Так Белла стала хранительницей страшного секрета и обладательницей пароля к кошачьему журналу. И после полуторачасового инструктажа получила право мяукать. Уходила она от (C) почти счастливой, она знала -- что бы ни сказал Кот Аллерген, в Сети будет живое эхо...

-- Вот же подстава! Макс! Макс, иди сюда! -- заорала Анат, проскроллив кошачий журнал на предыдущую запись.-- Да где ты там? И что теперь с этим делать?!

Макс подскочил, и (C) вместе прочитали есенистые куплеты Кинолога.

-- Не ожидал,-- расстроился Макс.-- Думаешь, это Белла?

-- Нет. Не думаю. Скорее всего нет. Просто отдала пароль.

-- Кому?

-- Кому-то. Какая разница. Пошли, заберем Аллергена и спросим... Слушай, а может это ты? -- Анат подозрительно покосилась на соавтора.

-- Нет. И не ты, правда? -- Макс ответил не менее проницательным взглядом.

После этого озадаченные (C) пошли релаксировать на балкон. И обнаружили там прожженные сиденья, разбитую плитку, холодный ветер и моросящую водную труху. (C) нахохлились в креслах и зло уставились на университет, который в осенней атмосфере зимнего Иерусалима выглядел вполне по-европейски.

Голубь на проводе поднял крыло, промыл. Поднял второе. Дождь вдруг прекратился. Голубь недоуменно посмотрел вверх.

-- Вода кончилась, парень,-- сочувственно сообщила Анат.

-- Помнишь, как-то давно Давид придумал забавное... Что когда мы общаемся по мобильникам, то на самом деле каждый говорит с тем, кто черпает из той "тарелки", к которой тянется сигнал. И в итоге мы говорим неизвестно с кем и слышим непонятно кого. Но проявляется это редко, только когда этот, с тарелкой, хочет нас использовать и начинает редактировать.

-- И что?

-- Просто если бы это было правдой, то в Интернете все это должно усугубиться.

-- Да ну, что такое Интернет? Всего лишь вовремя придуманный инструмент для размывания реальности. Процесс-то давно пошел, но Интернет его здорово катализирует.

-- КОТОлизирует... Холодно так просто сидеть. Глинтвейн?

-- Именно!

(C) ушли на кухню, варганить фирменный экспресс-глинтвейн. Там был грязноватый поспешный порядок -- явно в последний момент перед их появлением что-то заметалось, замывалось и размазывалось. (C) осмотрелись, вздохнули и убежали обратно на балкон с полными бокалами тепла. Начатая тема дожидалась их там, как зайчик под елкой, и тут же бодро забарабанила:

-- Вот смотри -- тысячелетиями коллективное человеческое сознание комфортно обитало в сумеречной зоне между освещенной реальностью и затемненной мистикой.

-- Для человеческого сознания вообще нормально стремиться в сумеречные зоны... Серое вещество тяготеет к серым зонам.

-- И тут появилась еще и третья координата. Виртуальная. И реальности...

-- реальности приходится воевать на два фронта -- мистики и виртуала... Война на два фонта...

-- всегда стратегическая ошибка. Реальность обречена. Если не на гибель, то, как минимум, на размытые границы.

(C) согрелись, увлеклись и подобрели. Еще немного потерзали тему о сгущении рационально-мистического тумана в головах. И замолчали, наслаждаясь ощущением правильно сформулированной правоты. Они просто ощущали в сыром холодном воздухе как все реальное размывается в мистику и виртуал. Современный человек еще шел по земле, но уже почти не чувствовал ее своими подошвами -- каждый шаг сопровождался взмахом двух крепнущих крыльев -мистики и виртуальности. Существо шагало-летело с сосредоточенным лицом и под ноги уже не смотрело.

-- Да нет у него вообще никакого лица,-- вдруг передумала Анат.-- Там дыра.

Макс смотрел на раскачивающиеся, как евреи на молитве деревья:

-- Но и виртуальная реальность становится все менее надежной.

-- Все более лживой она становится! Потому что порождает новые виртуальные реальности. И каждая со своим кривым зеркалом. И через эти зеркала они друг с другом переглядываются.

В дверь постучали.

-- Легок на помине,-- сказал Макс.

-- Думаешь, Давид?

-- А кто еще может материализоваться после такой фразы?

Давид принес выражение обобщенного недоумения на своем новом безбородом лице и решительность в пластике. Раньше он двигался иначе -- словно подкрадывался к спящей птице -- как-то это (C) обсуждали. Теперь птица улетела, и он шел к гнезду, зная где оно.

Давид

Тогда у Кинолога, строя ловушку для Аллергена, мы попались сами. Я попал в расставленные Котом сети. Глупо, легко, сам побежал на звенящий колокольчиками и блестящий игрушками аттракцион. Комната смеха оказалась западней. Потом когти втянулись. Мне вроде бы вернули свободу воли, я снова делаю, что хочу и считаю нужным. Но я-то уже знаю, что это свобода мышки, вольной отбежать на расстояние протянутой лапы, что в любой момент виртуальные когти могут снова подцепить мое сознание и волю. Страж не может быть игрушкой. Поэтому я иду к Аллергену. Проиграв в виртуальном мире, я хочу победить в реальном.

Стучу в дверь (C). И думаю -- почему я не позвонил, как обычно? Неужели только из-за того, что они установили новый звонок? Мяукающий. Содержимое Храмовой Горы превращено в мяуканье. И сделано это с моей подачи, я подбросил им котенка, оказавшегося кукушонком. И теперь (C) -- одно из звеньев цепи... Цепи... потом пойду к Рахели, пусть объяснит почему давнишняя аллегория Белки появилась у Аллергена в журнале.

(C) дома. В коридоре лежат распотрошенные чемоданы. Приехали или уезжают?

-- Давид, как ты узнал, что мы вернулись?

-- Я не знал, что вы уезжали... А Кот дома?

-- Ты, собственно, к нам или к нему?

Странно, что они спрашивают без улыбок. Как будто действительно допускают эту возможность.

-- Я мимо проезжал.

Плохой ответ. (C) живут в тупике. На столе вижу книжки. На одной написано: "Кот Аллерген. В реальности дочерней". Неужели, все-таки (C)? Не может быть, я ведь проверял... Беру желтенькую книжку в руки, открываю. На титульном листе написано каким-то корявым детским почерком: "Дорогой Анат от дорогого Кота". Смотрю на Анат.

-- Видишь,-- улыбается она,-- сам прислал.

-- Почему прислал? -- мне неясен мотив Кота.-- Откуда прислал?

-- Наверное, потому что я Аллергеновский лауреат,-- не без гордости отвечает Анат.-- Кот Аллерген, когда вел Анти-Тенета, отметил мое стихотворение, как лучшее в Сети за неделю.

Я раскрываю книжку Кота. Ну конечно, она открывается "Манифестом Нетнеизма". Первый стих всегда программный. Поэтому я читаю его вслух, медленно:

Мы -- рыжие. Я, осень и огонь.

Меня назначили шутом на праздник жизни,

чтоб забывалась в смехе рвань и голь,

и чтоб спектакль был безукоризнен.

Сгореть в депрессии осеннего огня -

поступок, восхитительный для черни,

но слишком схематичный для меня,

живущего в реальности дочерней.

-- Как ты хорошо читаешь! -- тепло говорит Анат.

-- Стихотворение же хорошее,-- вкрадчиво отвечаю я.-- Или нет? Ты как считаешь? Как ты вообще относишься к стихам Кота Аллергена?

Анат пожимает плечами:

-- Смотря к каким. Ты этот кошмар в Ливжурнале видел, куплетики эти? Если ты, конечно, по-прежнему наблюдаешь за Котом.

-- Нормальные куплетики,-- вдруг говорит Макс таким тоном, что не знай я кто их авторы, заподозрил бы, что это он их насочинял.

Я как раз хотел узнать мнение (C) о Бавильском. И спрашиваю об этом.

Макс пожимает плечами:

-- Критик из обоймы. Пытается пробиться из провинции, что само по себе непросто. На мой вкус для критика слишком бесконфликтный. Хорошист.

-- Мы недавно вообще поняли, что литература -- это барское дело. В смысле, что важен не статус, а как ты его получил,-- Анат, как двуликий Янус, мерцает своими греко-славянскими образами.

-- Если потно, угодливо, суетливо или нечистоплотно, то талант мстит,-добавляет Макс после секундного колебания.

Это колебание я отношу к их роли в цепи, тянущейся с Храмовой Горы в пропасть. Неужели ведают, что творят?