- До 1956 года я жил в яранге, но уже в современной, с застекленными окнами, обставленной мебелью, хотя мы по старинному обычаю сидели на полу ведь в яранге гораздо теплее, чем в доме, зимой там постоянно горели три плошки, хоть голышом ходи.
В старинной яранге, точнее - в ее отапливаемой части, которая представляет собой просторную четырехугольную спальную палатку, жгли и занимались делами почти без одежды, женщины в набедренной повязке, дети совсем голенькие. Это обусловливалось, в частности, гигиеной и в какой-то мере уравновешивало пребывание в тяжелой рабочей одежде на трескучем морозе. Неожиданным может показаться то, что строительство такого чума обходится в пять раз дороже щитового дома. Советский этнограф И. Архинцев в чрезвычайно интересном исследовании "Материалы к характеристике социальных отношений чукчей" приводит и другие данные: замена 1003 чумов щитовыми домами в одном только Чаунском районе ежегодно сбережет государству 48 105 центнеров жира-сырца. Иными словами: один только переход на прогрессивный метод отопления за два-три года окупит строительство новых домов! Эти реальные цифры выразительнее любого патетического примера свидетельствуют о том, какая пропасть еще совсем недавно зияла между показателями эффективности производства. Но не между показателями интенсивности производства: охотиться на моржа, убить его, вытащить на берег, снять шкуру и выделать ее - тяжелая работа. За это время можно поставить бревенчатую стену. А для покрытия чума требуется десять моржовых шкур, для застилки пола - тридцать оленьих шкур, еще столько же стоят опорные столбы, каркас и ремни. И в довершение всего - век чума втрое, а то и впятеро короче века щитового дома.
- Мои родители и родители Рытхэу жили вместе в одной яранге. Когда родился я, а потом Юра Рытхэу, наши семьи разделились на две яранги...
- Богораз был великий революционер и создатель первого чукотского алфавита. Книги он писал под именем Тан, на чукотском языке это означает Хороший. Нет, {297} он не сам придумал себе это имя. Так его звали в тундре. Тан-Богораз был хороший Богораз, он говорил нам только правду...
- На языке чукчей я читаю медленно, по-русски - очень быстро. Например, постановление Совета Министров я сразу прочитал...
- Как будет называться твоя книга?
- Еще не знаю.
- А твое название примут с первого раза?
- Конечно.
- Я показывал тебе свою работу "Нападение волков на оленей". Ее тоже сразу приняли.
- Туккай, давай пошлем Лаврову телеграмму!
- Игорь Петрович очень хорошо руководил нашей мастерской.
- Значит, напишем так: "Поднимаем стаканы за Ваше здоровье и за процветание искусства чукчей".
- Знаешь, сколько народу меня контролирует: совконтроль, Союз художников, жена тоже контролирует. Не стоит, сначала надо подумать, что и как.
- В тридцатые годы, во времена кооператива, у нас здесь был бухгалтер-эстонец Зильберг. Неразговорчивый такой, все работал да работал, но когда выпивали - ого, тогда он становился таким веселым...
- Водку пили только старики, охотники ее в рот не брали.
ОЛЕНИ
Под монотонное тарахтенье мотора, посреди монотонного пейзажа, который остается неизменным с самого утра, я постепенно теряю ощущение времени и пространства. Мы отправились в путь ясным прохладным утром, какое-то время плыли по лагуне параллельно косе, пока {298} лагуна не кончилась узкой горловиной, соединяющей ее с морем, и тогда повернули на юг, в устье реки. По слухам, река эта берет начало где-то в горах, в озере Коолен. Лодка натужно ползет против течения между низкими берегами реки, за которыми насторожилась бесцветная плоская тундра. Наконец я замечаю длинную черную борозду, вернее - просто узкую полоску, которая медленно спускается в лощину. Сидящие в лодке оленеводы начинают тихонько переговариваться. Понимаю, что мы приближаемся к цели нашей поездки, а цель приближается к нам. Солнце, пробившись сквозь алюминиевого цвета небесный свод, раздвигает дали бледно-желтой осени. Свет и тени замелькали на холмах, которые, равняясь друг на друга и мерно покачиваясь, бегут в сторону горизонта, туда, где вспыхивают невысокие снежные вершины. Может быть, этот день, думаю я, окажется для меня щедрым подарком. Проходит еще целый час, за это время черная борозда успела вытянуться, и в воображении невольно встает дружина времен фараонов, медленно марширующая по опаленным холмам Малой Азии. Такого громадного оленьего стада я еще никогда не видел. Лодка останавливается в каменистой излучине с прозрачной водой, где рыбы выписывают серебряные круги. Вытаскиваю нос лодки на берег, камни под подошвами как-то необычно хрустят - это мрамор. Стадо неподвижно стоит на широком склоне холма, который вполне можно принять за пшеничное поле где-нибудь на Украине. На фоне бледно-голубого неба вырисовывается безлистый лес рогов, он тихо колышется и позвякивает, будто затихая после пронесшегося порыва ветра. "Пять тысяч оленей",- говорит староста лодки; если смотреть на них снизу, с берега, это непроходимые дебри.
Вместе с пастухами в лощину спустились женщины и дети.
Ставим на огонь котел с водой.
Передо мной совсем другая порода людей, не похожих на береговых чукчей, - они выше ростом, сложены атлетичнее и более подвижны. Все они без шапок, черные, как вороново крыло, волосы развеваются на ветру, лица кажутся высеченными из гранита, и сразу бросается в глаза их молчаливость, они почти не разговаривают - не со мной, а друг с другом. Пастухи одеты в плотно облегающие штаны и рубашки из оленьих шкур, так что при каждом движении вырисовываются тугие мышцы. {299} На поясе у них висят длинные ножи и аккуратно смотанные арканы. Изготовление их требует добротного материала и большого умения. Аркан длиной в тридцать - сорок метров плетут из узких ремней, вырезанных спиралью из одного куска кожи. Чукотский аркан длиннее американского лассо, может быть, потому, что олени здесь подвижнее, к тому же он усовершенствован: петля пропущена сквозь блок из полированной кости - это уменьшает трение кожи.
Чай мы пьем медленно, с удовольствием, изредка перекидываясь словами.
Пастухам спешить некуда.
Да и нам тоже!
"Теперь я для тебя дикий олень", - говорили в старину, ожидая смертельного удара от врага. В наши дни дикий олень такое же далекое воспоминание, как и эта формула смерти, и только названия напоминают о местах, где некогда проходили оленьи тропы, и о бродах на этих тропах, столь гибельных для животных. Одно из лучших описаний охоты на оленей принадлежит Врангелю:
"В счастливые годы число их простирается до многих тысяч, и нередко занимают они пространство от 50 до 100 верст. Хотя олени, как мне казалось, всегда ходят особыми табунами по 200 и по 300 голов каждый, но такие отделения следуют столь близко одно от другого, что составляют одно огромное стадо. Дорога оленей почти всегда одна и та же, т. е. между верховьями Сухого Анюя и Плотбищем. Для переправы обыкновенно спускаются олени к реке по руслу высохшего или маловодного протока, выбирая место, где противолежащий берег отлог. Сначала весь табун стесняется в одну густую толпу, и передовой олень с немногими сильнейшими товарищами делает несколько шагов вперед, поднимая высоко голову и осматривая окрестность. Убедившись в безопасности, передние скачут в воду; за ними кидается весь табун, и в несколько минут вся поверхность реки покрывается плывущими оленями. Тогда бросаются на них охотники, скрывавшиеся на своих лодках за камнями и кустарниками, обыкновенно под ветром от оленей, окружают их и стараются удержать. Между тем двое или трое опытнейших {300} промысловиков, вооруженные длинными копьями и поколюгами, врываются в табун и колют с невероятной скоростью плывущих оленей. Обыкновенно одного удара довольно для умерщвления животного или нанесения ему столь тяжелой раны, что оно может доплыть только до противоположного берега.
Поколка оленей сопряжена для охотников с большой опасностью. Маленькая лодка их ежеминутно подвергается опасности разбиться или опрокинуться среди густой, беспорядочной толпы оленей, всячески защищающихся от преследователей. Самцы кусаются, бодаются и лягаются, а самки обыкновенно стараются вскочить передними ногами в лодку, чтобы потопить или опрокинуть ее. Если им удаётся опрокинуть лодку, погибель охотников почти неизбежна. Они могут спастись, только ухватившись за сильного, не раненого оленя и выбравшись с ним вместе на берег. Впрочем, несчастия случаются редко, ибо промысловики обладают непонятной ловкостью в управлении лодкой, удерживая ее в равновесии и притом отражая усилия животных. Хороший, опытный охотник менее нежели в полчаса убивает до ста и более оленей. Когда табун весьма многочислен и придет в беспорядок, поколка удобнее и безопаснее. Другие охотники хватают убитых (уснувших) оленей, привязывают их ремнями к лодкам...