После получения согласия свату предоставлялась возможность лицезреть невесту. Могли, правда, заартачиться и не дозволить, но чаще соглашались, и мать жениха направлялась на смотрины, цель которых - выпытать как можно больше о уме, здоровье, красоте невесты. Ничто не мешало выставить вместо одной дочки другую, посимпатичнее, как и, в случае обнаружения позднее обмана, обращаться с жалобой к духовным властям: если обман раскрывался, то виновного наказывали кнутом и брак расторгался. До этого, однако, доходило редко и жених был вынужден выслушивать позднее обидные нравоучения "быть поосмотрительнее", а заодно, для успокоения себя, занимался вволю рукоприкладством жены, низводил её с бела света или искал повода для развода.

Второй брак не почитался уже столь священным, как первый. Если венчавшиеся были вдовые, то на них не возлагали венцов, а держали на плечах. Церковный обряд третьего брака состоял в одном молитвословии без венчания и не одобрялся церковью. Патриарх Фотий, например, в одном из своих посланий в начале (( века приказывал священникам не допускать мирян до третьего брака, который назывался "преступным" (четвертый вообще квалифицировался - "понеже свинское есть бытие"). Вопреки запрещению четвертого брака, такое "нечестие" случалось и власти дозволяли детям от такого брака пользоваться законными правами наследства. У казаков нередко случалось и брачное сожитие без благословения церкви, да и многие крещеные люди продолжали блюсти традиции язычества и имели по несколько жен сразу.

Женились хоть и в раннем возрасте, но помнили: венчание в мае покаешься, всю жизнь промаешься; свадебное рукобитие на Крещение (19 января) - жизнь новобрачных пойдет в мире и согласии; смочит дождь свадебный поезд - к счастью; дадут молодые перед венчанием клятву в верности над колодцем - брак их будет нерушим, а любовь вечной; у кого при венчании свеча длиннее - тот больше проживет...

Ну, а в Масленицу душеньку отвести разве только уж совсем убогим и юродивым не хотелось. Ни в какие другие дни не предавались на Руси столь безграничному веселью.

Сразу после вселенской субботы начинались шумные пиршества, массовые катания на санях и салазках, возведенные в ранг спортивного турнира кулачные бои и уличный мордобой, сожжение чучел и срамные игры скоморохов. Зазывали к себе в гости на блины, пирожки, калачи и тому подобное в масле и на яйцах, что нередко завершалось веселой попойкой, а то и ошалелым загулом, впадающим в неистовое распутство. Словом, "не житье, а масленица" - тридцати братьев сестра, сорока бабушек внучка, трех матерей дочка... Казалось бы, сердечное раскаяние должно было готовить людей к ощущению на себе страданий Христовых, но повсюду давали знать о себе древние языческие обычаи, окрашенные благозвучным названием - "проводы русской зимы". Все это веселое гуляние граждан, надевших на себя личины-маски и яркие маскарадные костюмы, напомнило бы ещё больше языческие обряды Древнего Рима, давшие толчок для подражания Византии, если бы на дворе стояло лето, а не снежная зима с морозцем, охлаждающая совсем уже разбушевавшиеся страсти-мордасти, когда "истома пуще смерти", а женщина представляется похотливой блудницей, над которой можно вволю потешиться, кому нужно обязательно вскружить голову и с кем можно броситься в омут забвения от серой, скучной обыденности, не ради любви пако ради удовольствия.

Словно из заветных народных сказок выплывала и какая-то бешеная магия совсем не мотивированного рукоприкладства, когда просто ради забавы бьешь и калечишь любого, кто подвернется, с задором ухаря, испытывающего даже некоторое удовольствие от того, что и тебе могут побить морду, ибо, как учат те же сказки, для исполнения желаний нужно и самому идти на жертвы. Причем тут сказки? Да в них все та же русская ментальность, мучительно терзающая себя извечным вопросом: "Как сделать так, чтоб всегда можно выпить, закусить, погулять с бубенцами и чтоб деньги на это не убывали?" Чувство же стыда испокон веков существовало на Руси, но оно пребывало где-то отдельно от спонтанного и беспорядочного удовлетворения инстинктов разрушения, саморазрушения и чисто физиологических потребностей, что происходило обычно без особых стеснений именно в моменты беспробудного пьянства. К тому же, не случайно религиозное и социальное ощущения в русском человеке связывались прежде всего с общим томлением души и тела. Вообще, прав был, наверное, Соломон в своих притчах - "начало блуда есть обращение к идолам".

И впрямь, как же так? Повсюду проповедуются высокие христианские добродетели, а кругом только и слышно: "Бес попутал". А чего собственно хотеть, если подавляющее большинство верующих лишь повторяли зазубренное, не особенно даже вникая в суть молитв о христианской любви: для этих целей и для начала нужно быть грамотным хотя бы. Обрядность религиозная, бесспорно, почиталась русским человеком, но совершая священное таинство молитвы, покаяния и причащения, он думал, что через исповедь освобождается от всякой моральной ответственности за прошлые свои деяния, а посему, очистившись от грехов, вновь уходил в загул и распутство. Вину же за свои куролесения возлагал на проклятого дьявола и подручных демонов в лике ведьм и колдунов, на действие треклятого зелья. Садясь за стол или вставая, непременно осенял чело свое крестным знамением. Просыпаясь, молился тотчас, просил Божьей помощи на добрые дела и, не побывав у церковного амвона, вообще дел не зачинал. Перед битвой исповедовался, причащался и был уверен, что в случае смерти душу его унесут ангелы в царство вечного блаженства.

В зажиточном семействе у супруга всегда имелась своя, отдельная опочивальня, дабы не спать вместе ночью накануне Господних праздников, не говоря уже о постах. Благочестивые просыпались ночью и молились, каждый в своей спальне перед образами святых: такая ночная молитва считалась будто бы приятнее Богу. Днем же посещали бывших своих друзей, целовались с ними, просили у них прощения, если когда-то оскорбили друг друга, отвечая на просьбу о прощении снисходительным "Бог тебя простит". И по окончании Масленицы всем скопом заваливались в баню, добившись взаимного прощения накануне Великого Поста - дней всеобщего покаяния, греха и раскаяния в сердцах человеческих, языческих или христианских - для данного случая не имело особого значения.

Православная церковь к тому времени уже запретила народное торжество почитания древнего языческого идола Ярила (русского аналога греческого Эроса?), но оставались ещё поверья против супружеской неверности, типа помазать мужа медвежьим салом, "дабы не быть ему на другую жену хотения". Или где-нибудь в глубине все ещё устраивались тайные процессии захоронения куклы мужчины с чрезвычайно большим "струментом", завершавшиеся играми, плясками, объедаловкой, пьянкой, дракой и прочими утехами - в стремлении к и в тоске по "воле вольной".

Загадочная "воля вольная". Разве может быть масло масляным? Может, если учесть, что в ту давнюю пору вольным или свободным считался каждый крестьянин, умевший своим трудом обрабатывать землю, за пользование которой требовалось оплачивать подати и повинности. Крестьянин без земли становился объектом презрения, но, если он расчистил землю новую и ничью, то превращался в полного её хозяина. Мог занять и чужую, но, продолжая быть свободным человеком, жил как наемщик, платил трудом за пользование, а при желании мог и отойти. Забрав же на чужой земле у владельца скот и орудия, все-таки был только должником, который после расчета по чести и совести становился опять свободным. "Вольному воля" означала свободу проживания и перемещения когда и куда вздумается. Пользовались такой свободой только именно вольные люди: в те времена к ним относились сыновья при отцах, братья при братьях, племянники при дядях - все, не вступившие в обязательства или уволенные от таковых. Вольным предоставлялась полная воля, ибо были ещё холопы и рабы, которые вечно принадлежали хозяину и, как вещь, могли быть заложены, проданы и даже убиты без суда и следствия. Такие кабалили себя сами, продаваясь от крайней нищеты или в бегах от жестоких притеснений...