Он подошел к Энн, весь кипя от гнева, и заговорил — четкими, хлесткими фразами:

— Так вот, Кармоди, вы недооцениваете мою проницательность. Особенно в отношении женщин, к которым, должен сказать, я отношусь предвзято! И у меня есть для этого причины. Однако я старался… очень старался… всю эту неделю… не наступать вам на больные мозоли, обращаться с вами так, как вам того хочется, не покушаться на ваше время и не входить без нужды к вам в комнату, уважать ваши желания, даже когда они идут вразрез с моими. — Он остановился метрах в двух от Энн и судорожно вздохнул. — У вас есть жалобы на мое поведение за последние дни… не считая сегодняшнего безумства?

Нет, по совести, она не могла его ни в чем упрекнуть. После той стычки в день приезда в «Мираж» он вел себя именно так, как говорит, а если она все это время пребывала в растрепанных чувствах, то в этом он не виноват.

— Нет, у меня нет жалоб. Мне было очень хорошо всю эту неделю, — неохотно признала Энн.

— Ага! — гаркнул Филдинг. — А теперь поговорим о сегодняшнем вечере… Может быть, вас это удивит, Кармоди, но мне отлично известно, что вас нельзя затащить в постель никаким подарком. Я помню, как вы говорили о своей матери… как вы стояли на своем… надо быть последним дураком, чтобы вообразить, что вас можно купить. Неужели вы считаете, что я совсем не разбираюсь в людях?

Филдинг умолк, ожидая еще одной уступки. Энн была в замешательстве: его глаза, когда он надевал на нее ожерелье, выражали явное желание — оно было слишком очевидным, — но она не могла и отрицать логику его рассуждений.

— У вас… репутация любителя легких побед, Мэтт, — проговорила Энн. — Вы так пренебрежительно говорите о женщинах… так мало их уважаете. И я знаю, что вы подумали обо мне в Фернли, когда узнали, кто моя мать.

— У меня были основания так думать — вы сами дали их мне.

Энн кивнула головой с несчастным видом. Действительно, она наделала массу глупостей, и ей даже нечего было сказать в свое оправдание.

— На следующее утро я дал вам возможность объяснить свое поведение. И был готов выслушать вас и понять. Но вы замкнулись в себе — к вам нельзя было подступиться. И я до сих пор не понимаю, зачем вы плели мне все эти сказки.

Энн была уже не в силах притворяться.

— Потому что вы меня страшно разозлили в первый день… поставили нас в рад, как на опознании в полиции… потом предупредили, чтобы я не смела в вас влюбляться. Мне просто захотелось дать вам сдачи. Это было глупо. Но вы меня взбесили…

— Это я могу понять, — сказал Филдинг. —

А почему вы шарахаетесь от меня, как от прокаженного, каждый раз, когда я беру вас под руку? Вы не представляете, как это бесит меня… как мне хочется…

Он замолчал, отвернулся и стал ходить взад и вперед по комнате. Тряхнул головой, потом глубоко вздохнул. Но это, видимо, не помогло. Когда он опять повернулся к Энн, у него были гневно сдвинуты брови.

— Вы не можете отрицать, Кармоди, — сказал он прокурорским тоном и ткнул в нее пальцем, — что вы, как никто, умеете вывести человека из себя. Я преподношу вам подарок, который сам для вас выбрал, а вы… — его голос повысился на несколько децибелов, — а вы в знак благодарности несете какую-то чушь об умопомрачительном актере!

Он опустил руку с обвиняющим перстом и расправил плечи.

— Признайте, что это было не очень любезно. Ни один уважающий себя мужчина не смирится с таким обращением. Конечно, я виноват, я… зашел слишком далеко. Я… потерял контроль над собой. Но сколько можно терпеть? Вы не можете отрицать, что провоцировали меня. Тем не менее я признаю, что был не прав, и прошу меня извинить. Вы удовлетворены?

Энн не знала, что думать. Может быть, ей все это померещилось? Может быть, это просто была реакция на ее вызывающее поведение?

— Почему вы купили мне это ожерелье, Мэтт? — выпалила она. Она готова была ухватиться за любую зацепку — только бы не уходить из фирмы, — но не отдавать же ему себя на растерзание!

— Потому что мне этого хотелось! — крикнул Филдинг и воздел руки, как бы взывая к небесам. — Неужели я не имею права делать то, что мне хочется? Хорошо, это был каприз, дорогой каприз, но я могу себе позволить дорогие капризы!

Энн смотрела ему в глаза. Нет, это объяснение ее не удовлетворяет. Она ему не верит. Слишком уж громко он кричит о своих правах. Филдинг понял это и яростно сверкнул глазами.

— Вам обязательно надо заставить человека ползать на коленях, Кармоди!

— Мэтт, если вы хотите, чтобы я забыла происшедшее, то скажите мне правду, — твердо заявила Энн. Нет, тут уж она не уступит.

Может быть… может быть, она и согласится остаться у него на службе, если он и впрямь не смотрит на нее как на легкодоступный товар. Но ведь ей надо еще думать о том, чтобы не выдать своих собственных чувств.

Филдинг заговорил, выпаливая слова злыми короткими очередями:

— Черт побери, Кармоди. Я чувствовал себя виноватым перед вами за некоторые свои слова и поступки. Мне хотелось их как-то загладить. Вы говорили, что хотите быть мне полезной. Так вот, я вас очень ценю. И хотел доказать это, подарив вам вещь, которую вы сами себе никогда не купите. Ее цена для меня ничего не значит. Это был просто миротворческий жест. И если вы отказываетесь его принять… — Филдинг растерянно замолчал, увидев на глазах Энн слезы.

Она ничего не могла с собой поделать. Значит, ему не все равно! Он хотел сделать ей приятное. Слезы покатились у нее по щекам — слезы облегчения… радости… сожаления, что она так плохо о нем думала…

— Не плачьте! Пожалуйста, не плачьте, — хриплым шепотом попросил Филдинг. Он рванулся к ней, затем резко остановился и стиснул кулаки. Вид у него стал еще более растерянный. — Трогать ее не смей. Дьявол! Что же мне делать? — пробормотал он.

— Простите, — всхлипнула Энн. — Я сейчас успокоюсь.

Филдинг отвернулся, взял со столика ожерелье и стал крутить его в руках, дожидаясь, когда она возьмет себя в руки.

— Это мне надо извиняться, а не вам, — сказал он. — Мне очень жаль, что я довел вас до слез. Как бы вы меня ни подзуживали, я не имел права так на вас… наброситься. Я никогда в жизни не делал ничего подобного.

На этот раз Энн поверила ему. Все случилось нечаянно… он ничего такого не замышлял. И что правда, то правда: она сама его подзуживала. Если бы только он поцеловал ее иначе… При этой мысли слезы опять хлынули у нее из глаз.

Филдинг тяжело вздохнул и проговорил непривычным для себя просительным тоном:

— Я не хочу вас потерять, Энн. Я понимаю, что вам нелегко будет меня простить, но я обещаю, что ничего подобного никогда не повторится. — Он мрачно поглядел на ожерелье. — Наверно, надо отослать его обратно в магазин — вы ведь теперь ни за что его не возьмете.

— Возьму! Мне очень хочется! — воскликнула Энн, не думая, правильно поступает или нет, принимая от него этот подарок. Она знала одно: что бы ни случилось дальше, это будет драгоценная память о нем.

Филдинг удивленно вскинул на нее глаза.

Энн стала взволнованно и невнятно объяснять, почему она решила принять подарок:

— Я тронута вашим вниманием. Мне очень жаль… но решайте сами. Конечно, верните его в магазин. Я его не заслуживаю… после всего того…

— Я хочу, чтобы оно осталось у вас, — уверенным тоном сказал Филдинг. Он подошел к ней и сунул нитки жемчуга ей в руку. — Я купил его для вас. Оно ваше. И оно вам идет.

— Спасибо, — сдавленно прошептала Энн, ощущая его близость. Заметив, что смотрит, не отрываясь, на черные кудряшки у него на груди, она заставила себя поднять глаза к его лицу.

Его взгляд был прикован к ней — воспоминание о поцелуе все еще витало над ними обоими.

Филдинг усмехнулся.

— А что, может, вы и правы, — сказал он с наигранной веселостью. — Наверно, я и в самом деле чересчур занят собственной персоной.

— Вовсе нет! — воскликнула Энн и покраснела: почему она так поспешно с ним не согласилась? — Я хочу сказать… если бы у вас не было этой веры в себя, вы не достигли бы того, чего достигли. Это… это же очевидно.