Ключ подбросила Мэй. Когда она накладывала себе в тарелку желе, Джаггер, смеясь, обвинил ее в том, что она взяла больше, чем положено по справедливости. Дэппл, всегда защищавшая Мэй, тут же заявила: "Куда там, она взяла меньше твоего, Джаггер".

- Нет, - поправила Мэй, - у меня действительно _больше_, чем у кого бы то ни было. Таково мое внутреннее чувство.

Это было нечто вроде словесной игры, в которую они время от времени беззаботно играли. Однако Харли отнесся к словам Мэй серьезно и запомнил их, чтобы обдумать на досуге. Теперь он ходил кругами по одной из тихих комнат. Внутреннее чувство, внешнее чувство... Разделяли ли остальные беспокойство, которое ощущал он? Были ли и у них причины скрывать свою тревогу? А вот еще вопрос: что такое "здесь"?

Харли резко оборвал себя.

Решай проблемы по очереди. Продвигайся с максимальной осторожностью, иначе сорвешься в пропасть. Раскладывай свои знания по полочкам.

Первое. Земля постепенно втягивалась в наихудшую стадию "холодной войны" с Найтити.

Второе. Найтитяне обладали качеством, которое не могло не вызывать тревоги, - они умели принимать облик, не отличимый от внешности их врагов.

Третье. Это качество позволяло им проникать в человеческое общество.

Четвертое. Земля была лишена возможности изучать найтитянскую цивилизацию изнутри.

Изнутри... Волна клаустрофобии захлестнула Харли, когда он осознал, что эти важнейшие факты ни в коей степени не были связаны с его маленьким внутренним миром. Знание пришло - неизвестно каким способом - извне, из той колоссальной абстракции, которую никто из них в жизни не видел. Перед его мысленным взором возникла картина усеянного звездами пространства, в котором плавали или сражались люди и монстры, но Харли быстро стер ее. Такие видения никак не сочетались со спокойным образом мыслей его товарищей. Впрочем, тот факт, что они никогда не разговаривали о внешнем мире, еще не свидетельствовал о том, что они никогда и не размышляли о нем.

С нарастающим беспокойством Харли ходил по комнате, паркетный пол эхом отражал нерешительность его шагов. Он перешел в бильярдную и, мучаясь раздвоенностью, ткнул пальцем в один из шаров. Белые сферы столкнулись и раскатились по зеленому сукну. Точно то же самое произошло и с двумя половинками его сознания. Явное противоречие: он должен остаться здесь и смириться с действительностью, и... он не должен оставаться здесь (поскольку Харли не помнил того времени, когда его здесь не было, он не мог сформулировать вторую часть рассуждения более точно). Игра словами "здесь" - "не здесь" наводила еще и вот на какую мысль: судя по всему, это были не части единого целого, а два взаимоисключающих понятия.

Шар нехотя скатился в лузу. В этот момент Харли принял решение. Сегодня ночью он не будет спать в своей комнате.

Вечером они сошлись из разных концов дома, чтобы выпить перед сном. С общего молчаливого согласия карты отложили на потом: в конце концов, этого "потом" у них было очень много.

Они болтали о разных пустяках, из которых складывался день: о макете одной из комнат, что сооружался Кальвином и декорировался Мэй; о неисправном освещении в коридоре на втором этаже, где слишком медленно разгорался свет. К вечеру все бывали обычно подавленными, потому что приходила пора ложиться спать, а во сне - кто знает, какие сны приснятся [Парафраз строки из знаменитого монолога Гамлета: "Какие сны приснятся в смертном сне..." (пер.М.Лозинского)]. Тем не менее они _должны были_ спать. Харли знал - интересно, знали ли остальные, - что с темнотой, наступающей, как только они забирались в постели, следовал неумолимый приказ спать.

Весь в напряжении, он стоял в дверях своей спальни, отчетливо осознавая необычность собственного поведения. В голове стучала кровь, и, чтобы унять гул, он прижал холодные ладони к вискам. Было слышно, как остальные один за другим расходятся по своим спальням. Пиф пожелал ему спокойной ночи, Харли ответил тем же. Наступила тишина.

Все. Сейчас!

Как только Харли, сильно нервничая, ступил в коридор, вновь зажегся свет. Он возвращался в спальню медленно - как бы нехотя. Сердце в его груди заколотилось быстрее. Но Харли решился. Он еще не знал, что делать дальше, не представлял, что могло случиться, но главное - он решился. Уклонился от выполнения приказа спать. Теперь нужно было затаиться и выжидать.

Не так-то легко спрятаться, когда свет повсюду преследует тебя. Но, войдя в укромный закоулок, ведущий к нежилой комнате, и слегка отворив дверь, чтобы встать в проеме, Харли обнаружил, что свет в коридоре начал тускнеть, и вскоре все погрузилось во тьму.

Харли не чувствовал ни радости, ни облегчения. Его сознание раздирал конфликт, суть которого он едва понимал. Мысль, что он нарушил порядок, сильно тревожила Харли, а темнота вокруг, населенная какими-то скрипами, пугала до дрожи в коленках. Однако тревожное ожидание длилось недолго.

В коридоре опять вспыхнул свет. Джаггер вышел из своей спальни, нисколько не заботясь о соблюдении тишины. Дверь позади него громко хлопнула. Харли удалось на мгновение увидеть его лицо, - прежде чем Джаггер свернул и пошел по направлению к лестнице, - оно было невыразительным, но спокойным, как у человека, закончившего работу. Легкой, беспечной походкой Джаггер спустился по лестнице.

Как же так? Джаггер должен был спать в своей постели. Он нарушил закон природы!

Харли без колебаний последовал за ним. Он был готов к чему-то подобному, и вот "что-то подобное" произошло, но от испуга у него пошли мурашки по коже. В голову при шла бредовая мысль, что он может распасться на части от страха. Тем не менее Харли продолжал красться вниз по лестнице, бесшумно передвигаясь по толстому ковру.

Джаггер свернул за угол. Он шел, тихонько насвистывая. Харли услышал, как он отпирает дверь. Это могла быть только кладовка - ни одна другая дверь в доме не запиралась. Насвистывание стихло.

Кладовка была открыта. Оттуда не доносилось ни звука. Со всеми предосторожностями Харли заглянул внутрь. Дальняя стена была повернута вокруг центральной оси, и за ней открывался проход. Остолбенело уставившись в этот проход, Харли несколько минут не мог заставить себя сдвинуться с места.

Наконец, едва не задыхаясь от волнения, он ступил внутрь. Джаггер прошел здесь. Значит, Харли тоже пройдет. Туда, в неизвестность... туда, о существовании чего он и не подозревал... Куда-то туда, что уже не было домом. Проход был коротким. В конце обнаружились две двери. Одна - в торце, похожая на дверцу клетки (увидев впервые в жизни лифт, Харли не узнал его), вторая - сбоку, узкая и с окошком.

Окошко было прозрачным. Харли взглянул сквозь стекло и отшатнулся, задыхаясь. У него закружилась голова, и словно невидимая рука сжала горло.

Снаружи сияли звезды.

С усилием совладав с собой, он проделал обратный путь наверх, пошатываясь и хватаясь за перила. Они все жили в страшном заблуждении...

Харли ворвался в комнату Кальвина. Зажегся свет. В воздухе ощущался едва заметный душистый аромат. Кальвин крепко спал, лежа на спине.

- Кальвин! Проснись! - закричал Харли.

Спящий даже не шевельнулся. Харли вдруг осознал свое полное одиночество перед лицом зловещего ужаса, который стал вселять в него этот огромный дом. Нагнувшись над кроватью, он яростно встряхнул за плечи спящего Кальвина и хлестнул его по щеке.

Кальвин застонал и открыл один глаз.

- Дружище, вставай! - кричал Харли. - Происходит что-то ужасное.

Опираясь на локоть, Кальвин приподнялся. Передававшийся от Харли страх полностью разбудил его.

- Джаггер вышел из дома, - говорил Харли. - Выход наружу существует. Мы... мы должны выяснить, кто мы такие. - Его голос сорвался на истерическую ноту. Он опять начал трясти Кальвина. - Нам нужно понять, что здесь не так. Или мы жертвы какого-то жуткого эксперимента, или все мы чудовища!

И пока он произносил эти слова, перед его широко открытыми глазами, под его судорожно стиснутыми руками Кальвин начал сморщиваться, сворачиваться, съеживаться, его большое тело словно бы дало усадку, а глаза сошлись вместе. Вместо Кальвина формировалось что-то иное - живое, полное жизненных сил.