Она не сказала ему об этом ни слова, видимо, со стыда, а может, из-за неразговорчивости. Потом, когда она уже привела себя в порядок и силы вернулись к ней, Хорст посоветовал ей, чтобы она не искала виновных, потому что все равно их не найдет. Их должно было быть много, а она сама виновата, потому что пила. Он сказал еще, что в ее несчастье виноват лес, который руками своих трех дьяволов делает людей злыми, и попросил ее, чтобы она никогда не ходила в лес, и он с этих пор туда больше не пойдет. Он рассказал ей о себе, о своем одиночестве, показал сад и предложил, чтобы осенью, когда начнется сбор урожая, она к нему приехала на столько, на сколько захочет, чтобы помогать ему в работе. Он не услышал в ответ ни слова. Дал ей денег на автобус, и она уехала в какую-то курпевскую деревеньку. А осенью возле своего дома увидел ее снова. Тогда она рассказала ему, что подруги, с которыми она сажала деревья, разболтали о ее беде всей деревне, выставили на посмешище. Родители ее избили, три сестры и двое братьев не хотели с ней есть за одним столом, потому что свою честь они ценят выше всего. И, конечно, не протестовали, когда она заявила им, что уезжает в белый свет. А светом для нее был Хорст Собота и его сад между озером и краем леса.

Три года они прожили бок о бок. Она сначала редко выходила из сада и дома, опасаясь, чтобы кто-нибудь из лесных рабочих не узнал ее и не стал над ней издеваться. Хорст Собота ездил и ходил за всеми покупками. Она готовила ему, рвала фрукты и складывала их в ящики или в сено в сарае, переделанном под хранилище яблок. Год спустя она записалась в вечерний садоводческий техникум и, закутав голову платком, ездила на автобусе за двадцать километров. Из нее выросла красивая женщина, с широкими плечами и широкими бедрами, со смуглой кожей и черными, очень густыми волосами, которые она заплетала в толстую косу. «Она моя, потому что я нашел ее в лесу и забрал, обиженную лесом», – думал Собота и однажды сказал девушке:

– Я старый, и скоро ты положишь меня в мой ясеневый гроб. У нотариуса я перепишу на тебя дом, сад и большую сумму наличными, которая у меня спрятана. Можешь выйти замуж и жить тут счастливо. Но одно тебе запрещаю: ходить в лес и водиться с лесными людьми. Это твое древо познания добра и зла, с которого тебе есть нельзя.

Последний год ездила в техникум все более хорошеющая девушка от Хорста Соботы. И случилось так, что в автобусе она познакомилась с молодым толстощеким мужчиной, которого украшали черные усы. Он был инженером, родом из Варшавы. Сюда приехал, чтобы на полуострове Волчий Угол заложить семенную плантацию.

Полгода девушка скрывала свое чувство от Соботы, но наконец, когда молодой лесничий получил большой дом на опушке леса, она сказала Хорсту:

– Знаю, что я теряю, но знаю и то, что приобретаю. Ты был мне как отец и мать. Но ведь сказано: «Да оставит человек отца своего и мать свою». Завтра моя свадьба с лесничим. Я буду жить в полукилометре от тебя, но знаю, что ты больше не захочешь меня видеть, потому что я поступила, как Ева в раю. Сделала то, чего нельзя было делать.

Сказано – сделано. Еще в тот же день она ушла. А Хорст Собота – хоть только начиналась весна и чудно цвел сад – понял, что лес его снова победил, и решил умереть. Он пошел в сарай и лег в ясеневый гроб.

Сначала ему было там хорошо, почти как на небе. Твердые доски успокоили боль, которую он в последнее время начал чувствовать в позвоночнике. Но больше всего удивила Хорста какая-то необычайная свобода мысли и полное отсутствие забот. Все они вдруг отлетели от него и позволили задуматься над вещами незначительными, но приятными. Смерть стала приближением какой-то великой радости и огромного спокойствия.

Он пролежал в гробу всю ночь и весь день, утром почувствовал голод такой сильный, что встал, пошел на кухню, зажарил яичницу из четырех яиц, запил ее чаем. Ведь человек не должен умирать на голодный желудок. Потом снова лег на твердые доски, и у него даже было впечатление, что он на какое-то время умер, но скорее всего это был просто очень долгий сон без сновидений. Проснувшись, он наблюдал, как в сарай, где на двух деревянных козлах стоял гроб, постепенно просачивался ночной мрак, слушал, как мыши возились в куче стружек в углу, а на дороге возле дома раздавались голоса прохожих, мычание коров, которых в первый раз выгоняли на пастбище. Поскольку уже много лет к нему никто не заглядывал, он и сейчас не опасался ничьих визитов. Старик повернулся на левый бок, потом на правый и снова задремал, но уже очень чутко, чтобы смерть не застала его в этой позе. Он хотел умереть выпрямившись, с руками, сложенными на груди. Дремля, он размышлял о куске колбасы, который был у него в холодильнике, но не встал и не пошел на кухню. Эта ночь показалась ему необычайно долгой, сорвался ветер, и зашумел лес молодыми, только что зазеленевшими листиками.

Утром лес утих, измученный своим криком, а Хорст Собота вновь почувствовал голод такой сильный, что вышел из сарая и посмотрел на большой красный шар солнца, который высунулся из-за леса. И тогда в этом красном отсвете рассвета он увидел на песчаной дороге человека верхом на лошади.

– Кто ты? – спросил старик сдавленным голосом.

– Я новый инспектор охотнадзора, – ответил он без раздражения и даже словно бы с любопытством и желанием продолжать разговор.

– Тебе нравится лес? – Хорст Собота аж затрясся, так боялся он ответа.

– Я видел много отвратительных мест, но это кажется мне самым отвратительным.

– И зачем ты стал инспектором охотнадзора?

– Это секрет, дедушка. Неприятный для меня. Я мог бы тебе его открыть, но он тебе ни для чего не пригодится.

– Где ты живешь? У кого? Долго ли здесь пробудешь?

– Не знаю, дедушка. Мне выделили комнату у лесничего Кулеши. Я недоволен этим, но у меня нет выбора.

– А ты добрый человек?

Он услышал смех. Веселый, сердечный. И Собота увидел зубы этого мужчины во всей их красе. Ни у одного лесника в этой околице, ни у одного лесоруба или крестьянина не было таких красивых и ровных зубов, у них были зубы гнилые, неровные. Даже у молодых.

– Я огорчу вас, дедушка. Я сделал много плохого и еще много сделаю, если мне это позволят. Не верь мне и никогда больше не останавливай меня, когда я еду.