Лесин медленно улыбнулся.
- Да кто ж со мной так разговаривает? Мне твердят: садись на комбайн, не то плохо будет. Срывать, мол, уборочную решил!.. Под суд отдадим. Чудаки!..
- Садитесь на комбайн. И трактор вам возвратим, - сказал Песцов.
- Где уж там! У Бутусова не отберешь...
Лишь только вышли за порог лесинской избы, как Матвей заговорил возмущенно:
- Что это за Бутусовы? Что за сила у них? То они бездельников покрывают, этих Бочагова и Треухова, то трактор отобрали у инвалида... Почему же вы молчите?
- Формально Бутусовы всегда правы, - сказала Надя. - Начался сев, а трактор простаивает. К тому же новый. Непорядок. Вот и отобрали.
- Вы говорите так, словно оправдываете их.
- Нет, просто я их хорошо знаю.
Уже вечером, возвращаясь домой вместе с Песцовым, она оглянулась назад, словно боясь, что их подслушают, и тихо сказала:
- Они меня все за девчонку принимают, а ведь мне двадцать шесть лет... - И, немного помедлив, вздохнув, добавила: - Трудно, когда тебя в расчет не берут... Не та, мол, сила.
- Вы по желанию сюда или назначение получили?
- Родина моя здесь... Родители намаялись - в город сбежали. А мне запало в душу деревенское детство... И все сюда тянуло, как в сказку. Метель послушать зимним вечером... при лампе, а еще лучше - совсем погасить свет. И сидеть у окошка. А то сходить во льны... Хорошо звенят они в жаркий полдень. Словом, у каждого есть свои глупости.
- А на целину не хотелось? - с улыбкой спросил Песцов.
- Нет. Я знала, куда еду. Предвидела все...
- И это одиночество?..
- Ну?! Знать бы, где упасть...
- А что? Мужа прихватили бы с собой?
- Брак по нужде... - рассмеялась Надя. - На это храбрость нужна.
Они шли по вечерней пустынной улице. В небе истаивало чистое сияние лимонной зари. Некоторые избы тускло светились сквозь лиственные заслоны палисадников освещенными окнами. Стояла тишина, и где-то далеко-далеко, как на краю вселенной, раздавался одинокий собачий брех.
Песцов невесело усмехнулся.
- А я знаю одного чудака, который однажды женился с благими помыслами: хотел воспитать из нее своего двойника... духовного, так сказать.
- И не смог?
- Просто она оказалась сильнее и упрямее. И потом, всегда была уверена в своей правоте.
- Я понимаю. Значит, по уставу жила...
- Вроде бы!
Песцов взял ее впервые под руку и проводил до крыльца.
- Пойдемте завтра утром рожь посмотрим?
Надя согласилась и быстро пошла к двери, стуча каблуками о деревянные ступени.
20
На другой день их отвез Лубников на дрожках верст за пятнадцать, к речке Су, - "в степя", как говорили в Переваловском.
- Вот вам и рожь. Только любоваться нечем, - сказал он и укатил.
Рожь оказалась жидкой, малорослой, с огромными черными плешинами. Надя срывала тоненькие серо-зеленые стебли и, подавая Песцову, говорила:
- Видите, как вытянулась? Это от зимы, морозная худоба.
- По-моему, от озимой ржи надо отказаться.
- Но она в плане. Вы же сами его утверждали... Заставляли... - Надя засмеялась.
- Допустим, я лично не заставлял...
- Ну какая разница - кто именно? От вас писали, что посев озимых - это нечто новое в здешних краях. Все за новым гоняемся, да старое забываем. А вы знаете, как занимались наши предки скотоводством, ну - тысячу лет назад?
- Летом пасли скот, а зимой - в стойле... Вроде бы так, - улыбнулся Песцов.
- А мы все по-новому норовим - и беспривязное содержание и зеленый конвейер... Но, между прочим, у наших предков мясо было, а у нас его мало. Почему? Ведь все эти новшества разумны?!
- Значит, мы плохо стараемся.
- О, нет! Порой мы очень стараемся, да пропадают наши старания... Уходят, как вода в песок. Надо, чтоб они старались, колхозники. Они с землей связаны. Все дело в них. Надо сделать так, чтобы они сами хватали эти новшества. А не навязывать их.
- Послушайте, Надя, а что бы вы сделали, если б вас назначили председателем?
Она внимательно посмотрела на него и сказала с чуть заметной усмешкой:
- Во-первых, сделала бы вас заместителем. Вы человек покладистый.
- Ну что ж, я согласен, - Матвей подал ей руку. - Похвастайтесь, чем богаты.
Надя весело улыбнулась.
- Пойдемте!
Взявшись за руки, они поднялись на пологий откос сопки, густо поросшей лещиной и высокой травой с яркими вкраплинами цветущих огненных саранок и синих касатиков. Отсюда далеко-далеко видны были синеватые холмы, распадки и поблескивающая на солнце серебристая спираль реки. Совсем крошечные лепились где-то внизу, у речного берега, бревенчатые бараки станов, а еще дальше видны были стада.
- Это наши отгонные пастбища, - сказала Надя. - Здесь и работают и живут... Особый мир.
Возле реки, в небольшом укромной озерце, Песцов увидел огромный розовый цветок - он поднимался на высокой ножке, как журавель над водой. А под ним распластались по воде два зеленых плотных листа с чуть загнутыми краями, величиной с добрый поднос каждый. Песцов засучил штаны, снял туфли и пошел в воду. Но вода оказалась глубокой. "Ух ты, черт! Вот так болото..." Песцов погрузился по пояс, вскинув от неожиданности руки кверху. Вылез он мокрый, но счастливый:
- Лотос... наш, дальневосточный.
- У нас его зовут нелюмбией, - сказала Надя.
- Чудесно! - Песцов положил сорванный цветок на громадный лист и подал ей, как на блюде.
Откуда-то из-за прибрежных зарослей тальника и жимолости донесся плеск воды и заразительный девичий хохот. Надя и Песцов вышли к берегу и увидели стайку купающихся доярок.
- Надюша, в воду! Девочки, хватайте ее! - закричали со всех сторон, но, увидев Матвея, на мгновение смолкли, придирчиво разглядывая его.
Наконец одна, маленькая, конопатая девчушка, находившаяся ближе всех к Песцову, разглядев его мокрые брюки, закричала:
- Девочки, а будущий председатель-то ухажеристый!
- И храбрый, - заметила другая, - штанов не побоялся замочить.
- Черт знает что, - смущенно пробормотал Песцов, оглядывая свои брюки.
- А вы не обращайте на них внимания, - сказала Надя. - Давайте купаться.
Она непринужденно сняла через голову кофточку, потом расстегнула юбку и не опустила, а как-то вылезла из нее, вышагнула... Вместе с этой кофточкой, с юбкой куда-то исчезла и ее худоба. И вся она стояла ослепительно-белой в черном купальнике; и длинные ноги ее, неожиданно сильные в бедрах, и открытая гладкая спина, и плечи, и шея - все теперь выглядело совершенно иным, волнующим. Песцов опустил глаза и тяжело засопел, развязывая шнурок.
- Что же вы? Скорее! - нетерпеливо покрикивала она, стоя возле самой воды.
Наконец Песцов разделся и в трусах, длиннорукий, поджарый, как волк, побежал за Надей.
В воде на него тотчас налетели со всех сторон девчата с визгом и хохотом и начали обдавать его тучей брызг. Он неуклюже отмахивался, наконец вырвался из кольца и поплыл на глубину, шумно отфыркиваясь.
Купались долго. Потом побывали в стаде, заходили на станы, пили холодное, поднятое со дна реки молоко.
Возвращались поздно. Молоковоз подбросил их под самое село, до протоки. Извилистая тропинка, раздвигая высокие, кустистые заросли пырея и мятлика, привела их к переходу. Через протоку было перекинуто неошкуренное бревно ильма. У невысокого, но крутого берега Матвей с Надей остановились.
- Не боитесь? - спросил он.
- Нет.
- Дайте мне руку! Так будет лучше.
- Нет! - Она отступала от него, смеясь, и быстро побежала по бревну.
Но на середине протоки Надя оступилась, отчаянно закрутила руками и упала в воду. Матвей спрыгнул к ней. Протока была неглубокой, чуть выше колен. Он взял мокрую, испуганную Надю за руки, вывел ее на берег и почему-то продолжал стоять, не выпуская ее рук. Мокрая юбка облепила ее ноги. Лицо ее, чуть запрокинутое, было близко, и синие глаза смотрели на Матвея удивленно. Он притянул ее к себе.