Конец пришел вскоре после трех часов ночи. Судно вдруг стало падать это падение в бездну было ужасно. В то же мгновение Иннокентия швырнуло на стену, меня с силой ударило обо что-то, и сразу стало очень тихо. В полной тишине медленно погас свет.
Дальше я ничего не помню.
Пришла я в себя - словно спала и меня разбудили - от громких мужских рыданий. В испуге хотела подняться, но было совсем темно, и я испугалась еще больше.
- Не бойся, Марфенька,- услышала я рядом с собой голос Иннокентия и почувствовала, как его руки помогают мне сесть. Я лежала на одном из диванов кают-компании, а когда села, у меня закружилась голова.
- Сейчас будет свет. Электрик с боцманом ищут повреждение. Как ты себя чувствуешь?
- Что случилось? Кто это плачет? Валерий?
- Случилось чудо, Марфенька. Приливная волна вместе со штормовым ветром перенесли нас через камни. Похоже, мы далеко от берега. Нас всех спас Ича. Не отпустил штурвал даже в такой момент. Скоро рассветет, и мы сориентируемся.
- Иннокентий! - Я поднялась на ноги, держась от слабости за его плечо.Все ли живы? Где дядя?
- Дядя с больными...
В этот момент застучал движок, и лампы стали медленно разгораться. Какой разгром!.. Стулья и столы поломаны. На диване рядом со мной полулежал, закрыв глаза, Барабаш с перебинтованной головой. На полу неподвижно лежала Лена Ломако - руки ее уже были сложены на груди. А рядом сидел согнувшись Валерий Бычков и судорожно рыдал.
- Были жертвы,- тихо сказал мне Иннокентии.- Погибла Лена Ломако.
Я бросилась к Лене. Лицо ее было красивее, чем при жизни. Такое спокойное, умиротворенное. На виске свернулась кровь. Я опустилась возле нее на пол и горько-прегорько заплакала.
Ах, Лена, Лена Ломако! А как же Костик?
Кто-то ласково обвился руками вокруг моей шеи - то была Миэль, заплаканная, измученная.
- Мы уже на твердой земле,- прошептала она,- а Лены нет. Я так испугалась, что и ты умрешь.
- Где все остальные?-воскликнула я в ужасе.- Миэль! Больше нет жертв? А как дядя? Где он?
- Дядя в каюте капитана. Возле Настасьи Акимовны. Она в очень тяжелом состоянии... Потеряла много крови.
Меня стало трясти. Как пусто и тихо было в ярко освещенной кают-компании.
Когда я зашла в свою каюту, увидела, что разбит запасной приемник. (А вроде хорошо закрепила!) Накинув на себя пальто и платок, я поднялась на палубу. Вот где были все остальные. Им что-то громко рассказывал Мартин... Над бурным еще океаном поднимался рассвет. Тучи угнало на юг - они еще толпились над горизонтом. А там, где должно было взойти солнце, уже розовели "циррусы" с коготочками, похожие на гигантские - в полнеба - страусовые перья.
"Ассоль" стояла на каменистой террасе у высокой каменной стены - словно в сухом доке, приготовленная для ремонта. Вершина острова над гранитным обрывом была совершенно неприступна. Там гнездились птицы, которые уже просыпались. Остров еще был полускрыт в утреннем тумане. Впереди, разбиваясь о рифы, гремел прибой. Но шторм уже кончался.
- Как же мы здесь очутились? - тихонько спросила я, ни к кому не обращаясь.
Ответил мне Мартин Калве. Обычно молчаливый, он был сейчас чрезмерно говорлив и возбужден. Его лихорадило. Сломанная рука его, уложенная в гипс, висела на перевязи.
Морщась от боли, он стал рассказывать мне снова, а стоявшие на палубе придвинулись к нам и слушали его, как я поняла, в третий или четвертый раз. Сережа Козырев, ссутулившись, сидел на рундуке рядом с рулевым Цыгановым.
- Получился парадокс,- громко говорил Мартин.- В более спокойную погоду наше судно просто-напросто разбилось бы о рифы. Течение здесь сумасшедшее и прибой не умолкает ни на минуту. Но ураган перенес "Ассоль", как щепку, через все скалы. Нагонные волны были не менее десяти метров. Как я могу определить "на глазок", нас выбросило не менее чем на километр от берега, к тому же подняло на эту террасу. Была еще одна страшная опасность: судно могло разбиться об эту гранитную скалу - видите, она тянется, как высокая стена...- Голос его заметно дрожал.- Но волны уже теряли свою силу и, обессилев, опустили
"Ассоль" на каменистую почву, почти не повредив корабль. Больше того, не будь этой скалы, мы могли бы опрокинуться...
Остойчивость свою "Ассоль" сохранила. И еще одно мы не должны никогда забыть: мы спасены благодаря капитану Иче... В самый страшный час я был в рубке рядом с капитаном и рулевым. Вот Ефим здесь, может подтвердить. Помочь я не мог со сломанной рукой, я только стоял рядом, потому что в этот час место штурмана рядом с капитаном. Так вот, когда десятиметровая (может, и большая) волна переносила "Ассоль" через острые скалы и я ухватился здоровой рукой за штормовые поручни и повис, я... Я ждал: сейчас опрокинемся. Но я не зажмурил глаза и видел, как Ича и Ефим повисли на штурвале и переложили руль до предела вправо. Ича сумел поставить "телеграф" на "полный вперед". Никогда я не был так близок к смерти!
На палубу вышли Иннокентий, Харитон и электрик Говоров. Мартин повторил свой рассказ. И опять все слушали, будто он рассказывал первый раз.
Все больше и больше светало. Проявилась круглая большая бухта, где синела почти спокойная вода.
- Не верится, что мы на твердой земле и отделались так дешево! вскликнул Мартин.
- Кто поможет мне сколотить гроб дл"я Лены? - сурово спросил Харитон.
- Лягте, Мартин, вы совсем больны,- сказала я штурману.- У вас температура. Перелом руки не шуточная вещь.
- Пожалуй, лягу,- упавшим голосом подтвердил Мартин, густо покраснев.
Харитон пошел подобрать доски, с ним ушли Ваня Трифонов и Миша, который когда-то плотничал.
Я долго плакала. Потом спустилась вниз, проститься с Леной Ломако.
Тело Лены перенесли в лабораторию. Она лежала на большом столе, накрытом белой простыней. Около нее сидели Валерий и Миэль.
Подошли матросы, с ними Яша Протасов без очков - они разбились во время шторма,- и вид у него был растерянный и беззащитный. Валера уже больше не плакал. Он не отрываясь смотрел на девушку. Он любил ее, хотел на ней жениться еще в Бакланах. И не сердился на нее за то, что не он был ей нужен.