батюшки всякие бывают… Помолится за тебя…

– Что происходит, пусть происходит. Значит, так надо! Не нужны мне милости, они только нарушают Высший Промысел…

– А ты попробуй…

– Таня, нет, нет и нет! Хватит меня тянуть и спасать. Я хочу свободы; вы нашли свой путь – и ладно! А я хочу теперь в водоворот!

– Водоворот, и вся жисть наоборот! – вдруг кто-то заорал рядом.

Кот бросился наутек. Таня вздрогнула, обернулась: так это же Валера Иглов, сотоварищ Черепова, Клима!

Но Иглов был жуток – полурваный, глаза блуждали, и все лицо багровое то ли от водки, то ли от какого-то внутреннего напряга. Он очутился рядом с Павлом.

– Павлуша, плесни водяги! – пробормотал он. – Не могу!

– Что так?!

– Конца света не вижу, Павел! – отчеканил Иглов. – Конец света, Таня, опаздываить… – и он обернул к ней вдруг ставшее жалобным лицо. – Как же после этого жить?

Таня засмеялась:

– Хватит юродствовать!

Иглов взвизгнул:

– Не доживу до конца!

Павел еле унял его, утер сопли своим платком, налил водочки. Тогда Иглов примирился, дескать, на нет и суда нет, и затих.

Таня почувствовала, что Павел теперь непреклонен в своих метажеланиях, и, может быть фантом Безлунного сыграл здесь большую роль. Вообще говоря, Таня не считала, что Безлунный – человек, скорее всего фантом, вихрь, внутри которого фигура человека, псевдосущество, лихой, но локальный смерч, посланный каким-нибудь богом из подполья, чтоб почаще и погаже нарушалась гармония, и чтоб предупредить: держитесь, ребята, ужо вам будет… Привыкайте… И эту Танину мысль порой разделяла даже Марина.

Таня вздохнула и, не обращая внимания на умолкнувшего, как крот, Иглова, спросила Павла:

– И что же ты намерен делать?

– Вот это другой разговор! – обрадовался Павел. – Я уже надумал: надо мне поискать Никиту! Все-таки в нем есть зацепка: как-никак, а из будущего… Может быть, через что-то и откроется, попадешь в какой-нибудь поток… Кстати, Безлунный бормотал мне последний раз по телефону: «терпи!», а потом исчез. А я терпеть не хочу. Я бежать хочу!

Таня опять вздохнула и заметила:

– Вот и Никита тоже, Марина рассказывала, сидит, сидит, а потом вдруг вскочит и вскрикнет «Мне бежать!» И исчезает… Куда ему теперь бежать?..

Иглов поднял голову.

– А я хочу, пока конца света не видно, в растение превратиться. У них сознание ничтожное и застывшее, им не жутко… Когда Бездна все поглотит…

– Какая еще Бездна? – спросил Павлик.

– Не ваша, не ваша, а которой еще не было, друзья… Которую Черепов ждет.

– Ну раз Черепов ждет, так и будет, – развел руками Павел, но в уме снова мелькнула Верочка… «Почему она умерла?.. Но, если бы жила, была бы сейчас… какая? Но я бы ее нашел все равно. И спросил бы: помнишь тот вечер, тридцать лет почти назад, молодого человека, который был влюблен в тебя в тот день… И вот я пришел за тобой… Как видишь, не постарел… Но многие ушли за это время в пропасть, и нет нигде Верочки. А что искать кладбище, что толку в могиле?»