______________

* Матра - марка мотоцикла.

Потом Жасинта позвонила ему: "Что с тобой стряслось? Я постарела, пока ждала тебя, а ты куда-то исчез. Что это еще за фокусы?" Горячась, он рассказал ей со всеми подробностями, как без конца нажимал на звонок, как недоумевал, сердился, как следил за домом из кафе. "Ты недотепа, Васко. Конечно, ты ошибся этажом". Она поощряла его к новым откровениям, а в голосе звучала скрытая насмешка, торжествующее злорадство. Лишь когда он излил свой гнев, у него вдруг мелькнуло подозрение: Жасинта пошла вперед, чтобы договориться с Барбарой об этой глупой проделке. Бесцельной, как и другие проявления ее злости. Он не ошибся этажом.

Опоздания, ложь, нелепые капризы повторялись изо дня в день, впрочем в тщательно отмеренных дозах, - Жасинта знала, до какого предела можно ущемлять его самолюбие ("Дай-то бог, чтобы меня не очень мутило". - "Мутило? Почему?" - "Я отправляюсь путешествовать. На пароходе. В Луанду". Разумеется, Жасинта никуда не собиралась, просто сболтнула первое, что пришло ей в голову, и какое-то мгновение, должно быть, сама верила в свою ложь). Но и самая нелепая ложь казалась ей недостаточной. Почему? Чего добивалась Жасинта? Чтобы Васко постоянно жил в атмосфере неуверенности, даже язвительных насмешек. Страсть достигалась любыми способами. Ярость, удивление, ненависть - все подходило, все должно было разжигать любовный пыл, не давая ему остыть. Тем не менее первое время он не замечал в непостоянстве Жасинты ни умышленного притворства, ни расчета. Считал, что такая уж она есть, что притворство стало ее второй натурой, житейским кодексом. Они узнавали друг друга с изумлением и радостью, в бурном порыве, и это защищало их от пустоты, возникавшей после того, как чувственность была удовлетворена. А когда оба ощущали угрозу этой пустоты, прибегали ко лжи, которую готовы были принять за истину. В них пробуждалось то, что до сих пор было подавлено, изуродовано. Подавал пример Васко; из них двоих он больше нуждался в иллюзиях: он пытался смягчить чрезмерную горячность Жасинты, чуть касаясь губами ее глаз, щек, ушей, осторожно гладя ее лицо сильными пальцами, ласково повторяя "любимая", хотя и относилось это к другой, может быть, к Марии Кристине, может быть, к забытой или никогда не встреченной женщине, для которой он сберег нежность, и, сколько бы он ни растрачивал эту нежность, она становилась только чище.

- Ты знаешь, что такое любовь, Жасинта?

- У тебя есть рецепт?

- Не говори так, прошу тебя! Любовь - это когда мужчина и женщина смотрят друг на друга прозрачным и умиротворенным взглядом. Светлым взглядом, в котором не таится ничего дурного. Ни желчи, ни обвинений, ни расспросов. Вот что такое любовь, и еще молчание, которое не нуждается в словах и которое не похоже на молчание.

Говорил ли он это Марии Кристине? Нет, но хотел сказать сотни раз. И если теперь он поверял свои мысли Жасинте, то лишь потому, что никогда не говорил об этом с Марией Кристиной, хотя ощущал настоятельную необходимость повторять ей это каждый день. Какой замок запечатывал его уста? И отчего эти слова показались бы вдруг смешными, если бы их услышала Мария Кристина?

Первые дни их знакомства. Бесконечные часы в мастерской. Сидя на невысоком кожаном табурете, Жасинта благоговейно наблюдает за его работой и, словно драматическая актриса, пытается правдиво сыграть роль героини из мира, к которому она не принадлежит.

- Я отдала бы полжизни - а заметь, я люблю жизнь, - чтобы обладать крупицей твоего таланта. Даже если цена окажется слишком высокой.

- Она выше, чем ты думаешь.

- Но и цена за бесталанность, за то, что ничего не остается от уходящих в небытие дней, тоже выше, чем ты думаешь.

Часы в укромном кафе, за уединенным столиком, когда их руки соприкасались, обещая нежность, когда она только слушала его ("Я все помню, о чем ты говоришь; ни с кем у меня никогда еще так не было"), слушала в упоении, спокойная, примиренная с собой, даже со своими внезапными порывами ("Знаешь, Васко, я предпочла бы, чтобы моя сестра не была на меня похожа. Для ее же блага"), не вызывая больше в нем ощущения бури, которая все сметает на своем пути, оставляя позади себя хаос и разрушение.

Часы в комнате, которую хозяйка пыталась украсить монументальным кувшином и люстрой со стеклянными подвесками и в которой Жасинта поделилась с ним своими ребяческими опасениями:

- У меня толстые ноги, ты не находишь, что я похожа на деревенскую девушку?

- Конечно, нет. Но даже если бы они были толстыми, меня бы это не смутило. Я неравнодушен к деревенским девушкам...

- Обманщик. Ты так говоришь, чтобы я поверила...

Васко вопросительно поднял брови, боясь задать рискованный вопрос.

- ...поверила, что всегда буду тебе нравиться.

Рискованный потому, что всякий намек на завтрашний день неминуемо наталкивался на Марию Кристину.

- Когда женщина нравится по-настоящему, - сказал он, - не имеет значения форма ее носа, красивые или нет у нее ноги, тогда любовь не зависит от лишней морщинки. Женщина нравится потому, что это она, а не другая.

К кому он обращался? О ком думал, произнося эти слова? О Жасинте или о Марии Кристине? И какая из них ответила:

- Ты хочешь сказать, что я тебе действительно нравлюсь?

Жасинта бросила в пепельницу еще горящую сигарету, дым от нее полз по комнате, и казалось, будто рядом с пепельницей притаился заклинатель змей.

- Я уже не та, что была прежде. Если бы мы познакомились несколько лет назад...

К чему она говорит это? Васко почувствовал в ее словах мольбу о нежности и положил свою руку на дрожащее запястье Жасинты; от солнечного луча заискрились стеклышки на люстре, и Жасинта глубоко вздохнула.

- Как-то я посмотрела на себя в зеркало, и... впрочем, ты, наверное, и сам догадался... Зеркало сказало мне то, о чем ты сейчас думаешь: что я постарела, что не стоит обольщаться. Иногда случается, что мы вдруг посмотрим в лицо правде, и тогда обманы, которыми мы себя тешили, рассеиваются. Разумеется, мы продолжаем лгать, но теперь уже только другим, ведь они более доверчивы и не так безжалостны к нам. Меня немного утешило приглашение принять участие в благотворительном празднике. В какой-то степени это будет осуществлением мечты моей юности стать модельершей, манекенщицей, актрисой, кем-нибудь в этом роде. Пусть на один только час. А он не позволил.